– Извини, я не хотела толкаться! Я просто торопилась…

Проигнорировав реплику, будто Лили тут и не было, мальчишка пошел прочь.

Случалось и раньше, что дети отказывались с ней общаться. Хотя и редко. Но в молчании, в выражении лица незнакомого мальчика было нечто такое, что заставило Лили почувствовать себя отвергнутой, униженной.

За обедом она приметила мальчика снова. Он сидел неподалеку, отгородившись ото всех книгой. Лили впервые наблюдала, чтобы в столовой у кого–то хватало наглости (или недоставало воспитания) между собой и другими поставить подобный барьер.

Почувствовав на себе взгляд, мальчик медленно поднял голову. Лили поежилась. Чёрные глаза казались непроницаемыми и злыми. Будто перед ней не человеческое существо, а дикий волчонок.

Было в этом мальчике что–то неправильное, порочное, злое. Болезненное, неприятное, неуловимо скользкое. Узкая, чахоточная грудь под не первой свежести кружевами на уродливой блузке. Нездоровый желтый оттенок кожи, длинные сальные волосы – всё внушало гадливость.

Но почему противный мальчишка притягивал к себе её взгляд, словно магнит – железные опилки?

Мальчик неприязненно поморщился и вновь уткнулся в книгу.

– Кто это? – спросила Лили у Миранды Грант.

– Снейп, – ответила соседка, дожевав кусок яичницы.

– Я раньше его не видела…

– Он редко ходит в школу.

– Почему?

– Говорят, болеет, – пожала плечами подружка.

Лили и Снейп учились в разных классах одной параллели. Каждый раз, выходя на перемену, девочка старалась отыскать его взглядом. Если это удавалось, он непременно обнаруживался с книгой в руках где–нибудь в сторонке, подальше от остальных, в укромном уголке.

Сколько ни пыталась Лили прочесть название толстых фолиантов, зажатых в тонких, по–женски изящных пальцах с грубо обкусанными ногтями, ничего не выходило. Книги были написаны не на английском. Насколько могла судить Лили – то была латынь, язык мёртвых.

Вскоре у неё выработалась дурная привычка находить его в толпе почти мгновенно. Сын Тобиаса Снейпа казался взрослее сверстников, словно в теле десятилетнего ребёнка жил кто–то гораздо старше. Представить его себе играющим в салки, катающимся на велосипеде, гоняющим взапуски Лили не могла.

Поначалу мальчик либо не замечал взглядов Лили, либо демонстративно их игнорировал. Но вскоре сменил тактику. Снейп тоже взял новую привычку – привычку презрительно отворачиваться всякий раз, как ловил на себе взгляды золотоволосой девочки.

Она не хотела. Честно – не хотела. Внимание её было непроизвольным, словно бы от неё самой не зависящим. Это как если в комнате включить телевизор, рано или поздно ведь всё равно в него уставишься?

Лили саму бесило, что она бессильно таращится на это худое ничтожество. Но стоило расслабиться, и глаза начинали искать сами собой…

***

Лили Эванс из кожи лезла, чтобы доказать всем в новой школе: она не только хорошенькая, она ещё и умная.

Подготовка домашних заданий и занятия в театральном кружке занимали всё время. Зато именно Лили досталась центральная роль в спектакле, что готовился в школе к Рожественским празднествам. В бессмертной сказке Андерсена «Снежная Королева» ей посчастливилось играть роль Герды. Кая играл Дик, мальчик с модной стрижкой, который вместе с друзьями бросил её в Проклятой Мельнице.

Увлекшись работой в спектакле, Лили стала меньше предаваться своему наваждению. После занятий вместе с другими участниками спектакля отрабатывала движения в хореографической композиции до бегущих мушек в глазах.

Лили успела забыть, что это значит, когда у тебя не болит тело от постоянных па и не скребёт горло от того, что приходится либо петь, либо кричать со сцены. Зато благодаря театральному кружку вожделенная популярность приобреталась в рекордно короткие сроки. «Солнечный зайчик» за несколько месяцев стал звездочкой местного масштаба.

Лили танцевала, пела, училась. Училась, пела, танцевала.

От постоянного недосыпа у девочки появились голубоватые тени под глазами и Роза Эванс, всерьёз обеспокоенная, поговаривала о том, чтобы Лили бросила школьный театр. Последнее, по счастью, было невозможным – премьера, что говорится, на носу.

***

Стоя за кулисами, Лили чувствовала, что от волнения она готова упасть в обморок. Ведь непременно опозорится! Забудет текст. Не сможет выполнить движение. Так или иначе все провалит…

Зазвучала музыка.

Занавес медленно заскользил, поднимаясь.

Лиц в зале несметное количество. Родители и сестра в первом ряду. И Снейп. Мальчишка занял место в центре зала, но Лили все равно увидела его остроносое тонкогубое лицо, с которого злым огнем сверкали глаза.

В груди потеплело. Девочка глубоко вздохнула, словно распрямляя невидимые крылья.

И побежала на сцену.

Она танцевала для него. Она пела для него. Она играла для него.

«Ты заметишь меня!» – кричал каждый её жест. – «Увидишь, запомнишь и не сможешь глядеть на меня с таким же презрением, с каким смотришь на других. Потому что я – Лили Эванс! Я – не другие!».

Лили хотелось блистать особенно ярко потому, что в середине зала сидел некрасивый мальчик с черными глазами, насупленными бровями и не по–детски серьёзным лицом.

Зал, замерев, следил за неистовым золотым огоньком на сцене. На глазах взрослых блестели слезы. Откуда в маленькой девочке такая недетская страсть? Такая глубина, отчаяние и свет?

Успех был полный. Успех художественного руководителя, спектакля, коллектива в целом. И Лили Эванс! Она словно летела на гребне высокой волны. Парила, легко и свободно, выплетая из слов, мелодий и жестов живую ткань действия. Зрители были её зеркалами. И она отражалась в них так полно, как только могла.

Однако в центре зала присутствовало самое упрямое, злое, неприрученное зеркало. Когда маленькой Герде взорвавшийся аплодисментами зал охапками потащил цветы, черноволосый мальчик пошел к выходу. Будто отбыл тяжелую повинность и наконец освободился.

Лили с тоской смотрела ему вслед. Смотрела, как он медленно удалялся.

Далекий. Равнодушный. Холодный. Как звезда на ночном небе.

***

Счастливые и гордые родители расставляли огромные букеты по дому. Петуния сидела, надувшись от зависти. А Лили хотелось закрыться в комнате и выплакать накопившуюся досаду.

Да кто он такой вообще?! Что о себе возомнил?!

На следующий день Лили Эванс ни разу не посмотрела на привычное место за четвертым от себя столиком. Туда, где по–прежнему читал свои книги мальчик.

Вечером, сидя на мокрых от инея качелях, Лили воображала, как говорит Петунии:

«Эти страшные ночи я ни миг не сомкнула глаз! Как же я мучилась! Меня донимали видения, Нелли! Как нелепо! Я воображала, что, хотя люди ненавидят друг друга и презирают, меня они не могут не любить…».

От жалости к себе на глаза Лили наворачивались слёзы.

– Лили! – донесся с кухни голос матери. – В дом – быстро! Ноги застудишь – соплей не оберёшься!

Лили стало смешно. Уж больно контрастен переход между миром её внутренних страданий к простуде со всеми неромантическими атрибутами.

Что ж? Она не будет расстраиваться. Всё равно рано или поздно она заставит этого угрюмого гордеца думать о себе.

Не будь она Лили Эванс!

***

Петуния с любопытством посмотрела на младшую сестру:

– Какую каверзу опять задумала?

– Не скажу, – обиженно отвернулась Лили.

– Зря. Может, я смогла бы тебе помочь?

– Это ты–то?! Смогла помочь?! Смогла бы посмеяться, это уж точно!

– С какой стати мне над тобой смеяться?

– Будешь. Я тебя знаю.

– А вот и нет, – скрестила руки на груди Петуния. – Вот и не буду.

Лили хотелось поделиться. Она устала носить в себе своё безумие.

– Я… – она вскинула глаза на сестру, стараясь проглотить вставший в горле ком. – Туни, помнишь Снейпа?

Брови Петунии удивленно приподнялись:

– Этого урода?

– Я больше ничего тебе не скажу! – разозлилась Лили. У неё на лице даже пятна выступили.