ЧЕРНАЯ ПЯТНИЦА

Ибрахан испытывал по отношению к Булату двоякое чувство. Он завидовал Булату. Завидовал тому, что природа одарила Булата, а не его, бурной фантазией, неуемной энергией, и в то же время ему было приятно сознавать, что такой бесспорно одаренный и талантливый организатор работает рядом с ним, предоставил все свои способности и талант в его безграничное распоряжение. Он любовался Булатом, таким импозантным, впечатляющим.

У его дочери Миниры губа не дура, она сразу же, как только впервые увидела Булата, излучила обжигающий взгляд, от Ибрахана это не ускользнуло. В своих далеких мечтах он видел Булата зятем. Интересы тестя станут интересами зятя, и тогда Булат безраздельно будет служить делу Ибрахана и его семьи! И, право, в том нет ничего несбыточного: слава Ибрахана снова засверкает в зените!

История человеческих отношений знает немало случаев взаимной и чистой любви с первого взгляда. Столько же можно привести случаев взаимного Доверия и Дружбы с большой буквы, какая возникает между вчера еще совершенно незнакомыми людьми, стоит им чистосердечно поговорить друг с другом, выложить, что называется, свою душу. Достаточно было короткой, но откровенной беседы, чтобы Булат за какой-то час покорил Ибрахана, а тот вслепую, безоговорочно поверил ему, поверил в него.

Вот как это произошло.

У Ибрахана был трудный, непосильно трудный день. Недаром называл он этот день «черной пятницей». Именно каждую пятницу Ибрахан принимал жалобщиков. Приемный день сознательно был установлен в пятницу, поскольку за пятницей следовали два выходных дня, когда можно было всласть отдохнуть после умственного и физического пятничного напряжения.

Двери кабинета Ибрахана раскрывались настежь для всех, у кого было дело к директору комбината — большое, проблемное, или малое, пустяковое. Прием продолжался весь рабочий день, без перерыва на обед. (Аклима ухитрялась незаметно приносить директору из буфета на подносе обед.) Приемы отнимали у Ибрахана много нервов и сил. Не желая прослыть бездушным бюрократом, он проявлял к посетителям, независимо от их служебного положения, максимум внимания, терпения и такта, сочувственно выслушивал претензии, порой даже необоснованные. И никто из посетителей не смел упрекнуть директора в том, что тот отнесся к нему казенно, по-чиновнически.

Дорогой читатель, вы никогда не задавались вопросом, достойным докторской диссертации: что собой представляет неистребимое племя жалобщиков?

Невозможно вообразить себе нашу планету без жалобщиков. Жалобщик многолик. Это — пострадавший клиент, покупатель, посетитель, это — потенциальный критик, испытавший на себе маленькие недостатки нашего большого механизма. Такие жалобщики вызывают к себе уважение, сочувствие. Их прогрессивная роль как критиков всего плохого — несомненна.

Наряду с ними процветает порода жалобщиков, для которых жалобы — «влеченье, род недуга». Они облачаются в тогу правдолюбцев, борцов за справедливость. Жалобы пишут не анонимно, подписываются именем, отчеством, фамилией, указывая даже возраст и номер профбилета. Их жалобы подкрепляются цитатами из речей и постановлений, вырезками из центральных газет — передовых статей и фельетонов. У каждой такой жалобы имеется исходящий номер, на каковой можно при необходимости ссылаться, сообщая, что ожидается ответ в установленные высшими инстанциями сроки, хотя зачастую то, что вызвало гражданский гнев жалобщика, не стоит и выеденного яйца. С таким же успехом можно жаловаться на ураган или извержение вулкана.

Однако, чего греха таить, в некоторых учреждениях к жалобам, и притом весьма серьезным, обоснованным, отношение, мягко выражаясь словами поэта, «плевое». Жалобы надолго застревают в канцелярских дебрях, и раскопки их длятся месяцами.

Ибрахан, получив назначение в комбинат, поставил себе за правило незамедлительно реагировать на сигналы с мест. На письменные накладывал категорические резолюции: «Срочно разобраться!», «Проверить и доложить!», а по устным — вызывал к себе исполнителя и под его личную ответственность поручал, вникнув в суть, удовлетворять претензии клиентов. Ибрахан не уставал повторять, что заказчик, он же покупатель, он же потребитель, он же клиент, он же заявитель, всегда прав. И этому неопровержимому тезису подчинил всю повседневную деятельность комбината. И не его, Ибрахана, вина в том, что далеко не все жалобы решались тут же на месте, в присутствии заявителя. Всякий здравомыслящий человек понимал, что серьезную жалобу нельзя решать с кондачка, тяп-ляп, в один присест. Серьезная жалоба требовала серьезного, вдумчивого к себе подхода и невольно превращалась в «Дело №», а «Дело №» становилось нередко трудноразрешимой проблемой.

После такого небольшого отступления да будет нам позволено пройти в приемную Ибрахана, переполненную как вагон трамвая в часы «пик». Многие жалобщики явились задолго до начала приема, успели перезнакомиться друг с другом, громко переговаривались, изливая свои беды и нужды, заставившие их отпроситься с работы или оставить на соседку малых детишек.

Девять часов утра. Директор молча проследовал в кабинет. Секретарша предложила прекратить курение в приемной, призвала к тишине. Затем опросила пришедших на прием, собрала анкетные данные и выяснила суть их претензий. Записи передала начальству, а оно, не торопясь, приступило к глубокому и основательному их изучению, дабы во всеоружии подготовиться к приему.

Прошло не менее получаса, когда из кабинета последовал звонок. Аклима назвала первого по списку заявителя. Им оказался молодой словоохотливый паренек, лет двадцати, недавно вернувшийся из армии.

Ибрахан вышел из-за стола на середину кабинета, поздоровался за руку с клиентом, усадил в кресло и, экономя время, не дал посетителю высказаться:

— Значит, часы барахлят?..

— В армии от командования в подарок получил, вот и надпись на часах. Шли секунда в секунду, а отдал их в ремонт и… на работу стал опаздывать…

— Опаздывать нехорошо, бывшему солдату негоже нарушать дисциплину.

— И я так говорю. На ваших часах сколько сейчас?

— Двадцать минут одиннадцатого…

— А на моих без двадцати десять. Куда это годится?

— Вот вам письменное распоряжение, пройдите в мастерскую: в три дня приведут в порядок. А то сегодня на работу опоздали, а завтра на свидание… Хи-хи… Невесту этак можно потерять, — хихикнул Ибрахан и проводил клиента до дверей. Снова нажал звонок.

В кабинет влетела старушка и, не дожидаясь, пока Ибрахан проделает свой обычный маршрут от стола к середине кабинета, окатила его пулеметной очередью и подвела к зеркалу:

— Посмотрите, на кого я похожа?

Ибрахан опешил и не знал, что ответить:

— Как на кого? На себя…

— С этой прической, остриженная под молодежную польку? Опозорили мою седую голову.

Прическа действительно была более чем странная для женщины в годах. Но сразу признаться в том, что в парикмахерской напортачили, Ибрахану не хотелось, и он попытался свести все к шутке:

— Я не знал вашего отца и мать, а потому мне трудно сказать, на кого вы больше похожи.

— Не трогайте моих родителей, да будет земля им пухом…

— Напрасно, ханум, сердитесь. Как мужчина, должен прямо сказать, что прическа вам к лицу. Она молодит, и вам не дашь ваших лет… Поверьте моему вкусу. Я могу приказать, и вас причешут по-другому, по… В этой прическе вы так похожи на Шульженко, что вот-вот, кажется, запоете: «Парней так много холостых, а я люблю женатого…»

— Ну, положим, у меня другая песня…

Звонок. Аклима впустила следующего.

— Чем вам не угодило наше фотоателье?

— Почему не угодило? Прямо в лицо угодило. Никак себя не могу узнать. Сами убедитесь, — и протянул фотоснимки.

— Верно, получилась накладка: к вашей голове присобачили чужую физиономию… Ошибку исправим в наилучшем виде.

Вслед за пострадавшим от фотобрака вошла домашняя хозяйка с керогазом.

— Скажи ты мне, пожалуйста, почему мой керогаз, как покойник, не горит, не дымит?

— А почему вы ко мне пришли? Идите в мастерскую, там вам его и починят.

— А я потому и пришла, что там три раза чинили и по пол-литра за каждый раз брали, а керогаз ни с места, какой-то в нем карбюратор, говорят, испортился…

— Что за чушь несешь, мамаша? Какой в керогазе карбюратор?

— Вот и мне люди то же самое говорят… а твои охламоны три пол-литра у меня выманили за этот карбюратор…

Ибрахан понял: женщина стала жертвой каких-то ловкачей из «Металлоремонта».

— Оставьте здесь керогаз. Завтра зайдите за исправным… Договорились? Я им такой карбюратор покажу, что до седьмого колена помнить будут и детям накажут…

Очередной посетитель озадачил Ибрахана неожиданным вопросом:

— Товарищ директор, вы любите стихи? Поэзию?

— Я не для того принимаю посетителей, чтобы отвечать на глупые вопросы.

— Вопрос ничуть не глупый. Эта поэзия прямо к вам относится. Как сказал поэт: «Что за толк мне от того, что мир широк, когда туфли жмут». Со мной еще хуже, не жмут, а колят. Три раза ходил к вашим сапожникам. Избавьте, говорю, от гвоздей, что остались после ремонта.

— От кого я это слышу? От молодого джигита?! Тогда у меня вопрос: историю ты читал?

— Как не читать? На пятерки учился.

— Плохо, видать, учился. Еще раз прочитай про Спартака. Он воинов заставлял по сто километров бегать в ботинках с гвоздями, а ты…

— Уж лучше вы еще раз прочитайте историю древней Греции. Это не Спартак, а спартанцы на голых кроватях спали.

— Зачем далеко ходить — возьми индийский факиров или йогов: они и посейчас на гвоздях спят, а ты каких-то трех гвоздиков испугался. Где же закалка молодежи?! Нежные вы стали, инкубаторные…

— Попробовали бы вы походить на гвоздях…