Вторая догма националистических и расистских философий рассматривается их сторонниками как логический вывод из первой догмы. По их мнению, условия существования людей подразумевают наличие неразрешимых конфликтов сначала между различными группами, сражающимися друг против друга, а после окончательной победы группы господ, между последней и порабощённой частью человечества. Следовательно, эта элитная группа всегда должна быть готова к борьбе, сначала, чтобы сокрушить соперничающие группы, а затем, чтобы подавлять восстания рабов. Состояние постоянной готовности к войне приводит к необходимости организовать общество на армейский манер. Армия является не инструментом, предназначенным служить государству, а скорее, квинтэссенцией общественного сотрудничества, которой подчиняются все остальные общественные институты. Индивиды являются не гражданами сообщества, а солдатами вооружённых сил, и в качестве таковых безусловно повинуются приказам верховного главнокомандующего. Они не имеют гражданских прав, у них только военные обязанности.

Таким образом, даже факт, что подавляющее большинство людей смотрит на общественное сотрудничество как на главное средство достижения желаемых целей, не является основой широкого согласия относительно либо целей, либо средств.

Рассматривая доктрины вечных абсолютных ценностей, мы должны спросить, действительно ли в истории был период, когда все народы Запада были единодушны в принятии единой системы этических норм.

До начала IV века христианская вера распространялась путём добровольного обращения. И позже бывали случаи добровольного обращения в христианство отдельных людей и целых народов. Но со времён Феодосия I меч стал играть заметную роль в распространении христианства. Язычников и еретиков силой оружия заставляли подчиняться христианским учениям. На протяжении многих веков религиозные проблемы решались с помощью войн. Религиозную принадлежность народов определяли военные компании. Христиан Востока вынудили принять ислам, а язычников Европы и Америки – христианство. Светская власть была орудием в борьбе между Реформацией и Контрреформацией [3].

Религиозное единство в средневековой Европе установилось, когда огнём и мечом истребили и язычников, и еретиков. Вся Западная и Центральная Европа признала Папу наместником Христа. Но это не означает, что все сошлись в своих ценностных суждениях и принципах, направляющих их поведение. Лишь немногие люди в средневековой Европе строили свою жизнь на принципах Евангелий. Много написано о христианском духе рыцарского кодекса, а также о религиозном идеализме рыцарей. Хотя вряд ли можно представить себе нечто менее совместимое с Евангелием от Луки 6:27-9 [4], чем рыцарские правила. Доблестные рыцари определённо не любили своих врагов, не благодарили тех, кто проклинал их, и не подставляли левую щёку тому, кто ударял их по правой. Католическая церковь имела достаточно власти, чтобы помешать учёным и писателям бросить вызов догмам, сформулированным Папой и церковными соборами, а также заставить светских правителей уступить некоторым из её политических притязаний. Но Католическая церковь смогла сохранить свои позиции только попустительствуя поведению мирян, которое открыто игнорировало большую часть, если не все принципы Евангелий. Ценности, определявшие действия правящих классов абсолютно отличались от церковных. И крестьяне не жили в согласии с Евангелием от Матфея 6:25-8 [5]. А суды и судьи открыто бросали вызов заповеди Евангелия от Матфея 7:1: «Не судите, да не судимы будете».

Важнейшей попыткой отыскать абсолютные и вечные критерии ценности стала доктрина естественного права [6].

Термином «естественное право» пользовались разные школы философии и юриспруденции. Многие доктрины апеллировали к природе с целью обосновать свои постулаты. Под маркой естественного права было выдвинуто множество ложных тезисов. Не составляет особого труда вскрыть ошибки, общие для большей части этих направлений мысли. И не удивительно, что у многих философов появляется насторожённость, как только кто-то ссылается на естественное право.

Несмотря на это было бы серьёзной ошибкой игнорировать тот факт, что все разновидности этой доктрины содержали здравую идею, которую невозможно ни скомпрометировать связью с необоснованными причудами, ни дискредитировать какой-либо критикой. Задолго до экономистов классической школы, открывших, что в сфере человеческой деятельности существует регулярность в последовательности явлений, поборники естественного права смутно осознавали этот неотвратимый факт. Из сбивающего с толку многообразия доктрин, проходивших под рубрикой естественного права, выкристаллизовался набор теорем, которым не страшны никакие придирки. Во-первых, это идея существования заданного природой порядка вещей, к которому человек, если он хочет добиться успеха, должен приспосабливать свои действия. Во-вторых, единственным средством, которым располагает человек для познания этого порядка, является мышление и рассуждение, и ни один существующий общественный институт не является исключением из числа подлежащих исследованию и оценке посредством дискурсивного рассуждения. В-третьих, не существует никаких иных критериев оценки любого образа действий либо индивида, либо группы индивидов, кроме результатов этих действий. Будучи доведённой до своих конечных логических следствий, идея естественного права в конечном счёте привела к рационализму и утилитаризму [7].

Движение социальной философии к этому неизбежному выводу замедлялось множеством препятствий, устранение которых было непростым делом. На этом пути было множество (мешавших философам) ловушек и запретов. Исследовать превратности эволюции этих доктрин – задача историков философии. В контексте нашего исследования достаточно упомянуть только две из этих проблем.

Между учениями разума и догматами церкви существовал непримиримый антагонизм. Некоторые философы были готовы отдать безусловное верховенство последним. Истину и определённость, заявляли они, можно найти только в откровении. Разум человека может ошибаться, и человек не может быть уверен, что в своих умозрениях, он не сбит с истинного пути дьяволом. Другие мыслители не приняли такого решения этого антагонизма. По их мнению, заранее отвергать разум абсурдно. Разум также исходит от Бога, наделившего им человека, так что подлинного противоречия между догматами и правильными учениями разума быть не может. И задача философов состоит именно в том, чтобы продемонстрировать, что они соответствуют друг другу. Центральной проблемой схоластической философии было показать, что человеческий разум без помощи откровения и Священного писания, посредством свойственных ему методов логического рассуждения, способен доказать аподиктические истины догматов откровения <Rougier L. La Scholastique et le Thomisme. – Paris, 1925. P. 102–105, 116–117, 460–562>. Между верой и разумом подлинного конфликта не существует. Законы природы и божественные законы не противоречат друг другу.

Однако такой способ решения проблемы не устранил антагонизма; он просто сместил его в другую область. Конфликт существует уже не между верой и разумом, а между томистской философией [8] и другими способами философского рассуждения. Мы можем оставить в стороне настоящие догматы, такие, как Сотворение мира, Воплощение, Троица, поскольку они не оказывают прямого влияния на проблемы отношений между людьми. Но остаётся много проблем, в отношении которых христианские церкви и конфессии не готовы уступить мирскому рассуждению и оценке с точки зрения общественной пользы. Таким образом, признание естественного права со стороны христианской теологии было всего лишь условным. Оно касалось только определённого типа естественного права, не противоречившего учению Христа в интерпретации этих церквей и конфессий. Оно не признавало верховенства разума и было несовместимо с принципами утилитарной философии.