Между гегелевским идеализмом и любой разновидностью материализма невозможен никакой компромисс. Пленённые престижем гегельянства в Германии 1840-х гг., Маркс и Энгельс опасались слишком радикально отклоняться от единственной философской системы, с которой были знакомы их сограждане. Они не были достаточно отважными, чтобы полностью отвергнуть гегельянство, как это было сделано несколькими годами позже, даже в Пруссии. Они предпочли предстать в роли продолжателей и реформаторов Гегеля, а не в роли иконоборцев-раскольников. Они хвастались тем, что трансформировали и улучшили гегелевскую диалектику, вывернули её наизнанку, или вернее перевернули её с головы на ноги <Энгельс Ф. Людвиг Фейербах и конец немецкой классической философии // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 21. С. 301–303>. Они не понимали, что бессмысленно отрывать диалектику от её идеалистической основы и пересаживать в систему, называемую материалистической и эмпирической. Гегель был последователен, предполагая, что логический процесс точно отражается в процессах, происходящих в том, что обычно называется реальностью. Он не противоречит себе, применяя логическое априори к интерпретации Вселенной. Но совсем иное дело доктрина, основанная на наивном реализме, материализме и эмпиризме. Такой доктрине не будет никакой пользы от схемы интерпретации, которая выведена не из опыта, а из априорного рассуждения. Энгельс заявил, что диалектика является наукой об общих законах движения как внешнего мира, так и человеческого мышления; два ряда законов, которые по сути дела тождественны, а по своему выражению различны лишь постольку, поскольку человеческая голова может применять их сознательно, между тем, как в природе, – а до сих пор большей частью в человеческой истории – они прокладывают себе путь бессознательно, в форме внешней необходимости среди бесконечного ряда кажущихся случайностей <там же. С. 302>. Он сам, говорит Энгельс, никогда не имел никаких сомнений в этом отношении. Его интенсивные занятия математикой и естественными науками, которым он посвятил, по его признанию, восемь лет, были, как он заявляет, стимулированы желанием детально проверить обоснованность законов диалектики на конкретных примерах <Энгельс Ф. Анти-Дюринг// Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 20. С. 10–11>. Эти штудии привели Энгельса к поразительным открытиям. Так, он обнаружил, что «вся геология представляет собой ряд отрицаний отрицаний». Бабочки «появляются на свет из яичка путём отрицания его ... и вновь отрицаются, т.е. умирают», и т.д. Нормальный жизненный путь ячменя выглядит следующим образом: «Ячменное зерно . .. отрицается и вытесняется растением, отрицанием зёрна. Оно растёт ... оплодотворяется и наконец производит вновь ячменные зёрна, а как только последние созревают, стебель отмирает, подвергаясь в свою очередь отрицанию. Как результат этого отрицания отрицания мы здесь имеем снова ячменное зерно, но не просто одно зерно, а в десять, двадцать, тридцать раз большее количество зёрен» <там же. С. 139–140>.

Энгельсу не казалось, что он просто жонглирует словами. Применять терминологию логики к явлениям реальности – пустое времяпрепровождение. Подтверждать или отрицать можно утверждения о явлениях, событиях и фактах, но не сами эти явления, события или факты. Но если кто-то привержен такому неуместному и логически порочному метафорическому языку, не менее разумно называть бабочку подтверждением личинки, чем называть её отрицанием. Разве появление бабочки не является самоподтверждением личинки, вызреванием её внутренней цели, завершением её просто преходящего существования, раскрытием всех её потенциальных возможностей? Однако нет нужды долго распространяться об ошибочности интегрирования гегелевской диалектики в философию, не разделяющую основополагающий принцип Гегеля, тождественность логики и онтологии, и не отвергает идею, что из опыта можно что-то узнать. Ибо в сущности диалектика играет всего лишь роль обрамления в построениях Маркса и Энгельса и не оказывает существенное влияние на ход рассуждений <Hammacher E. Das philosophische-okonomische System des Marxismus. Leipzig, 1909. S. 506–511>.

Неотъемлемой концепцией марксистского материализма являются «материальные производительные силы общества». Они представляют собой движущую силу, являющуюся причиной всех исторических фактов и изменений. В процессе общественного производства средств к существованию человек вступает в определённые отношения – производственные отношения – которые являются необходимыми и независимыми от их воли и соответствуют уровню развития материальных производительных сил. Совокупность этих производственных отношений образует «экономическую структуру общества, реальный базис, на котором возникает юридическая и политическая надстройка и которому соответствуют определённые формы общественного сознания». Способ производства материальной жизни обусловливает процесс социальной, политической и духовной (интеллектуальной) жизни в целом (в каждом из её проявлений). Не сознание (идеи и мысли) людей определяет их бытие (существование), а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание. На определённом этапе своего развития материальные производительные силы вступают в противоречие с существующими производственными отношениями, или с тем, что является просто их правовым выражением, с отношениями собственности (общественной системой законов о собственности), в рамках которой они до тех пор функционировали. Бывшие до этого формами развития производительных сил производственные отношения превращаются в их оковы. Наступает эпоха социальной революции. С изменением экономической основы вся колоссальная надстройка медленно или быстро трансформируется <термин, используемый Марксом, umwalzen, Umwalzung. является немецким эквивалентом «революции»>. В этой трансформации следует всегда различать материальную трансформацию экономических условий производства, которые всегда можно установить методами естественных наук, и правовые, политические, религиозные, художественные <немецкий термин Kunst охватывает все отрасли поэзии, прозы и драматургии> или философские, одним словом, идеологические формы, в которых человек осознаёт этот конфликт и разрешает его. Эпоху трансформации нельзя уже оценивать согласно её собственному сознанию, как индивида нельзя оценивать по тому, как он сам себя представляет: необходимо объяснить это сознание исходя из противоречий материальной жизни из существующего конфликта между общественными производительными силами и производственными отношениями. Ни одна общественная формация не погибает раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она даёт достаточно простора, и новые более высокие производственные отношения никогда не появляются раньше, чем созревают материальные условия их существования в недрах самого старого общества. Следовательно, человечество никогда не ставит перед собой задач, которых не может решить, ибо при ближайшем рассмотрении всегда оказывается, что сама задача возникает лишь тогда, когда материальные условия её решения уже имеются налицо, или, по крайней мере, находятся в процессе становления <Маркс К. К критике политической экономии // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 13. С. 7>.

Самое замечательное в этой доктрине, – в ней не дано определение основной концепции – материальных производительных сил. Маркс нигде не говорит нам, что он имеет в виду, когда ссылается на материальные производительные силы. Мы должны вывести это из редких исторических иллюстраций его доктрины. Самый откровенный из этих случайных примеров можно найти в его книге «Нищета философии», опубликованной в 1847 г. на французском языке. Читаем: Ручная мельница даёт вам общество с сюзереном во главе, паровая мельница – общество с промышленным капиталистом <Маркс К. Нищета философии // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т.4. С. 133>. Это означает, что состояние практического технологического знания или технологическое качество инструментов и механизмов, используемых в производстве, должно считаться существенной чертой материальных производительных сил, которые однозначно определяют производственные отношения и тем самым «надстройку». Производственные методы являются реальными вещами, материальным бытием, которое в конечном счёте определяет социальные, политические и интеллектуальные проявления человеческой жизни. Эта интерпретация подтверждается всеми другими примерами, приводимыми Марксом и Энгельсом и откликом, который каждый новый технологический прорыв, у них вызывал. Они с энтузиазмом их приветствовали, потому что были убеждены, что каждое новое изобретение приближает их к осуществлению их надежд, приходу социализма <Маркс и некоторые его последователи иногда включали в понятие «материальные производительные силы» также и природные ресурсы. Но эти замечания делались случайно и не получили развития, очевидно потому, что это привело бы его к доктрине, которая объясняет, что история определяется структурой географической среды страны>.