Задетый за живое, Филипп хмуро бросает:

— Надеюсь, он не слишком обиделся.

— Он спросил, получила ли я удовольствие.

— Нет конечно же.

— Да, немножко.

— Он тебе поверил?

— Сказал: «Очень хорошо, продолжай».

— Вот видишь, — радуется Филипп, — он не влюблен в тебя.

— Он накрыл мою руку своей и добавил: «Твое тело еще недостаточно восприимчиво. Я помогу тебе раскрыть его до конца. Мы — всего лишь орудия Высшей Истины. Когда ты поймешь это, Тяньаньмынь отпустит тебя».

— Чушь!

— Мне вдруг показалось, что Цзу Чжи ошибся, что мы имеем дело с обыкновенным фанатиком секты «Земной Мандат». Я решила уколоть его в больное место. Сказала наивным голоском маленькой девочки: «А ты достигнешь когда-нибудь той ступени Истины, на которой „Земной Мандат“ отпустит тебя?» Вот тут-то я убедилась, что дело нечисто. Он помедлил, потом улыбнулся мне: «Ты слишком много думаешь. Слушай свое сердце, а не голову». — Аямэй смеется. — Почему он помедлил? Настоящий адепт не задумываясь ответил бы, что «Земной Мандат» — не тюрьма. Сам видишь, в этом американце нет истинной веры. Тем не менее он опасный противник. То-то я развлекусь! В этом соревновании победит сильнейший и умнейший.

— Вся эта игра похожа на кино по твоему и только твоему сценарию. Этот человек явился, чтобы уничтожить тебя, думаешь, он будет развлекать тебя и любить? Ты что, дура?

— Ты видел, чтобы я хоть раз оплошала? Я знаю, что делаю.

— Это все твои фантазии. Слишком часто ты ввязывалась в запутанные игры, которые ведут твои хозяева, у тебя просто ум за разум зашел. Ты совсем одна. Тебя гложет одиночество. Ты спишь с кем попало, чтобы добыть информацию. Когда тебе встречается фокусник, безумец, живой мертвец, для которого люди — пешки, который спит с тобой, чтобы прибрать к рукам, тебя тянет к нему как к собственному отражению в зеркале. Ну кому все это нужно? Он не знает, кто ты. Ты знаешь, кто он. Ты дергаешь его за ниточки, а не наоборот. Зачем ты ввязываешься в соревнование, в котором уже победила?

— Можешь высадить меня у светофора. Мне здесь только улицу перейти.

— Почему ты не отвечаешь на мой вопрос?

— Ты ревнуешь к нему.

— Я — к нему? А почему не к бедняге Надэ, спроваженному в Южную Африку?

Она не отвечает, молча распахивает дверцу.

Он удерживает ее.

— Я ни разу не был в твоей новой квартире. Как там у тебя в гнездышке? Уютно?

— Я как-нибудь приглашу тебя в мое «любовное гнездышко». Пока! Спасибо, что подвез.

С этими словами она выскакивает из машины.

В свою бытность политической беженкой она была для него игрушкой. Став вышестоящей инстанцией, превратилась в палача. Она — самая близкая и самая далекая из всех людей в его жизни. Он не знает, как ее завербовала компартия, когда она стала их агентом. Не знает, какие она любит духи, какой цвет, где предпочитает отдыхать. Он никогда не делал ей подарков, они никуда не ездили вместе. Кто ее любимые писатели? Когда она в последний раз была в кино? Ни разу она не говорила ему, во что верит, чего боится, на что надеется. Они жили в одном мире, шли одним путем, не глядя друг на друга.

Филипп объезжает Люксембургский сад и едет назад по бульвару Сен-Мишель. Дом Аямэй возникает впереди, растет, надвигаясь. Он даже не знает, на каком этаже она живет. И забыл спросить, на каком этаже тот неизвестный, с которым она играет в любовь. Теперь он, враг, узнает, какие духи она любит и какими писателями зачитывается. Он поведет ее в кино и купит ей мороженое.

Терзаемый душевной мукой, Филипп едет в ночь.

Встречать Новый 1990 год Филипп был приглашен в три места. В час ночи он пришел к другу друга своего друга, который жил около Сорбонны. Дверь открылась. Он увидел толпу пьяных студентов, непонятно как разместившуюся в чердачной комнатке для прислуги. Оглушительно гремела музыка. Он никого не знал и хотел было сразу уйти. Какая-то девушка передала ему стакан, другая налила вина. Он потанцевал, стало жарко; в окно он увидел парня, карабкавшегося по пожарной лестнице, и последовал за ним. На крыше, стуча зубами от холода, тусовалась компания студентов. Из рук в руки переходили бутылка и косяк. Филипп сел, прислонясь спиной к дымоходу. Он мог бы устроиться и в другом месте, но сел именно там. И именно там его ожидала политическая карьера.

Рядом с ним оказалась девушка. Ее звали Мари Вертю. Она училась на факультете современной филологии в парижском Католическом институте. Была недурна собой. В ту пору у нее имелось и другое немаловажное достоинство: она была дочерью личного шофера тогдашнего президента, который к тому же был одно время любовником ее матери. Год спустя Филипп и Мари поженились. Этот брак привел Филиппа, не имевшего никаких связей, прямиком в большую политику. Молодой и перспективный, он стал надеждой правящей партии и стремительно поднялся по служебной лестнице.

Со временем, подобно многим женщинам, которые выходят за мужчин с большим будущим, Мари подурнела, Филипп же, наоборот, делался все представительнее. Муж и жена становились чужими друг другу. Он сохранил стройную фигуру, она расплылась. Он сияет неотразимой улыбкой, она вечно ходит хмурая. Он энергичен, она рохля. Он элегантен в темных костюмах с однотонными галстуками, она носит костюмы кричащих расцветок и обувь без каблуков. Он выглядит лет на пять моложе ее и смотрится коренным парижанином. Она ни дать ни взять провинциальная клуша.

В тридцать восемь лет Филипп чувствует себя в свете как рыба в воде, свободно плавает в этом просторном аквариуме, где золотые рыбки — баронессы, наследницы, телеведущие, литераторши — так и кишат вокруг зубастых акул. Ему лестно подцепить одну из них на званом ужине, но он с радостью возвращается вечером домой к жене. Мари знает, откуда он пришел. Она всегда с ним, в радости и в горе. Мари похожа на инвестиционный трест-фонд, который прибыли не приносит, но и никогда не обесценивается.

Оригиналам, не носящим обручального кольца, Филипп завидует. Ему стыдно своего окольцованного пальца, свидетеля его слабости. Мари — тюрьма, которую он выбрал по доброй воле. Она мать его детей, его нянька, сиделка, жилетка, в которую можно поплакаться. Мари сносит его крики и выслушивает жалобы. Она входит в ванную, когда он чистит зубы и думает о своем будущем в политике. Она знает наизусть все его привычки, все выражения его лица. Видит его в трусах и домашних тапочках, усталым и грубым. Филипп давно свыкся с тем, что Мари — его половинка. Он любит ее той же любовью, что и самого себя: замешанной на снисходительности, презрении, жалости и отчаянии.

Женщины, выходя из дома, держатся за сумочку, а Филипп на жизненном пути держится за Мари и не расстанется с этой тростью, пусть коротковатой и допотопной.

С балкона шестого этажа Филипп Матло рассматривает Люксембургский сад. Он недолюбливает этот сад, лишенный тайны, его широкие аллеи и круглый водоем. Не нравится ни его геометрическая холодность, ни натужная элегантность, ни счастливый хозяин Сената председатель Лабель, который, вместо того чтобы ухаживать за цветочками и заниматься музеем, активно вмешивается в политическую жизнь, несмотря на свой более чем почтенный возраст — восемьдесят восемь лет. Старейшина партии консерваторов, сидя в своем дворце, замышляет козни и критикует на корню реформы, начатые премьер-министром.

— Ну, как тебе вид?

— Очень красиво. Представляешь, я ни разу не был у тебя с тех пор, как ты переехала. Уже три года!

— Четыре. Ну, идем же. У тебя мало времени, а мы вроде бы должны переспать. Ты принес документ, который я просила?

— Он у меня в портфеле.

— Покажи-ка. Отлично! Именно то, что мне нужно. Итак, вот что происходит: у тебя совещание в девятнадцать часов, ко мне ты приехал в семнадцать тридцать. Мы занимались любовью. Потом ты принял душ. Я тем временем залезла в твой портфель, и мне попался этот документ. Я сфотографировала его и положила на место. Ты покинул мою квартиру в восемнадцать двадцать, ничего не заметив. Нравится тебе мой сценарий?