Агент, которому удалось в тот год пробраться в Пекин, оставил рапорт, позволивший Джонатану тридцать лет спустя увидеть свой объект в интересном ракурсе. В начале ноября, рассказывает он, когда задул студеный ветер из Сибири, город охватила лихорадочная суета, словно жители готовились к осаде. Мужчины и женщины передавали из рук в руки кочаны капусты, которую профсоюзы распределяли по предприятиям. Их складывали в погребах, на крышах, на лестничных площадках и балконах. В считанные дни весь город был завален капустой — единственным запасом продовольствия на долгую суровую зиму. Благодаря этой записи Джонатан явственно представляет себе маленькую девочку, с трудом бредущую против ветра с огромными кочанами в руках. Он видит в ее глазах хрустально-прозрачное небо, замерзшие озера, неподвижные пагоды и выбеленную дыханием севера землю. Аямэй, пухлый шарик в стеганой куртке и штанах на вате, не спасовала перед тяготами жизни и выросла.

1980–1986, лицей Восходящего Солнца. Она хорошо учится. Шесть лет как один день. Ни одного события не отмечено. Это всего лишь вопрос бюджета. Руководители экономят средства, потому исполнители и не усердствовали. Джонатан знает, что в стране за эти шесть лет произошли большие перемены. Появились товары в продуктовых магазинах, расцвел мелкий бизнес. Менее строгой стала нравственная цензура. За несколько монеток школьницы могли купить «пиратские» фотографии звезд и робко пытались копировать их прически. Джонатан полагает, что Аямэй прилежно училась, невзирая на бушевавшие вокруг бури: еще бы, целый народ пробудился благодаря смягчению режима. Конечно, прилежно, потому что летом 1986 года она прошла нешуточный конкурс: более ста миллионов подростков со всей страны стремились войти в тесные двери университетов. Она — «одна на сто миллионов» — поступила в Пекинский университет, престижное учебное заведение, золотой поезд к позлащенному будущему.

Реформы восьмидесятых окончились тупиком на площади Тяньаньмынь. Весна 1989 года, Аямэй, студентка третьего курса юридического факультета, становится лидером студенческого движения. Почему именно она? Почему после десяти лет усердной учебы и жесткой конкуренции она вдруг рискует своим будущим? С какой стати этот бунт — ведь она избранница системы. Что она такое увидела, что услышала, сколько тайных собраний, подпольных диспутов посетила? Эти подробности, похоже, никому не интересны. Объяснения нет.

Но Аямэй вышла из тени на свет. Она стала народной героиней. На этом этапе в ее досье появляется много фотографий. Все они взяты из международной прессы. Еще раз Джонатан снимает шляпу перед исполнителями — это ведь надо уметь сделать отличную работу, не слишком напрягаясь.

Аямэй с мегафоном в руке обращается к толпе студентов; Аямэй за столом переговоров с какой-то коммунистической шишкой, голова вскинута, лицо замкнуто. Джонатану, недолго думая, подсунули даже снимок, который обошел весь мир: площадь Тяньаньмынь, тысячи студентов, объявивших голодовку, дрожат под проливным дождем. В центре потоки воды струятся по памятной стеле Героям свободы. На ступеньках, на пластиковых пакетах сидит молодая девушка — в левой руке зонтик, в правой сигарета. Дым, поднимаясь колечками, заволакивает ее улыбку, безнадежную и восторженную одновременно. Черные глаза устремлены вдаль, откуда — так и видишь это — надвигаются танки и грузовики с солдатами. В двадцать один год Аямэй стала легендой.

Об этом периоде у Джонатана море информации. В ночь на 4 июня армия пошла на штурм, и Аямэй бежала с Тяньаньмынь. С утра 5-го ее имя стоит первым в распространенном правительством списке объявленных в розыск. По всему Китаю развешены ее фотографии. Воинские подразделения устремляются по: ее следам. На Западе ее считают погибшей. Два года спустя она, бросившись в Южно-Китайское море, добирается вплавь до Гонконга. Еще два года — и мир теряет интерес к событиям на Тяньаньмынь. На первый план, при поддержке Голливуда, выходит Тибет. Париж любезно принимает беглянку как гостью. Аямэй учит французский, заканчивает магистратуру и защищает диссертацию по социологии на политологическом факультете. Ее новая жизнь течет спокойно. Она редко дает интервью, отказывается от предложений издателей. На протяжении двух лет возглавляет Ассоциацию борьбы за демократию в Китае, затем распускает ее из-за отсутствия финансирования. Однако политическую деятельность не оставляет. В 1996-м она создает Общество друзей демократии в Китае, организацию на добровольных началах, которая устраивает встречи, диспуты, конференции.

Как может она бросать вызов Китаю, который пролил бальзам на ее не зажившую после Тяньаньмынь рану, похоронив разом студентов, мечту о демократии и коммунистические идеалы? Девяностые годы, экономический взрыв. В Пекине снесены советские здания и как на дрожжах выросли небоскребы. Шанхай претендует на звание первой финансовой столицы Азии. Гуандун заполоняют иностранные предприятия. За океаном, в США, ее друзья, бывшие лидеры студенческого движения, стали программистами, менеджерами, преподавателями и священниками. Все ищут новую веру. Героев Тяньаньмынь смыла волна Истории, а нынешнее время, равнодушное к боли отдельного человека, течет все быстрее.

2005 год, Аямэй тридцать семь лет. Друга у нее нет, детей нет, постоянной работы тоже. Для европейцев ее жизнь еще не начиналась. Для китайцев ее имя уже звучит как отголосок доисторических времен.

Долгий звонок в дверь гулко разносится по квартире. Джонатан идет открывать.

— Добрый день, мсье. Кровать заказывали?

— Совершенно верно, — улыбается он. — Входите.

Вскрывались письма и просматривались счета. Засекалось точное время ухода и прихода. Было поэтажно захронометрировано движение лифта. Прослежен путь объекта до метро, изучены его привычки, проанализированы настроения. Разработаны планы А, В и С. Джонатан готов форсировать случай.

20 февраля на улице Медичи они впервые здороваются. На скользнувший по нему равнодушный взгляд политической беженки он отвечает отработанной до совершенства растяжкой губ, верхней и нижней, открывающих в широкой улыбке белоснежные зубы.

21 февраля, встретив его у подъезда, она спрашивает, как он устроился. Он тоже задает вопрос: откуда она? Несколько секунд их глаза не отрываются друг от друга. Она хочет понять, что ему нужно. Он силится угадать, что у нее на уме.

23 февраля, в семь часов двадцать шесть минут, они вместе пересекают улицу Медичи и входят в Люксембургский сад.

В субботу в четыре часа пополудни он незаметно проследовал за ней до книжного магазина «Ла-Прокюр». Она прохаживается между стеллажами. Он внезапно появляется перед ней. Удивившись, она ставит на место роман, который держала в руке. Он успевает украдкой взглянуть на обложку: Джон Ле Карре. Он читал все его книги. Она говорит, что прочла только половину этого романа. Он вкратце пересказывает ей вторую. Теплым, обволакивающим голосом. Внимательно выслушав его, она снова берет книгу с полки и направляется с ней к кассе. Он идет рядом, продолжая говорить. Она забывает, куда шла. Кассирша нервничает. Он успокаивает ее своей пленительной улыбкой и расплачивается. Аямэй хочет отдать ему деньги. Он отказывается. Она настаивает. Они уже у дверей магазина, на них оборачиваются прохожие. «Пригласите меня что-нибудь выпить», — говорит он.

На улице сияет солнце. Париж оттаивает, парижане расстегиваются. На террасе «Кафе-де-ла-Мэри» девушки изощряются, привлекая внимание уличных ловеласов, которые только того и ждут. Джонатан решает не предлагать ей куда-нибудь зайти сразу, хоть и догадывается, что она свободна. Площадь Сен-Сюльпис, каменные львы плюются струями воды. Голуби клюют крошки. Бежит за мячиком собака. Он останавливается у фонтана и улыбается. Говорит: «До свидания, Аямэй», проникновенным голосом — а она, кажется, не прочь продолжить разговор. Они кивают друг другу и расходятся в разные стороны.

1 марта он поздно возвращается с работы и сталкивается с ней у лифта. Днем было на редкость жарко. Вечер тоже теплый. Аямэй накрашена. Ее глаза на фоне теней кажутся еще более раскосыми. Ярко-алая помада на губах подчеркивает рельеф лица, придавая ему таинственность. Ее волосы заплетены в длинную косу, в ушах покачиваются хрустальные серьги. Они здороваются. Окинув ее взглядом, он замечает изящные туфельки на шпильках. Она идет к двери, он к лифту. Эхо их шагов, отражаясь от стен, звучит дуэтом низких и высоких нот. Он оборачивается. Она тоже. И как будто улыбается, перед тем как шагнуть за порог. Чуть приподнимается пола ее пальто, край пурпурной юбки тает в ночи.