12

Он не спеша отвел руку и передвинул вперед внезапно отяжелевшую после быстрой ходьбы кобуру. Оглянулся. Ледзинская тоже спешила к берегу.

Черная вода Итья-Аха стремительно шла по узкому руслу к югу. К реке Ёган-Ах. К деревне Ёган. К людям. Это была дорога. И было странно стоять возле нее, знать, что она ведет к людям, и в то же время чувствовать себя брошенным и беспомощным, как было бы странно стоять на обочине шоссе без надежды увидеть хоть самый завалящий грузовичок, самую неказистую колымагу.

Он вздохнул и опять передвинул кобуру. Цветков не часто брал с собой пистолет и, вероятно, вовсе не получал бы его в отделе, если б служил в городе. Но он жил на участке, в деревне, и оружие полагалось иметь при себе. Дома лейтенант хранил его в дубовом, окованном медью сундуке, оставшемся от прадеда. Сундук имел столь хитроумные запоры, что Цветков сам немало возился, прежде чем открывал его. За сохранность пистолета опасаться не приходилось, но в одну из поездок в город ему влетело по первое число.

Он не знал, зачем его вызывают в отдел, и оставил пистолет дома. Оказалось же, что из УВД прибыл подполковник — специально для проверки личного оружия.

Подполковник был строг. Обычно результаты таких проверок доводятся до сведения руководства отдела, и оно уже принимает соответствующие меры. Подполковник этим не удовлетворился — лично вызывал всех проштрафившихся на «ковер» и так распекал в присутствии руководителей отдела, что начальник и его замы прекрасно понимали: все громы и молнии никак не могут относиться только к стоящему по стойке «смирно» сержанту или лейтенанту.

Цветков входил в кабинет после инспектора ОУР Побегая, который вылетел оттуда красный и на расспросы ждущих своей очереди товарищей по несчастью безнадежно махнул рукой. У Побегая был новый пистолет, и подполковник обнаружил на пружине шептала крохотную частичку заводской смазки.

Цветков, призвав все свое мужество, твердо вошел в кабинет и лихо отрапортовал, что вот он, младший лейтенант такой-то, прибыл, и тут же, не переводя дыхания, доложил, что табельный пистолет системы Макарова за номером таким-то остался в дедушкином сундуке с хитроумными запорами.

Начальник отдела на такой доклад никак внешне не отреагировал: как сидел, подперев голову огромным кулаком с «морской» татуировкой, так и остался сидеть, ни на кого не глядя. Три зама примостились рядышком на стульях под большой картой города на стене и смотрели в окно, также, казалось, мало интересуясь происходящим.

В упор на Цветкова смотрел только подполковник.

Он был некрасив: несмотря на очень высокий рост, голова казалась непомерно большой; шутили, что у него самая большая фуражка в управлении. Но именно этот огромный лоб и порождал уверенность в том, что любое решение, принятое подполковником, будет справедливым.

— Значит, говорите, в бабушкином сундуке храните боевое оружие, под юбками? — произнес подполковник. — А кто вам его чистит? Видимо, жена? Заодно со сковородками… Что ж, вы свободны, — неожиданно заключил подполковник. — Можете идти.

Цветков четко повернулся через левое плечо и вышел.

На него сразу набросились возбужденные, как перед экзаменом, товарищи: «Как? что? почему так быстро?» Цветков не отвечал. Он припомнил, что не далее, как месяц назад, получил замечание за развал работы опорного пункта в Ёгане, а еще раньше — за волокиту с заявлением о краже двух куриц, теперь вот еще и пистолет, — и пребывал в уверенности, что спокойствие подполковника означает одно: ему, младшему лейтенанту Цветкову, больше не служить. К чему тратить слова на человека, с которым в дальнейшем не предстоит иметь никакого дела?..

Однако, покурив и остыв в дежурной части, он вспомнил огромный лоб подполковника, его строгий понимающий взор, — и подумал, что нет. Не может того быть. Подполковник не мог не видеть под Цветковым на три аршина, и не может быть, чтобы он не понял… С тех пор Цветков не ездил без пистолета, и теперь, на сплавучастке, оружие оказалось как раз кстати (было за что поблагодарить задним числом подполковника), только теперь, после быстрой ходьбы, сильно натер ремень, и Цветков без конца передвигал кобуру, стараясь делать это незаметно не только для Ледзинской, но и как бы для себя…