— Постой, постой! — Товарищ Садиков вытянул руку ладонью вперед. — Ты вот что скажи: кто вас уполномачивал строить школу?

— Нас?.. Нас никто не уполномачивал… Но, вот увидите, скоро уполномочат!

— Да ну! Кто же это уполномочит?

— Ну… ну хотя бы районо. Неужели вы думаете…

— Постой! — Прораб опять вытянул руку, потом оглянулся улыбаясь, — Ребята, послушайте меня! Я вам добра желаю. Вот вы взялись строить школу, хотите, значит, себе и городу пользу принести. Дело хорошее. Но ведь дома-то не всякий строить может. Тут знания, опыт нужны, а не только топором стучать. Хотите полезную работу делать — поступите на строительство, хотя бы к нам в баню. Там у нас опытные плотники, каменщики, столяры. Под их руководством и делу научитесь и пользу принесете. Старших ребят с удовольствием примем. Зарплату дадим. А насчет школы — никто вас не уполномачивал и никто не уполномочит. Хоть вы в лепешку разбейтесь! Потому что строить дома…

— Лучше вы к нам поступайте руководить! — пропищала Нюся Ракушкина. — Мы вам тоже жалованье назначим. Вскладчину.

Прораб, старик я девушки только засмеялись в ответ.

— Грузите! — сказала милиционер. — А вы, ребята, не балуйтесь!

Девушки снова подошли к кирпичам.

— Не имеете права!.. Не дадим!.. Это наши кирпичи!.. — слышалось то здесь, то там, но никто уже не двинулся с места.

Оська поднял руку.

— Пусть! — сказал он. — Пусть! Все равно, если нас не признают, подадим в суд — и тогда посмотрим.

Подвода, груженная нашими кирпичами, удалилась. Ушли и прораб с милиционером. Из окна учительской выпрыгнули завснаб и главный инженер.

Нижняя губа у Яши отвисла, красное лицо перекосилось, глаза блестели. Он посмотрел на ребят, на Оську, как-то особенно дергая головой:

— Не могли… не могли отстоять! — Он сел на недостроенную тачку и отвернулся от всех.

— Ой, дураки! Ну совсем как маленькие! — почти плакал Тимоша. — Милиционера испугались! Да знаете, кто этот милиционер? Знаете? Моего старшего брата жена! Маруся ее зовут. Она сегодня у нас выходной проводит, а дядя, наверное, ее и позвал, чтоб вас напугать. Эх, вы!

— Ты уж молчи! — сказала Галина. — Небось, сам, когда кирпичи отнимали, сидел тихо, как мышь!

— А что, я для своего спасения сидел? Я для общей пользы сидел! Если бы я дяде на глаза показался, так он бы не только кирпичи, но даже всё забрал!

Миша Арбузов лег животом на землю и запустил пальцы в черные всклокоченные волосы:

— Что теперь говорить! Раз кирпичи взяли, значит всё теперь возьмут. Пропало теперь наше дело!

Повернувшись на бок, он положил голову на протянутую руку и закрыл глаза.

Никто не работал. Одни лежали на усеянной щепками траве, другие слонялись туда и сюда, вялые, словно невыспавшиеся. Подперев подбородок кулаками, сидела на крыльце Галина и смотрела вдаль злыми глазами. Опустив руки, поникший, печальный, стоял на краю площадки завснаб. Оська грыз какую-то палочку, то хмурил, то подымал брови, о чем-то сосредоточенно думая.

Высокая тонконогая Соня Феофонтова стала недалеко от председателя, оглянулась кругом и заговорила скучным голосом:

— Вы, ребята, как хотите, а я люблю говорить правду в глаза. Десятилетчики уже, наверное, к ремонту приступили, а мы тут ничего не добьемся и к ним на готовенькое придем.

Ей никто не ответил, но сидевшие и лежавшие повернули головы, а те, кто был на ногах, подошли поближе.

— Вы, конечно, можете злиться и говорить что хотите, ребята. Но только я такой человек: если вижу что-нибудь неладное, так прямо и говорю. Взрослые правы: без руководителя мы ничего не добьемся.

Оська попытался презрительно улыбнуться:

— Спасовала уже? Пожалуйста, уходи! Мы нытиков не держим.

Но тут уже несколько человек сразу заговорили:

— Хватит тебе, Оська; «спасовала» да «спасовала»!

— Если б все могли сами дома строить, так незачем было бы на инженеров учиться.

— Захотят — у нас всю школу по кирпичику растащат, а мы и пикнуть не посмеем.

— Провозились тут зря, а потом попробуй посмотри Платону Ивановичу в глаза!

— Правильно!

— Хватит!

— Чепуху мы затеяли!

Я понял, что сейчас развалится все наше строительство. Я был согласен с Соней и с другими ребятами, и все-таки на душе у меня было грустно. Тимошка готов был заплакать… Трудно добиваться своей цели, если у тебя что-нибудь не клеится, но еще труднее бросить дело, которое любишь!

— Приближается какая-то тетенька. Приближается какая-то тетенька, — сказал Саша Ивушкин, который так и не покинул своего поста на стене.

Некоторые ребята уже собирали пилы, топоры и молотки, готовясь уходить домой; другие чистились, хлопая себя кепками по штанам. Остальные валялись на траве или слонялись с места на место, ничего не делая. Никто не обратил внимания на слова Ивушкина. Только Галина, сидя на крыльце, проворчала себе под нос:

— Ну и пусть приближается!

Когда «тетенька» поднялась к нам на площадку, я увидел, что ей не больше двадцати лет. Скорее всего, лег девятнадцать или даже восемнадцать. Вид у нее был какой-то очень подтянутый и решительный. Одета она была по-спортивному — в широкую темную юбку и в шелковую синюю майку с белой полосой на груди; голову она держала высоко, глаза у нее были большие, темные и серьезные, нос короткий, но не курносый; волосы, густые, с рыжинкой, были туго зачесаны назад и уложены на затылке.

Быстро поднявшись на площадку, она остановилась, посмотрела направо, налево и сказала громко и деловито:

— Здравствуйте, ребята!

Кое-кто из ребят неохотно ответил ей: «Здравствуйте». Оська промолчал, но я заметил, что он вдруг весь как-то подобрался и насторожился.

— Перерыв? Отдыхаете? — быстро спросила девушка.

Оська бесшумно, словно крадучись, подошел к девушке и остановился перед ней, глядя прямо ей в лицо.

— Пе-ре-рыв, — ответил он негромко, с расстановкой. — А вы… А вам кого?

— Ты не Ося Димин?

— Да… Димин… — сказал Оська и побледнел.

— Пойдем поговорим. Я из райкома комсомола.

Девушка направилась к крыльцу, на котором сидела Галина и возле которого стоял я. Оська последовал за ней все теми же бесшумными, крадущимися шажками. Проходя мимо меня, он переглянулся со мной. Ну и лицо же у него было! Мне показалось, что он вот-вот лишится чувств от волнения.

Услышав слово «райком», Яшка медленно поднялся с тачки, ближайшие ребята вскочили с земли и стали махать руками тем, кто находился на другом конце площадки.

Галина поднялась с верхней ступеньки крыльца, на которой до этого сидела, и, волнуясь, заговорила:

— Садитесь, пожалуйста!.. Хотя… тут грязно… Пыль… Сейчас!.. Дайте что-нибудь подстелить! Колька, ну чего ты стоишь!.. Тут грязно. Сейчас… Одну минуту!

Девушка из райкома поднялась с Оськой на крыльцо, наклонилась над верхней ступенькой и стала дуть на нее. А вокруг крыльца собралась уже такая толпа, что меня сжали со всех сторон.

— Кто это? — говорили вполголоса ребята.

— Из райкома!

— Кто?

— Тише, вам говорят!

— Там грязно! Пыль!

— Подстелить что-нибудь!

— Разойдись! Дай дорогу! Дай дорогу, говорю! — Яшка, расталкивая ребят, пробрался через толпу. Он нес обрезок чистой доски длиной метра в полтора.

За конец этой доски, словно помогая главному инженеру нести ее, уцепился Тимошка. Яшка втащил доску вместе с Тимошкой на крыльцо и положил ее на верхнюю ступеньку:

— Пожалуйста! Вот! Чистая.

Затем они с завснабом сошли с крыльца, а девушка с нашим председателем сели на доску. У девушки была полевая сумка, почти такая же, как у Оськи. Она достала оттуда блокнот и карандаш.

— Я почему-то сразу догадалась, что ты Ося Димин, — сказала она, застегивая сумку.

Оська потер руками коленки и слегка улыбнулся.

Девушка подняла голову и обратилась к толпе строителей:

— Внимание, ребята! Прежде всего нам нужно познакомиться. Меня зовут Лида… то-есть Лидия Алексеевна Волкова. Запомнили? Повторяю: Лидия Алексеевна Волкова. Меня к вам направил райком. В райкоме очень заинтересованы вашим начинанием и поручили мне подробно узнать, что вы тут делаете.