— Эх ты, несознательный элемент! — рассердился Миша. — Все о такой деревне мечтаешь, где бы никто не мешал в богатеи выйти.

— А я и здесь выйду. Изловчусь и выйду.

— Не выйдешь, Фома, условия у нас неподходящие, — суховато заметил Кандауров. — Вот если бы старое время вернуть для тебя, тогда еще, может быть…

— Верно, верно, Фома, — поддержал Кандаурова Миша и отчужденно глянул на возчика. — Смотри, ноги поломаешь на этих своих тигриных тропах. Только о себе и думаешь, только о себе и говоришь…

— А ты об ком думаешь?.. Ну, об ком?..

— Да ты пойми, ведь мы — землеустроители! Понятно тебе? Землеустроители, — повторил Миша раздельно. — Всю землю должны устроить, в порядок привести.

— Как же, устроишь ее. Устроитель!

— А вот и устроим! Только не так нужно жить, как ты живешь. Взять Ли-Фу… Он тоже уехал из родных мест, как ты на своей Фомичевки, но не для себя счастья ищет, — мечтает помочь родному народу. — И Миша принялся рассказывать о замысле Василия Ивановича. В этот момент послышался осторожный стук в дверь.

«Он, — подумал Миша. — Легок на помине! Что-то скажет Владимир Николаевич? Как бы не рассердился».

Утром из тайги вернулся Ли-Фу. Миша видел его и пригласил на вечеринку, никому не сказав об этом. Несмотря на все свои хорошие качества, Ли-Фу для них человек посторонний. Поэтому Миша решил поставить землемера перед совершившимся фактом, но из осторожности позвал Ли-Фу не к шести часам, как было назначено для всех, а к восьми, рассчитывая, что к тому времени вечеринка будет в разгаре, все придут в благодушное настроение и только обрадуются новому члену компании. На вечеринке Миша решил попросить землемера, чтобы тот нанял Ли-Фу на работу в отряд. Он сам увидит, что это за человек! Кроме того, Миша надеялся, что Василий Иванович расскажет все, что ему известно, о покушении и о людях, которые могли его совершить.

Миша вскочил и побежал к двери. Это в самом деле был Ли-Фу. Несколько смущаясь, Миша ввел его в комнату.

Василий Иванович, Ли-Фу — мой исцелитель! — торжественно отрекомендовал он дунгана.

Ли-Фу скромно, но с достоинством поклонился, пожелал всем приятного аппетита и поздоровался за руку сначала с Кандауровым, затем со всеми «стальными. Землемер вопросительно посмотрел на Мишу, а тот подсел к нему и с виноватым видом зашептал на ухо объяснения. Бурденкова поставила на стол еще один прибор. Видя это, Фома изобразил притворный ужас на лице, замахал руками.

— Ты что, сдурела? — напустился он на хозяйку. — Ты чего даешь? Тут палочки нужны. Китайцы разве вилкой едят? — Он отвернулся, прикрыл горстью рот и захихикал.

Ли-Фу привстал со своего места и, вежливо улыбнувшись, вернулся к Фоме.

— Моя родился Китай, но китайсыка обычаи моя не шибко соблюдай, — пояснил он. — Моя родом из Синьцзян, но умей и вилка-ложка кушай. — Снова сев на свое место и лукаво потупив глаза, Ли-Фу добавил: — А вот твоя к Василь Иванычу гости ходи, моя тебе дунгансыка кушанья угощай и палочка давай, а вилка-ложка не давай.

— Я тогда голодный останусь, не умею с твоими палочками управляться, — проворчал Фома под общий хохот. — Я уж тогда лучше рукой.

— Все думай: моя — китайсыка люди, — проговорил Ли-Фу, — а моя Василь Иваныч зови, моя есть дунган.

— Ну дунган, так дунган, — согласился Кандауров. — И дунган человек, и китаец человек.

Вскоре после прихода Ли-Фу к компании присоединился, наконец, и Петр — старший рабочий отряда. Это был человек средних лет, небольшого роста, но плотный, с крупными чертами лица и сосредоточенным взглядом.

Петр поздоровался, тяжело опустился на лавку и вздохнул. Присутствующие оживились, задвигали стульями, заулыбались. Саяпин налил ему водки, Мешков пододвинул заливное. Петра любили и уважали в отряде. Только Фома относился к нему как бы с усмешкой. Впрочем, он так ко всем относился, даже к самому себе. Он и сейчас не упустил случая позлословить на его счет.

— Ну его, председатель, не выбрал? — Фома звал так Петра, который был бригадиром в сельскохозяйственной артели и приехал на Дальний Восток из засушливых районов Донбасса. Чтобы лучше изучить участки и выбрать для своей артели самый хороший, Петр нанялся рабочим в землеустроительный отряд. — Все привередничаешь? За советом к старожилам ходишь? А мы тут без тебя все пельмени поели.

Широкая улыбка засветилась на лице Петра, и оно сразу стало добрым и приветливым.

— Ну и добре. Не очень-то я их люблю.

Петр отодвинул поставленную хозяйкой тарелку с пельменями и, не переставая улыбаться, разложил на столе схему переселенческих участков. После этого начались расспросы: с кем говорил Петр, как да что.

Миша, собиравшийся прочесть отрывок из своей поэмы, вздохнул, сунул рукопись в карман и занялся едой. Сейчас присутствующим было уже не до стихов. Краем уха он прислушивался к тому, что рассказывал Петр.

— Вот и надумал я к нему сходить, — продолжал Петр. — Да, видно, в насмешку меня туда послали.

— Что же, не дал он небе совета? — поинтересовался Фома. — Дать то дал… — Петр добродушно улыбнулся. -

Теперь мне самому смешно, а тогда обидно стало. Долго он молчал, это хозяин-то, все меня оглядывал, недобрым таким, медвежьим взглядом, да и сам, как медведь: голова всклокочена, грудь — что твой жернов, и бородища дремучей, как лес. Прямо леший какой-то. «Ого, — думаю, куда я попал!» Осмотрел он меня с головы до ног и на дверь показывает. «Выметайся, — говорит, — отседа! Вот и весь мой совет. Домой вертай. Нашли, — говорит, — кого в тайгу присылать! Не по барину, — говорит, — говядина!» Ну, что делать? Плюнул я и ушел.

Фома хлопнул ладонями по столу и захохотал:

— Ну дела!.. Говори спасибо, что цел ушел. Не любит Гжиба вашего брата, переселенцев. Это знаешь кто? Хозяин тайги.

Кандауров покосился на Фому.

— Кто же его так зовет и почему? — поинтересовался он.

Фома неопределенно пошевелил в воздухе пальцами.

— Ну так, вообще… Хозяином он там себя держит. Как бы сказать: блюдет тайгу. А зовут… что же, все его так зовут.

— Блюдет тайгу, — повторил землемер, задумчиво наблюдая за колечком дыма, вылетевшим из трубки, — а вот кое-где «хозяевами тайги» называют самых опасных и коварных ее врагов.

Землемер умолк, попыхивая трубкой.

Мише очень хотелось расспросить Кандаурова, кого он считает врагами тайги и почему их называют хозяевами ее, но тут снова вмешался Фома.

— А кто его поймет, этого Гжибу, может, и он такой. Темный человек! А грубиян, задира — не приведи бог! Всю деревню в страхе держит. Прямо злодей…

— Это кто злодей? Может, я злодей? — послышался вдруг пронзительный голос с порога. — А ну, давай ответ, а ну!..

Все обернулись. В дверях стоял лохматый, краснорожий мужик и дерзко посматривал на собравшихся воспаленными глазами. Эго был тот самый Силантий, которого Кандауров рассчитал за пьянство.

— Не болтай лишнего, — сказал он, погрозив Фоме пальцем. — Смотри, доберусь еще до тебя! А ты… — он повернулся к Петру, — с тобой разговор особый. На шею к нам хочешь сесть? Н-не позволю… — Силантий шагнул, покачнулся, чуть не упал. Он перевел пьяные глаза на Каядаурова, и они загорелись дикой злобой. — И т-ты, землемер, бер-ре-гись! Это все от тебя идет. Ты пошто меня уволил? Смотри!..

— Ну, все сказал? — проговорил Кандауров, продолжая посасывать свою трубочку. — А теперь уходи! — Он наблюдал за непрошенным гостем без возмущения и словно бы даже с интересом.

— А почему такое — уходи? — топнув ногой и выпячивая грудь, прохрипел Силантий. — Имею право, как я тоже работал и… это самое… содействие оказывал. — Он вдруг перекосил рот, изображая улыбку, поклонился в пояс и развел руками. — Хлеб да соль честной компании! П-пельмени, в-выпивка… Ж-житуха!.. — Силантий сделал с трудом еще два шага и бросил на стол сверток. Из бумаги, пачкая скатерть, вывалились куски сырого мяса. — Моя доля, — с пьяным бахвальством пояснил он и полез в карман пиджака, откуда высовывалось горлышко бутылки.