«ХАРАШО... ТАВАРИШ... БАРБА...»

Шум волн постепенно стихает. Солнце заволакивается

тучами. Приближается вечер. То там, то тут на дворике

зажигаются крохотные дымные жаровни. Они напоминают

затуманенные горем человеческие глаза. На жаровенках в

маленьких кастрюльках арестанты варят себе суп. Из-под

крышек вырываются струйки пара. Босоногий

арестант-крестьянин, остановившись у одной из кастрюлек, пожирает ее

взглядом. У него желтое, без кровинки лицо. Такие лица

бывают только у долго голодающих людей. Он щурит глаза,

облизывает губы, потирает руками ввалившийся живот.

Но вот начинается раздача пайка. Из «камер голых»

стремглав выскакивают арестанты, толпятся вокруг хлеба.

Крестьянин, с такой тоской смотревший на жаровню, уже бежит

в свою камеру, грызя на ходу полученный кусок черного

хлеба величиной с кулак.

Вечерняя поверка. Надзиратели разгоняют арестантов по

камерам, как овец по загонам.

По соседству с нами два закованных в кандалы

смертника. Вечером мы .засыпаем под звон их кандалов, утром

просыпаемся от их брани; в ней они изливают свою душу.

Каждый вечер надзиратели и жандармы обшаривают

камеры. У нас они ищут «зловредные» бумагу и карандаши.

У смертников проверяют кандалы, роются в кроватях —нет ли

ножей и бритвенных лезвий. Эти двое вместе с другими

арестантами, решившими бежать, однажды уже разобрали стену

в камере на первом этаже, где сидели тогда, и зарезали ночью

часового. Но побег им не удался: они были ранены, и их

схватили. А остальные бежали, ушли в горы и организовали там

«чете»-повстанческий отряд. Во главе отряда встал

крестьянин по имени Нусрет. Отряд этот непрерывно сражается

с жандармскими карательными частями.

Приговор по делу этих двух заключенных прошел уже

через Верховный суд, но не был еще утвержден меджлисом.

Их обвинили в убийстве феодала Хордолоши и приговорили

к смерти, хотя суд не располагал никакими доказательствами.

Удивляться не приходится: родня убитого имеет огромные

связи. Его племянник Фахри Куртулуш — один из заправил

так называемой народно-республиканской партии. Но и за

наших смертников есть теперь тоже кому постоять. Их ушедшие

в горы товарищи держат Хордолошей в постоянном страхе.

Всего несколько дней назад они сожгли поместье одного из

местных деребеев (феодалов). Крестьяне всячески помогают

повстанцам.

Один из смертников—плотный седой человек смотрит

волком. Зовут его Капитан Осман. Его товарищ, высокий,

статный, с орлиным профилем, был на воле шорником, работал

на ремесленном рынке. Его зовут Экшиоглу. У него мягкий,

приятный голос, и он нередко поет по ночам.

...На Одемиш налетели,

Из кустов пули полетели.

Айда] Вперед!

От партизанских пуль враги побежали.

Эх, на горы туманы набежали!..—

выводит Экшиоглу партизанскую песню. Когда мы слушаем

его пение, перед нашими глазами встают крестьянские и

рабочие парни, беззаветно и мужественно сражавшиеся с

захватчиками в годы национально-освободительной войны. И сам

шорник Экшиоглу-один из безымянных героев этой

освободительной борьбы.

Со смертниками у нас скоро завязывается большая дружба.

Почти каждое утро, как только открывают двери камер, они

заходят к нам, заводят разговор о тяжкой крестьянской доле,

о бедах ремесленников, расспрашивают нас о международных

событиях. Газет нам не дают, и ничего нового мы им

рассказать не можем. Мы лишь комментируем новости, которые

им удается услышать краем уха.

Смертник Экшиоглу —веселый, общительный человек. Он

все время подтрунивает над Капитаном Османом. А тот

никогда не смеется, говорит отрывисто, но на своего товарища

шорника смотрит с нежностью. Капитан Осман в самые

тяжелые дни национально-освободительной войны привозил из

советских портов оружие и боеприпасы. Рассказывая нам об

этом, Капитан Осман говорит:

— Тогда русским тоже туго приходилось. Все гяуры на-

бросились на Советы. Но каждый раз, когда мы туда

приезжали, русские встречали нас, как родных. Быстро грузили

наше судно и отправляли домой. Верите ли, то, что они нам

отдавали, было им самим тогда еще нужнее. Если б не это

великодушие русских, что могли бы мы поделать с

иностранными собаками, которые набросились на нашу землю? Советы

нам помогли, и мы смогли выбросить англичан и американцев

из Стамбула, а греков из Анатолии. Поганцы, что сидят в

Анкаре, хотят, чтобы мы забыли это. Собакой выкормлены они,

а неч женщиной! Скажите-ка, разве могут те, кто со своим

народом не считается, жить в добре с соседями?! До сих пор

у меня в ушах звучит голос русского моряка, который

отправлял нас из Анапы в последний рейс.

— Харашо... Тавариш... Барба...— произносит по-русски

Осман.

Этими тремя русскими словами закованный в кандалы

седой Капитан высказывает чувство глубокой благодарности,

которое питает весь турецкий народ к своему великому

соседу-советскому народу.

ТАШЧИ ХАСАН ЗАВЕЩАЛ ЭТО СВОИМ СЫНОВЬЯМ

На окраине города расположены рудники. Они

принадлежат акционерному обществу с иностранным и местным

капиталом. Там добывают свинцовую руду. На эти рудники

гоняют наших арестантов, осужденных на каторжные работы.

Говорят, что акционерное общество «договорилось» об этом

с прокуратурой. Губернатор и председатель уголовного судя

тоже получают на «карманные расходы». Подкупают

прокуратуру и подрядчики по строительству дорог.

По утрам жандармы отделяют тех, кого отправляют

разбивать камни на дорогах, и тех, кто работает в рудниках,

надевают на них наручники. Потом сковывают одной длинной

цепью, выстраивают по два в ряд и уводят. Заключенные

рассказывают, что работать в рудниках невероятно тяжело. Кроме

кирки, лопаты, кувалды и лома, никаких орудий нет. Руду

рабочие выносят наверх в заплечных корзинах. Нередко люди

гибнут под обвалившейся породой, а для предотвращения

несчастных случаев ничего не делается.

Положение рабочих на рудниках и шахтах Турции мало

чем отличается от положения арестантов, которых заставляют

работать в здешних свинцовых рудниках. Везде добыча

производится ветхозаветными методами, с помощью допотопного

оборудования. Об охране труда нечего и говорить. Никакой

медицинской помощи для рабочих нет. Непосильный труд, по-

стоянное недоедание, ужасающие жилищные условия и

болезни, особенно чахотка, каждый год уносят в могилу тысячи

жизней. «Социальное страхование» существует только на

бумаге, хотя из заработка рабочих на него удерживают 5

процентов. Семьям рабочих, погибших от несчастных случаев или

ставших инвалидами, достаются лишь брань и оскорбления

чиновников.

Хотя по конституции в Турции принудительный труд

запрещен, фактически он всегда применялся. Во время второй

мировой войны специальным законом была открыто введена

принудительная трудовая повинность. Ведь анкарское

правительство питало военную машину гитлеровской Германии

хромом, медью, свинцом, хлопком, продовольствием! На своей

торговле с Германией «Экспортные союзы», пайщиками

которых состояли Иненю, Сараджоглу и Джелаль Баяр, нажили

миллионы. Но война давно окончилась, а закон о

принудительной трудовой повинности продолжает действовать и

поныне. И теперь в Зонгулдак и прилежащие районы со всех

концов страны сгоняют насильно крестьян на работы в шахтах.

Вчера одному из работающих в шахте заключенных