Кошачий концерт

Хьяльти набил в старую сковороду пять яиц. К этому блюду он относился без трепета, но кое-кто сегодня явно заслужил небольшую награду. Он даже смирился с запахом жареного сала, плотным облаком повисшим на кухоньке. Он готовил яишницу исключительно по праздникам. А сегодня был именно такой день.

Тело было готово отплясывать джигу, а мышцы приятно постанывали в поясничном отделе. Он разогнулся, прихватив сползающие с похудевшего за ночь тела треники, и бросил сковороду на стол — ровно посередине. Надо бы прикрыть её сверху крышкой. Потому что основной потребитель белка в этом доме всё ещё довольно голосил под душем: «Чому я не сокил, чому не литаю…»

— Разлетался, пернатый, всю кухню прошмонил из-за него. И почему я это терплю… — скрывая явное удовольствие в голосе, ворчал беззлобно Хьяльти.

Кот примостился на стуле и безразлично намывал себе морду: — И ты полосатый туда же! Шел бы во двор уже. Брысь отседа. — Он чинно проводил легким пинком кошака в окно. — Пусть тебя домохозяйки кормят.

К этому обитателю дома Шахрая он относился без пиетета и немного его побаивался. Бандитская морда пугала его: — Разве можно жить с такой мордой? Левик тебя наверное на поруки взял у своих клиентов.

Но на всякий случай обходил кота по касательной и, изредка раздобыв халявный паштет в гипермаркете, приносил коту Бэндиту, как его звал на американский манер хозяин. Не жалко — пусть жрет и помалкивает. Правда, котяра и так отличался молчаливостью и созерцательностью. Стоило взглянуть в его зеленые с пестринкой глаза и хотелось бежать сломя ноги. Кот за собой этот грешок знал и поэтому ночью притворялся спящим, изредка приоткрывая глаз и проверяя — на месте ли его плошки. Ходят тут всякие.

Шваркнуть бы сковородой посильнее, чтобы не напридумывал Лёвик себе Бог знает чего. Ну приготовил и ладно. Это ничегошеньки не значит. Простая благодарность да и пожрать с утра тянет невыносимо. Пива с вечера не осталось. Гостей было много и Шахрай никого не выпроваживал. Сами разбрелись кто куда. Андрей вот даже. напоследок. предложил проводить до квартиры. Но Лёвчик поржал и велел ему катиться восвояси. Сами, мол, управимся. Без помогальщиков.

Управились…

Хьяльти сам не заметил как отвлекся и погрузился в свои мысли. Он так и стоял у окна, разглядывая внезапно нахлынувшую со всех сторон осень. И из романтических бредней всплыли очень даже практические проблемы. Драные кроссы — стипуху разметал в автоматах, а мать только и могла подсобить ему картошкой и залежалым салом. Отчим не особо баловал пацана и когда жили рядом, а теперь и вовсе окрысился, когда Хьяльти взяли на стипендию: «Разбаловали мы его. И квартиру бабкину получил. Лучше б сдали городские метры, а он бы в общаге пожил, нам и дом надо править, и сарай вот вот рухнет».

Мать на удивление была тверда с Палычем и на его поползновения отвечала резко: «Не твое. Руки свои убери от мальчонкиного добра. Денег тебе мало, так пойди пересчитай на сберкнижке свои кровные. Хватит еще на три таких дома. Да еще и подвал новый выкопать. Старый-то скоро мне на голову обвалится».

В общем квартирка у Хьяльти была, а вот денег - нет. Если б не Левкины завтраки — то и вовсе хана. У него и сигаретами разживался. Только тут Хьяльти не особо желанный гость. Шахрай плотно и надежно окольцован. Вот если она в отъезде, то у Лёвки настоящий кворум собирается. Только без дебатов. Вернее дебаты откладываются каждый раз на утро. А так Лёва красавЕц. Песни поет бурлацкие да всякую пошлятину деревенскую — вдохновенно. Откуда набрался не понятно… Хьяльти, когда поступал, одну включил в программу и на ура сработало. Орать можно было, выть, плакать… Что хочешь этими словами говори. А главное, не особо заметно, что петь-то как раз его нелюбимое занятие.

А на днях Людмила съехала в деревню и детей увезла, на «витаминчики». От её манеры говорить Хьяльти подташнивало. Хоть его и кликали деревенским, в том числе и Шахрай, когда заливал полные баки после дежурства и начинал распускать руки — хватать за разные места, приговаривая, что в Питере нынче таких сочных парней не выпускают. И самое противное для Хьяльти было, что этот урод истискивал его в подпитии до изнеможения, но по пьяной лавочке у него отмечалась крайне низкая степень заинтересованности той части тела, что располагалась ниже ремня. И что они только не делали с его вялым достоинством! Левка потом отчаявшись звонил женке и орал ей среди ночи: «Проклятая ведьма! Допрыгаешься, что и на тебя не встанет».

Он все подозревал, что отбывая на Родину, Люда подсыпала ему в остальные продукты всяких приворотно-отворотных трав. — Отравишь же, гадюка! — Только и оставалось Левику с Хьяльти обняться и лечь спать пораньше, дабы не тревожить себя напрасными надеждами.

А утро встречало обоих надежной, испытанной за долгие годы, реакцией на близость. И тогда Хьяльти благодарил не столько ментяру, сколько оживший и бодрый орган. Пока они трахались, он какими только эпитетами его не награждал, а как охал, стервец. Оба были в мыле и счастливы. Правда кончить с бодунища, обычно удавалось только Хьяльти, а мент, позорно задыхаясь, так и уходил в ванную не солоно хлебавши, но только не сегодня. А Хьяльти давился от смеха, представляя, как Шахрай, объятый со всех сторон пеной, как негритянка дымом на сцене, наяривал «I Need a Hero» — где-то на самых высоких нотах, песня затухала и в дверях появлялся растерянный герой. Музыка тоже не всегда помогала выбраться из похмелья. И тогда Хьяльти зазывал его обратно под одеяло и успокаивал личным обаянием и недавно освоенными, практически в полевых условиях, навыками. Лёвик послушно кончал и с блаженной улыбкой опрокидывался в глубокий и безмятежный сон.

Сегодня был великий день и Хьяльти сыто потягивался на подоконнике, предвкушая повторный сеанс. Сегодня Шахрай расстарался и сам разорался так во время оргазма, что чуть не умер от восторга. Он еще долго гладил безропотно лежащего под ним парня и вздрагивал всем телом. — Сладко. Давно так не ёбся. Я же у тебя первый Хьяльти, может и женюсь на тебе, как всем пидорам объявят амнистию. Уж больно ты хорош. — Он даже поерошил потемневшие от пота волосы на затылке парня.

— Да пошел ты… к своей бабе. Достал своими шуточками дебильными. Жрать хочется.

— Вот и приготовь, — съябывая в ванную, руководил процессом Лёва. — Такая ваша бабья доля. Сладенького понемножку. А в основном-то горький хлеб кухонного подмастерья.

— Почему это подмастерья?

— Заметь, ты даже не обиделся на «бабу».

— Ой, да … на то, что ты несешь по утрам. Тебе лишь бы гвоздь забить. И всё равно куда. Оставить бы тебя на сухом пайке да себя жалко. — Хьяльти продефилировал на кухню в одной рубашке. Вчерашнее белье натягивать было не комильфо. Единственное в чем повезло, так это стянуть Левкины тапки, если что хоть отбиться от его сибирского живоглота, который хищно облизнулся в углу на раскачивающиеся под рубашкой части тела в свободном полете.

- Это просто Рождество какое-то! Ты нажарил шкварок? Ах ты ж умница моя! — То, что Шахрай выглядел на все сто, и к тому же абсолютно удовлетворенным, импонировало Хьяльти. Он соскочил с подоконника и попытался просочиться в ванную мимо любовника.