— Вы бы не торопилис’ о рабском положении рассуждат’, — оборвал его Плеть, — и о том, как такое положение терпят. Рабство — внутри, а не снаружи. Что легко доказат’, без усилий передав раба от хозяина к освободителю. Догадываетес’, как оно будет? — Плеть смотрел на господина Коленвала без вражды или превосходства, но с какой-то отлитой в бронзе осуждающей мудростью.

— Фрайдизм, друзья! — не сдержался За’Бэй.

— А пуст’ бы и фрайдизм, что такого? Сменис’ наша власт’ завтра на любую другую — неважно как, — всё равно то же самое будет. И вы, господин Валов, с той новой власт’ю будете мирит’ся, как сейчас с этой. Потому что привычка перед власт’ю ползат’ никуда не денется.

— Это я-то ползаю?! — побагровел господин Коленвал. Раскалился от вращения.

— Ползаешь, Коля, — прищёлкнул языком Гныщевич. — Мы все ползаем. Ты вот сколько раз на Корабелку свою жаловался? Tous les jours. То расписание тебя не устраивает, то требования к отчётным проектам, то ещё какие порядки. Но ведь продолжаешь ходить?

— Мне — нужен — этот — диплом, — сквозь зубы процедил господин Коленвал.

— Правильно, Коля, так оно и работает, — по-стервятничьи накренился Гныщевич. — Тебе самому надо подчиняться. Зачем-то, что ты себе придумал. Хотя, гляди, par exemple: на моём… на заводе метелинском ты без всякого диплома опытным инженерам указания раздаёшь. Значит, можно обойтись? Вроде можно, а вроде и нельзя — слечу я с поста, вся notre harmonie рухнет к лешему. Потому что notre harmonie существует в счёт того, что я-то тоже ползаю — перед господином наместником хотя бы, глаза ему отвожу. — Гныщевич устало потёр лоб, но тут же переменился: — Один есть способ в Петерберге перед властью ползать поменьше — в Порт податься. Но не советую, Коля: там таких, как ты, не любят.

— Знаете, — чуть стесняясь, вклинился господин Приблев, — всё это замечательные речи, но очень уж высокие. Можно я по практическому вопросу выскажу глупость, пришедшую на ум? А то она меня гложет, пока вы тут теоретизируете.

— S'il vous plaît, мальчик Приблев, — покровительственно усмехнулся Гныщевич.

— Я так и не понял, что именно мы в сложившейся ситуации хотим делать дальше, но если мы вдруг за то, чтобы вот это вот лишнее напряжение разрядить… Я, наверное, знаю как, — господин Приблев даже будто бы чуть зарделся. — Это полная ерунда, но озвучить стоит. Мне лично кажется, что второе кольцо казарм городу так и так не помешает, места-то в самом деле мало, расширяться нужно несомненно. И — снова — мне лично кажется, что привлекать к стройке простых горожан, студентов — не такая уж дурная затея. Работы много, распределять её следует с умом. Другой вопрос, что всё это происходит на фоне введения налога на бездетность, листовок наших. И выглядит, соответственно, как карательная мера, ещё один грифончик в копилку недовольства — Городским ли советом, Охраной ли Петерберга, Четвёртым ли Патриархом. И мне, понимаете, прямо обидно, что такое благое по сути своей дело идёт во вред.

— Второе кольцо казарм, говорите, благое дело? — нежданно вторгся в гостиную батюшка Золотца, и все оцепенели. — А вы, уважаемые члены Революционного Комитета, Петерберга без колец себе вовсе не представляете? Да не смотрите вы так, я ничего, я нечаянно, мне в кладовую надо, — махнул он рукой в сторону передней.

Присутствующие замерли, наблюдая, как батюшка с видом самым обыденным, почти неприлично домашним, вразвалочку дошёл до передней и там истаял, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Не замер только Золотце, что естественно, и хэр Ройш, которому всё сегодня приходилось удивительно по нраву. Он поймал Золотцев взгляд и тонко, одобрительно заулыбался.

— Э-э-это было радикальное предложение, я бы обдумал его позже, — сглотнул господин Приблев. — Теперь моё прозвучит в полной мере нелепо, но я уж договорю… Да я и так всё сказал: если простым людям назначить за работу на втором кольце какую-то оплату, премию, напряжение между ними и Охраной Петерберга спадёт. Даже небольшие деньги сразу сменят тон.

— Какой элегантный в своей простоте план вы сочинили, — откинулся в кресле хэр Ройш. — Убедите в его целесообразности Городской совет — и вы перечеркнёте всю нашу деятельность последних недель.

— Но я не о том! — господин Приблев энергично замотал головой. — А о том, что… Смотрите, у нас в системе минимум три элемента, а не два. Не «власть» и «народ», а Городской совет, горожане и Охрана Петерберга. Нельзя же Охрану Петерберга так безоглядно в один котёл с Городским советом мешать. И сейчас то плохо, что Городской совет и Охрана Петерберга против горожан. Но можно же перегруппировать!

— Дав денег? — вздёрнул красивые брови Тимофей Ивин, впервые на памяти Золотца высказавшись без малейшей ноты робости.

— Простимулировав вознаграждением, — не согласился с посылом господин Приблев. — Мы говорили о чём-то подобном с господином Золотце, без него я бы в жизни не разглядел эту возможность, — господин Приблев покосился на Золотце с неподдельной благодарностью. — Листовки — это в первую очередь мы с вами, господа, а никакой не народ. Действия же предпринимаются против народа. Вот нашли бы мы с вами сначала средства, а потом способ договориться с этим генералом Стошевым, с командованием вообще… Чтобы из наших средств оплатить труд людей на втором кольце. От условно «нашего» лица — горожане, мол, хотят второе кольцо и его вскладчину спонсируют, ну или что-то вроде, не знаю, как именно это подать. Но главное — горожане, а не Городской совет. И всё: горожане с Охраной Петерберга в одной лодке, а Городской совет — в другой.

— Взятки командованию вы подразумеваете? — не пожалев сидящего подле него Скопцова, спросил хэр Ройш.

— Ну что вы так сразу, я же не смету вам составляю! Но я могу… смету, в смысле. Серьёзно: мне бы на стол документацию по проекту второго кольца, и я за несколько дней сосчитаю, каков наш минимум, каков должен быть запас… Это несложно, с заводом поначалу и менее понятные вещи приходилось прикидывать на коленке, — обезоруживающе пожал плечами господин Приблев.

— Талант ты, Сашка! — присвистнул Хикеракли. — А кто твой талант выкопал, своим, так сказать, именем нарёк?

— Талант, — по-хозяйски шагнул, закрывая господина Приблева, Гныщевич. — Мальчик Приблев, ты-то сосчитаешь, pour sûr, но порядок и я прямо отсюда прикинуть могу. Серьёзный порядок. Где такую сумму наскрести? У нас с тобой всего один завод, и мы его на сомнительные предприятия, уж прости, разбазаривать не станем. Граф Метелин из Столицы заругает.

И тут открылись двери, впуская уж точно последних на сегодня гостей.

— Добрый вечер, граф! — аж подскочил с дивана господин Приблев. — Простите великодушно, но сколько точно у вас верфей? Пять или шесть?

Граф Набедренных вопросу ничуть не удивился, но прежде чем ответить, прошёл вперёд и подвинул для Вени кресло к столику:

— Теперь — пять.

— Что? — Золотце словно током электрическим прошило. Как бы там ни было, а на верфях графа он и поработать успел, прикипел, получается, душой.

— Недавно я договорился о передаче третьей грузовой, а к сегодняшнему дню нотариусы как раз подготовили все документы. Потому и задержался. Что меня, конечно, ничуть не извиняет, — ровно выговорил граф Набедренных и обратил взгляд к Вене, уже занявшему кресло: — Душа моя, шампанского?

Веня отреагировал без своего всегдашнего показного достоинства:

— Бальзам, если можно, — и даже явственно потянулся спрятать лицо за ладонью, но остановил себя.

— Передача верфи? — деревянно переспросил хэр Ройш. — Вы лишились монополии?

— Вы же знаете, она меня так тяготила… — взмахнул ресницами граф, и Золотцу впервые в жизни эта его вечная безмятежная манера показалась чудовищной.

— Будете ещё чем-нибудь тяготиться, зовите меня, — хмыкнул Гныщевич, но и он не смог скрыть за иронией оторопь.

— Не валяйте дурака, граф! — хэр Ройш всамделишно повысил голос, и это было неуютно. — Вы имели неосторожность называть меня своим другом. И теперь по праву друга я бы предпочёл узнать подробности этой чрезвычайно значимой для города сделки от вас, а не из пересказов своего отца.