Не потому ли начарт фронта всегда радуется причине и случаю отправиться в 16-ю армию, где помимо важных дел его ждет общение со старым сослуживцем и другом. Да, К. К. Рокоссовский и И. П. Камера — друзья близкие. Об этом рассказали мне товарищи, которые в июле 1941 года видели их неожиданную встречу на фронтовой дороге, вот тут же, под Ярцевом. Оба с виду хладнокровные, сдержанные на чувства, они бросились друг к другу, раскинув руки, и долго по-мужски обнимались, прижавшись щека к щеке.

— Ты ли это, Иван Павлович?

— А кто же, как не я, Константин Константинович?

Генерал Камера был тогда начальником артиллерии 19-й армии, но потерял связь с ее штабом. Узнав об этом, генерал Рокоссовский предложил ему встать во главе артиллерии формируемой группы. Вместе они воевали на ярцевских рубежах до назначения И. П. Камеры начальником артиллерии Западного фронта.

Наша машина, свернув с дороги, скоро оказалась в лесу, где в нескольких километрах от передовой расположился штаб армии. Я надеялся тут же увидеть командарма, чья боевая слава росла изо дня в день. Но его на месте не было. Генерала Камеру встретил Василий Иванович Казаков. Доложил обстановку и с ходу закинул удочку насчет того, что неплохо бы подкинуть сюда, к Ярцеву, хотя бы два гаубичных полка.

До начала наступления оставались ночь, день, ночь. Я провел их с армейскими артразведчиками; еще и еще раз вместе оценивали на достоверность самые последние разведданные, уточняли организацию разведки на период наступления. 31 августа, находясь на НП командира 471-го артполка, увидел наконец командарма, прибывшего туда с генералами И. П. Камерой, А. А. Лобачевым — членом Военного совета армии, В. И. Казаковым и полковниками М. Г. Кирилловым и П. Н. Чернышовым — командирами 38-й и 152-й дивизий. Тепло поздоровавшись с хозяином НП — командиром полка майором И. П. Азаренковым, генерал-майор К. К. Рокоссовский, не теряя времени, приступил к уточнению на местности задач командирам дивизий.

— Итак, — услышал я голос командарма, — армия переходит в наступление утром первого сентября и наносит удар правым флангом в направлении Новоселье, Сопрыкино, имея ближайшую задачу выйти на рубеж Осташевка, Курцово, Зубово…

Временами противник производил обстрел района НП, но генерал Рокоссовский даже не обращал внимания на близкие разрывы, продолжал работу.

Для меня сразу же и сполна подтвердилось все, что рассказывали о Константине Константиновиче Рокоссовском как о человеке необыкновенного обаяния. Высокий, подтянутый, красивый и внешне и всем своим поведением, командарм вызывал восхищение. И тем, что носил на груди четыре ордена, и своей речью — спокойной, ясной, убеждающей, и полным вниманием к людям, приветливым взглядом, за которым вместе с доброжелательностью чувствовались требовательность и непреклонная воля.

В ночь перед наступлением оперативная группа штаба армии во главе с Военным советом перешла на вспомогательный пункт управления. Он находился в лесу севернее Вышегор.

Тихое утро 1 сентября в 6 часов 30 минут нарушилось грохотом артиллерийской подготовки. Застигнутые врасплох, гитлеровцы несли большие потери, значительная часть их огневых средств была подавлена. В 7 часов наши пехотные подразделения и танки пошли в атаку. Их сопровождал огонь артиллерии. С высокого берега Вопи, из района южнее Дуброва, мы следили за продвижением частей. Сначала оно развивалось успешно, особенно в полосе 152-й стрелковой дивизии. Первые эшелоны 1-й и 38-й дивизий тоже имели успех, но затем, встретив сильное сопротивление, замедлили наступление. Во второй половине дня были введены в бой вторые эшелоны. Противник поспешно подбрасывал с соседних участков подкрепление. Его упорство возрастало. И все же части 152-й и 38-й стрелковых дивизий к исходу дня вышли на рубеж Новоселье (Западное), озеро Хотынь, школа Ярцева, вокзал Ярцева.

На другой день наступление возобновилось. Гитлеровцы продолжали усиливать войска в полосе прорыва. Начарт фронта усилил артиллерию армии сначала 18-м, а затем 375-м гаубичными артполками. Бои становились все ожесточеннее.

Генерал Камера не разрешал отлучаться от него надолго, но мне все же удалось побывать в районах Новоселья, Кудинова, Ярцева, своими глазами посмотреть результаты нашего артогня. Интерес понятный — ведь они, эти результаты, составляли оценку и труда артиллерийских разведчиков. Кроме того, я послушал допросы пленных, ознакомился со многими документами, захваченными у противника. Это было необходимо: я же не просто сопровождающий начарта командир, а начальник разведки его штаба. Он же и спросит с меня по разведделам без всяких скидок, хоть и велел быть под рукой.

Результаты артогня радовали. Так, после захвата населенного пункта Задня, по которому перед этим произвели огневой налет три наши батареи, пехотинцы записали на счет артиллеристов 96 уничтоженных гитлеровцев. «Эти в нас не стреляли, ваши враз усмирили их на веки вечные», — с удовольствием рассказывал после боя усатый пулеметчик, уважительно поглядывая на артиллерийские эмблемы в моих петлицах.

Были удары и покрепче этого. 3 сентября армейские разведчики установили, что в рощах южнее Кровопусково противник сосредоточил не менее двух пехотных полков, совершенно очевидно, для контратаки во фланг наступающим. Начарт армии генерал-майор В. И. Казаков обрушил на эти рощи массированный огонь шести артиллерийских полков! «Там в лесу труп на трупе, в живых остались немногие. Это был ад! — Показывал пленный ефрейтор с ленточкой Железного креста на мундире. — Я уже давно воюю, но такого не видел».

Насмотрелся я на них, пленных гитлеровцев. Почти у каждого — множество фотокарточек европейских городов, женщин. Амулеты, золотые безделушки. У большинства — русско-немецкий разговорник с подчеркнутыми словами: «Стой», «Руки вверх», «Сдавайся». Вели они себя по-разному. Офицеры — сдержанно, иные — нагло. Рядовые охотно называли свои части и соединения, бойко отвечали на вопросы об их организации, вооружении. Для меня, разумеется, наибольший интерес представляли показания артиллеристов, танкистов: они могли добавить какие-то детали к тому, что я знаю о противнике.

Артиллерия гитлеровцев насчитывает до сорока различных образцов орудий и минометов. Предпочтение отдается 37-миллиметровым противотанковым и 75-миллиметровым полевым пушкам, 105-миллиметровым гаубицам, 50- и 81-миллиметровым минометам — легким, маневренным системам. Это объясняется тактикой немецких войск, которая строится на охватах, обходах и глубоких ударах мотомехчастей в стык наших соединений. Почти вся артиллерия врага — на мехтяге, на прицепе за машиной, даже за танком. Ее взаимодействие с танками и пехотой организуется, надо сказать, умело, наиболее распространенный способ целеуказания — ракетами и трассирующими пулями — отработан четко. Например, когда 2 сентября наши стрелки захватили высоту 234,9, господствующую над магистралью, из деревни Панино в направлении высоты гитлеровцы сразу же выпустили несколько ракет, и буквально через две-три минуты огонь артиллерийских и минометных батарей обрушился на эту высоту. Широко, много шире, чем у нас, применяется у них радиосвязь.

И все-таки бить фашистов можно. По-настоящему бить! Наша артиллерия превосходит гитлеровскую по своим тактико-техническим данным. Бронепробиваемость немецкой 37-миллиметровой пушки на дальность 1000 метров при угле встречи в 60 градусов составляет 14 миллиметров, тогда как у нашей 45-миллиметровой пушки при тех же условиях достигает 32 миллиметра! 75-миллиметровое пехотное орудие по мощности снаряда и по дальности стрельбы уступает нашей 76-миллиметровой полковой пушке. Основное орудие немецкой дивизионной артиллерии — 105-миллиметровая гаубица также уступает нашей 122-миллиметровой гаубице. И если мы еще не используем свои преимущества, так это потому, что вынуждены вести оборону на широком фронте, с небольшой ее глубиной и незначительной противотанковой плотностью. Сказывается также частая смена огневых позиций вследствие быстрого изменения обстановки, далеко не полное обеспечение тягой, ограниченное количество боеприпасов. Но перелом близится.