Йодль стоял обескураженный и отупевший. Фюрер снова резко спросил:

— Итак, какой вывод мы должны сделать?

— Слушаю, мой фюрер.

— Что мы с ними поменялись ролями. И только.

Начальник генерального штаба молча ждал, что будет дальше. Он хорошо знал привычку Гитлера — провозгласить парадоксальный тезис и тут же лихорадочно развить его в теоретическую концепцию. Конечно же безошибочную, ибо фюрер — человек, который не ошибается. А Гитлер уже увлекся, его мутно-голубые глаза пылали.

— Тем лучше для нас!

Некоторое время он смотрел в одну точку, словно видел там нечто великое, известное и подвластное лишь ему одному. Наконец он сухо, деловито приказал:

— Созвать совещание на четырнадцать ноль-ноль. Вызвать: рейхсмаршала, рейхсфюрера СС, рейхсминистров, являющихся членами политического штаба национал-социалистской партии. Повестка дня: генеральное контрнаступление на Восточном фронте.

— Будет исполнено.

Альфред Йодль почувствовал, что у него не только похолодела спина, но и отнимаются ноги. Нужно во что бы то ни стало двигаться, действовать, а не думать…

Очень хотел бы прогнать прочь назойливые мысли и рейхсмаршал Герман-Вильгельм Геринг. И не только о ближайшем будущем, но и о сегодняшнем дне. Вызов на совещание к Гитлеру застал его в комфортабельном бомбоубежище, под руинами роскошного дворца Карингалле.

Берлин недавно снова бомбили американские «боинги» в сопровождении британских «харрикейнов» и «спитфайеров». На Фридрихштрассе рухнул театр-варьете, кажется, разрушен мост через Шпрее. Там сейчас хаос и паника, в борьбу с которыми вступили пожарники и полиция. Пробиться почти невозможно, однако это не может послужить оправданием опоздания на совещание в Цоссен. Наоборот, это повод для очередной взбучки. Еще бы! Рейхсмаршал Германии, рейхсминистр авиации, главнокомандующий военно-воздушными силами люфтваффе, который торжественно заверил фюрера и народ, что ни одна бомба не упадет ни на один немецкий город, опаздывает на вызов ставки из-за вражеского воздушного нападения на столицу империи! Более позорной ситуации и выдумать нельзя!

Пришлось добираться в объезд, по бесконечным лабиринтам разрушенных кварталов, на Тельтов-канал. Бронированный «хорьх» с усиленным мотором рвался вперед, но на пути то и дело возникали свежие неубранные завалы, незасыпанные воронки, штабеля трупов, толпы горожан из разбомбленных домов, огромное множество беженцев из Померании, Восточной Пруссии, Силезии, а также обледенелый снег, лежавший на улицах и переулках предместья с самого начала зимы.

Страшная зима! Ужасные налеты! Гигантский город постепенно превращался в необозримые руины. Обгорелым скелетом торчит и бывший фешенебельный дворец рейхсмаршала, построенный в неповторимые тридцатые годы, когда на фюрера и его приспешников сыпались, как из рога изобилия, сокровища из богатейших банковских сейфов Германии. И одновременно с этим — радость молодости, развлечения с красивейшими женщинами Берлина. Его дворец Карингалле в Шорфгайде с бесценными коллекциями живописи, скульптуры, фарфора, с чудесным парком и щедрыми угодьями для охоты на оленей являл собой, что называется, новоявленные сады Семирамиды. Однако ни над дворцом, ни над парками колпак из непробиваемого стекла, к сожалению, не поставишь… Конец, всему конец! Если, конечно, сегодня Адольф не придумает чего-то необычайного…

Примерно с такими же мыслями прибыли на совещание почти все его участники. Каждый прекрасно знал, что положение катастрофическое, хотя не каждый, даже самому себе, откровенно в этом признавался: боялся обвинения в пораженчестве.

Геринг и впрямь чуть было не опоздал, преодолевая завалы и полицейские барьеры. Не везде помогал ему даже флажок рейхсмаршала, трепетавший на радиаторе рябого от камуфляжа «хорьха». Наконец Цоссен! Геринг спустился в подземелье, сдал оружие — после покушения на фюрера 20 июля 1944 года эта процедура стала обязательной для всех — и вошел в холл перед конференц-залом. Здесь было малолюдно и тихо. Никто не осмеливался ни громко разговаривать, ни курить — Гитлера все это раздражало. Здоровались и разговаривали шепотом. Об этом забыл Геринг. Торопясь, он вскочил в дверь, и его «Хайль Гитлер!» прозвучало слишком громко и не очень искренне. Неуместным был и парадный мундир рейхсмаршала, от воротника и до пряжки пояса увешанный орденами и лентами. Геринг понял это, однако справился с минутной растерянностью и взглянул на своих врагов — а здесь не было у него ни единого настоящего друга — с вызовом и пренебрежением.

К нему подошел долговязый Риббентроп и вежливо поздоровался. Дипломат-неудачник, выходец из кругов прусской аристократии, Иоахим фон Риббентроп лютой ненавистью ненавидел зазнавшегося плебея-выскочку. Но Геринг давно был назначен преемником на случай смерти Гитлера, и этим обстоятельством невозможно было пренебрегать. Фортуна изменчива, никто не знает, что будет завтра.

Риббентроп жаловался на уклончивость американских политиков, которых он всеми средствами настраивал как против русских большевиков, так и против английских плутократов. Геринг невнимательно слушал рейхсминистра иностранных дел, в голосе которого нетрудно было уловить страх и отчаяние. «Что будет со всеми нами?» — в который уж раз мелькнула неотступная мысль.

Могло ли быть все иначе? Несомненно! Если бы Адольф послушал башковитых интеллигентиков Мессершмитта и Хейнкеля, дал разрешение и средства на строительство экспериментальных сверхскоростных самолетов! Однако ведь не дал, отверг их проекты, отказал им! «Все вы рассчитываете на годы, а мне история отпустила недели…» Болтун! Хорошо, что он, Герман Геринг, на собственный риск велел продолжать работу, и не позднее чем через месяц-полтора первые Ме-262 взлетят в небо. Но не поздно ли будет?

Геринг бросил Риббентропу какую-то незначащую фразу и уже вознамерился подойти к Гиммлеру, но в последнюю минуту заколебался. Рейхсфюрер СС сидел рядом со своим личным представителем при ставке Гитлера обергруппенфюрером Фегеляйном, в недавнем прошлом малограмотным торговцем лошадьми, а ныне очень влиятельным чиновником, благодаря женитьбе на Гретль Браун, сестре любовницы фюрера. Интересно было бы переброситься с Гиммлером несколькими словами, несмотря на то что между ними пролегла пропасть — рейхсфюрер сам претендует на место преемника Гитлера, — а у простодушного красавчика Фегеляйна можно было бы выведать последние данные о настроении Адольфа. Да бог с ним, надоело уже унижаться.

Гиммлер сам позвал его, приветливо махнув холеной рукой извечного канцеляриста. Это был палач, орудовавший не топором, а циркулярами, согласно которым уничтожались сотни тысяч людей.

Геринг подошел к ним, и Фегеляйн, имевший чин, равный генералу, встал.

— Присаживайтесь, рейхсмаршал, — пригласил Геринга рейхсфюрер СС.

— Благодарю, насиделся в машине, — ответил Геринг и, чтобы не торчать, оперся коленом толстой ноги на неуклюжий стул.

Это вынудило Гиммлера встать со своего места. Невольно должен был он учесть то, что еще с момента подавления заговора Рема и его сторонников Геринг считался вторым человеком в партии — он опережал даже непосредственного заместителя фюрера Рудольфа Гесса. Правда, после фатального полета Гесса в Великобританию и неудач подчиненной Герингу люфтваффе на второе место после фюрера неожиданно выполз треклятый интриган рейхслейтер Борман, но это все равно не утешало ни рейхсмаршала, ни рейхсфюрера.

Отдав дань партийной субординации, Гиммлер все же не удержался от шпильки:

— Говорят, через Берлин трудно проехать.

— Я ведь проехал.

— Еще бы! На то вы и главнокомандующий воздушными силами!

У Геринга под левым глазом задергался припудренный шрам — памятка боевых подвигов в кайзеровской авиации.

Но Гиммлер снисходительно засмеялся:

— Не сердитесь, мой друг, мне тоже нелегко. После Освенцима срочно эвакуирую Майданек. Вагонов нет, графики поездов нарушены. Да и куда эвакуировать? Бухенвальд и Дахау переполнены до отказа. А узников еще сотни тысяч.

— Примите мое сочувствие, дорогой рейхсфюрер.

Маленькое, густо усеянное рыжими веснушками лицо Гиммлера внезапно нахмурилось. Он взглянул на Геринга из-под стеклышек старомодного пенсне близорукими, покрасневшими от бессонницы глазами и спросил совершенно серьезным тоном: