Однако с Клавдией объясняться не пришлось: та попала в беду. На уик-энд бедняга закатилась со своим юным женихом в Альпы, на горных лыжах покататься. Ехали они себе, счастливые, обнявшись, по пробному спуску для начинающих и вдруг споткнулись, в результате чего Клавдия получила множественные ушибы. Юному влюбленному повезло и того меньше: он умудрился вывихнуть носовой хрящ и как-то очень сложно сломал оба бедра. Пара ныне прибывала в лечебнице в Майрхофене.
“Клавдии теперь нового бойфренда надо искать, покрепче и посвежее, – заметила Елена Ивановна, сообщив сослуживцам новость о драме в Альпах. – Все-таки двадцать четыре года – это уже крен к закату”.
В “Грунде” считалось желательным, чтобы сотрудники перекусывали в местном кафетерии, но Вика в обеденный перерыв решила выскочить на ближайший бульвар и без свидетелей и телекамер-соглядатаев позвонить следователю по особо важным делам Пролежневу. Пора уже рассказать о бандитском гнезде на Интернациональной. Молодого человека из “Бамбука” Вика так и не вспомнила, как ни билась. Она уже всунула одну руку в рукав пальто, но из-за мыльно-полупрозрачной полуперегородки вдруг блеснула розовая плешь Виталия Ефимовича Савостина и раздался его скучный голос:
– Виктория, труба зовет!
– Куда это? – удивилась Вика.
– Наш заказчик прибыл. Передали, что он уже у подъезда, сейчас вступит на ковры. Берите свои бумаги – и к Смоковнику.
– Что за бумаги?
– Да по Дунину же, окончательный вариант. Вы что-то в облаках витаете, – недовольно проговорил Савостин и глотнул всем телом, как удав. Он только что принял горсть содовых таблеток, которыми он заменил старомодную рассыпную соду, но таблетки не пошли по назначению, а облепили изнутри горло, и чем больше Виталий Ефимович пил воды, тем прочнее они держались. Он леденел при мысли, что во время ответственной беседы либо взвоет его желудок, не дождавшись соды, либо адски захочется в туалет после выпитых пяти стаканов воды.
Вика обреченно вернула пальто на вешалку. Как же она могла забыть! Это тот самый Дунин, у которого три жены от разных браков, и одна свалилась с водного велосипеда. Циничный Смоковник при подписании сегодняшнего договора собрался вновь пустить в ход Викины коленки – в прошлый раз они себя оправдали. Значит, придется повременить с Пролежневым.
С черно-серебристой (цвета фирмы) папочкой Вика выпорхнула на мерзкую лестницу. Загорелого широколицего Дунина как раз вели к парадному лифту. Лифт этот, призматический, прозрачный, как фонарь, нарядно сползал по мраморной стене холла навстречу знатному гостю. Лифт существовал исключительно для поддержания престижа фирмы в лазах выдающихся клиентов. При лифте томился и особый лифтер, Степа, в черно-серебристой униформе и с серебристой глупой шапочкой на глупой голове. Рядовым клиентам и сотрудникам “Грунда” рекомендовалось укреплять сердечно-сосудистую систему ходьбой по элегантной скользкой лестнице. Вика небрежно окинула взглядом с высоты лестницы холл, лифт, коротконого Дунина, бережно ведомого четверкой молодых помощников, и вдруг застыла на месте. Она увидела, как Степа, блестя шапочкой, с кордебалетным проворством погрузил в лифт Дунина и Смоковника; за ними ступили в стеклянную призму два дунинских помощника. Лифт пополз наверх. Двое из свиты Дунина остались в холле. Она о чем-то разговаривали, непринужденно и зорко озираясь по сторонам. Оба они были красавцы собой, молоды, стройны, свежелицы и друг от друга отличались лишь тем, что один из них позавчера вечером побывал в клубе “Бамбук”.
Глава 13
Напролом
Неужели он? Мятный холод близкой опасности, жгучий и неотличимый от жара, облил вдруг Вику снизу вверх, перехватил дыхание. По этому ознобу страха, явившемуся прежде мысли о страхе, она поняла: ошибки нет. Он не хотел доплачивать Духу, он улыбался за столиком в “Бамбуке”. А еще она его видела во время предыдущего визита Дунина в “Грунд”. Дунин рассказывал тогда про остров Ивиса. И Вика слушала про остров, и этот молодой человек слушал. Сидел он тогда от нее далеко, почти за спиной, и лицо у него невыразительное, без единой особой приметы, но это он и никто другой.
Вика столбом застыла на лестничной площадке. Ну вот, теперь она знает все. Одна на белом свете. Что ей с этим делать? Она заставила свои ноги мерно вышагивать вслед за Савостиным.
Она вошла в кабинет Смоковника. Она озарила Дунина радушной бессмысленной улыбкой (улыбка была такой же фирменной краской “Грунда”, как серебро с черным, и очень сбивала с толку малообтесанных клиентов). Едва лишь чрево бедного Виталия Ефимовича пробовало исполнить свой коронный туш, Вика приходила на помощь коллеге: переключала внимание смуглого миллионера на себя и на особо удачные детали проекта. Погребальное зеркало столешницы Смоковника не отразило и тени того смятения, что охватило Вику. Вика улыбалась, но колючий холод засел внутри и не таял. Она боялась сделать что-нибудь дикое и ужасное. Она чувствовала, что то, что она знает, отравило ее и куда-то тащит помимо ее воли – вкось, вверх, штопором – так смерч рвет с земли, подбрасывает и уносит даже довольно тяжелые тела. “Надо держать себя в руках, – уговаривала она сама себя. – Я совсем истеричкой сделалась. Только куда мне идти, что говорить? И зачем? Никто, кроме меня не видел ни киллера возле Сумасшедшего дома, ни молодого человека с бандитами в “Бамбуке”. Впрочем, Гузынин… А что Гузынин? Он в “Бамбуке” только хлопал глазами да певца слушал. Что он подтвердит? Что три богатыря и этот красавчик сидели вместе и пили пиво? Так пиво пить не возбраняется, не сухой закон. Вот то-то! А меня милиция ищет. Или не ищет? Знаменитую шляпу я Гузынину вернула. Он в ней даже приходил мне предложение делать. Моя палка-автомат, наверное, до сих пор валяется в кустах возле глазной поликлиники. Я вряд ли встречусь когда-нибудь с известным художником, намалевавшим Чарли Чаплина. Еще невероятнее, что он при встрече меня узнает. Успокоиться, выпить воды… Соды выпить, в конце концов! Теперь, когда я знаю все, что надо делать. Что?”
Вика вдруг поняла, что совсем не слушает ни Смоковника, ни Дунина. Она спохватилась и начала деловито перекладывать бумаги в своей папке, но ее мысли ей так и не подчинились. Присутствие Дунина стало невыносимо. Показалось даже, что, глядя на ее коленки, он сквозь них видит: она все знает. Едва Смоковник заикнулся о том, какой отменный регламент анализа и корректировки миссии макаронного концерна “Эгей” разработал его отдел, Вика вскочила со своего стула, как ужаленная. Она объявила, что у нее имеется множество подобных образцов, и выбежала вон. Смоковник не успел даже ойкнуть. Викина выходка его шокировала. Не задумала ли Царева во что бы то ни стало примелькаться Дунину и услужливым рвением двинуть свою карьеру? Смоковник про себя решил, что Вику больше продвигать не стоит, чересчур резвая. Дунин же улыбнулся снисходительно: он ничуть не сомневался, что Вика просто захотела еще раз показать ему свои ножки и даже для этого специально зацепилась юбкой за низкий столик, на котором в приземистой вазе, среди изысканных пучков осоки, скучала белая хризантема. Вика действительно задела столик, сотрясла хризантему, а юбочка ее задралась много выше пределов, установленных Клавдией Сидоровой. Но в ту минуту она забыла и о карьере, и о том, есть ли у нее ножки. Она метнулась в свой отдел, схватила кипу разноцветных брошюр и снова выбежала на лестницу. Тут она поняла, что лучше с галопа перейти на спортивную ходьбу, то есть развить максимальную скорость, но не бежать ни в коем случае. Бег заметен, бег ее выдаст. А ей нужно как можно лучше рассмотреть молодого человека, расхаживающего в холле. Мысль о том, что все молодые бюрократы на одно лицо, настигла ее в кабинете Смоковника, почему-то при воспоминании последнего о макаронном регламенте, и едва не довела до дурноты. Ведь сегодня она видела этого молодца лишь сверху, с лестницы, в таком смешном ракурсе… Если же она не обозналась, то Малиновского убил Дунин руками человека с белым лицом, который сидит сейчас на Интернациональной. Вот тогда все сошлось бы, соединилось и совпало идеально, как клочья разорванной картинки – порознь они лишь пестрый мусор, а вместе единый узор. Почему Дунин решил убить Малиновского, Вика не знала. Соперники наперегонки скупали банки, мясокомбинаты и нефтяные вышки, стало быть, могли что-то не поделить – нефтебазу какую-нибудь или солистку балета. Кто знает, какие страсти терзают таких больших людей? Но одно ясно: Дунин захотел, чтобы его хорошо причесанный молодой помощник нашел того, кто убьет Малиновского. Помощник такого нашел, киллер выстрелил, Малиновский убит. Дунины, наверное, стало лучше и легче жить. Как все случилось, никто никогда не узнает. Такие истории часты и никто ничего не может узнать. А если одной женщине известна вся правда, причем из-за того, что эту женщину бросил муж?..