– Скоро вам представится такая возможность, – обрадовал ее Пролежнев. – Это члены преступной группировки Очкастого. Опергруппа уже выехала по данному вами адресу на Инернациональную. С минуты на минуту она доставит сюда задержанных, и вы опознаете своего толстого.

Вике до того стало холодно, что она натянула перчатки.

– Опознание? – спросила она. – Это что, вы посадите на скамеечку несколько толстяков, и я должна буду одного выбрать? Я такое видела в кино.

– Что-то в этом роде.

– А он потом возьмет и зарежет меня?

– Ну уж сразу и зарежет. Совсем не обязательно! Не пугайтесь так. Уж если вы на Дунина не побоялись перед телекамерой наброситься, то тут уж чего… Хотя честно, без дураков: вы в самом деле в опасности. В такое дело влезли, что просто удивляюсь, как у вас духу хватило. Вы из “Грунда” и не могли не представлять, какая сила Дунин. Я не знаю даже, что теперь со всем этим делать.

– Дунина посадить, вот и все, – предложила Вика.

– Неужели вы так наивны? Это же Дунин! Вы видели таких людей сидящими?

– Нет. Но лежащими видела. Малиновского, например. Что, они, эти люди, из другого теста сделаны? За Духом опергруппа едет, а Дунину – набор шоколада?

– Ох, вы, похоже, таки не понимаете! Дунин – человек очень влиятельный и богатый. А чего у нас нельзя купить за деньги! Покупаются свидетельские показания, документы, судьи…

– Мясокомбинаты, нефтяные вышки. Убийцы в черных шапочках. Да знаю я все! Но и вы наивны, пусть и следователь по особо важным делам. Разве ваше расследование не находится под личным контролем губернатора?

– Находится, – вздохнул Пролежнев. – Каждый день от нас требуют конкретных результатов…

– А вы суете начальству даму в шляпе? И этого лапотного колбасника Приходько?

– Откуда вы… Что вы этим хотите сказать? – раздраженно спросил Пролежнев, и спустившийся мрак его бровей ясно показал Вике, что больше он ей ни бутербродов не принисет, ни чаю из своего электрического чайника не даст.

– А вот что, – таинственно прищурилась Вика; ей только что в голову пришла очередная шальная мысль. – Губернатор хочет, чтоб вы не байки ему рассказывали про дамские банды, а изобличили настоящего преступника. Это Леонид Михайлович Дунин и никто другой. Значит, губернатор наверняка хочет, чтоб вы посадили Дунина!

– Я никого не сажу. Приговор выносит суд. И вообще вы какую-то ахинею несете, – отмахнулся Пролежнев.

Вику это не смутило.

– Вы не можете не знать – продолжала она, – о губернаторском племяннике, единственном и любимом (собственных детей у губернатора нет и быть не может: он в детстве на школьном дворе упал с баскетбольного щита и все себе отбил). Так вот, этот неповторимый племянник тоже скупает мясокомбинаты!

– С чего вы взяли?

Вика прикусила язык: про падение со щита ей рассказала Елена Ивановна Рычкова, которая училась в одной школе с будущим губернатором и чуть ли, как поняла Вика, не присутствовала при отбитии губернаторского всего. Вике пришлось наивно похлопать ресницами и резко сместить акценты:

– Вы телевизор смотрите? Нет, наверное. Большая занятость, особо важные дела… А я видела передачу про этого племянника. Он как раз купил очередной мясокомбинат, пригласил австрийских специалистов по сосискам налаживать производство, а для работников построил сауну с помощью финских специалистов… Вы меня слушаете? Так вот, сложите теперь два и два.

В серых глазах Пролежнева что-то сначала помутилось, а затем блеснуло – должно быть, два и два. Он, мягко ступая валенками, вышел из кабинета. Неужели побежал докладывать губернатору, какие сплетни ходят о драме на баскетбольной площадке? Ну и пусть, Вик отопрется! Она и так помогает следствию в совершенно неразумных масштабах! Нет, Пролежнев не так глуп, чтоб не понять, на что она намекала. А намекала она на то, что молодой, прогрессивный, гуманный губернатор, меценат, подвижник и лучший друг отечественного производителя никак не захочет порывать и выговаривать злодея Дунина. И другим не позволит. Тем более, что Дунин еще и конкурент любимого племянника. И если Пролежнев…

Пролежнев вернулсяочень быстро и был мрачнее тучи. Он молча уселся за свой стол и включил электрочайник, который сразу сипло фыркнул и стал так шуметь, будто внутри его кто-то отчаянно царапался проволочными коготками.

– Не смею вас больше задерживать, Виктория Сергеевна. Опознание отменяется. Опергруппа вернулась ни с чем – птички с Интернациональной упорхнули. Пусто там.

– Но они были! Я их не придумала! – в отчаянии вскрикнула Вика.

– Знаю. Соседи подтвердили, что четверо мужчин, по приметам похожих на описанных вами…

– Да не похожих, а тех самых!

– …действительно снимали квартиру по указанному адресу. Сегодня днем, около двух, они вышли из квартиры с дорожными сумками и больше не появлялись.

– Я же говорила, чтоб вы быстрее за кассетой бежали!

– При чем тут кассета? Разве есть какая-то связь?

Простите, я не подумала…

– Как обычно, судя по всему. А тем временем Леонид Михайлович Дунин собирается на остров Ивиса, что близ побережья Испании. Заказал на завтра билет. Виза у него еще действительна.

– Ивиса? А, знаю! – оживилась Вика. – У него там жена с водного велосипеда свалилась.

– Ох, если бы ваши обширные познания хоть как-то помогли сформировать базу доказательств!

Вика возмутилась:

– Еще сегодня с утра, без меня, вы ничегошеньки не знали, а теперь знаете все. Или почти все. И еще обижаетесь, что я вам доказательств не додала!

– Не в обидах дело, – задумчиво проговорил Пролежнев, пытаясь повести неподвижной бровью. – Вы чересчур вторглись… Ведь сами не понимаете, что наделали! Выбежали к телекамере, пальцем шевельнули, камушек бросили – и сорвалась лавина, и покатилась. Чем все закончится, неизвестно. Будем ждать. Кто его знает, может, все к лучшему? Все эти ваши богатыри на водных велосипедах всполошились и теперь набросятся друг на друга отношения выяснять. Стало быть, вылезут где-нибудь обязательно, нашумят. Худо-бедно лавину мы пока контролируем. Было бы хуже, если б все случилось само собой, неожиданно, и мы бы совсем ничего не понимали. Поглядим, поглядим…

Он налил чаю себе и Вике.

– И все равно скверно! – вдруг воскликнул он. – Почему бы вам, Виктория Сергеевна, сразу не прийти к нам, не рассказать все давным-давно?

– Вы же объявили свой ужасный розыск. Я с ума сходила со страху, когда всюду натыкалась на физиономию в шляпе и подпись “Особо опасная преступница”. Да и что я могла вам рассказать? Разве что киллера описать. Тогда я еще не знала, что он связан с бандой, а банда – с Дуниным. А вы бы все равно не поверили: ведь целая толпа каких-то кретинов видела меня у Сумасшедшего дома с автоматом. Даже портрет мой состряпали. Кстати, правда ли, что его рисовал известный художник?

Пролежнев кивнул:

– Очень известный – Панарицкий. Народный художник, заслуженный деятель чего-то, чего-то академик. Он живет в Сумасшедшем доме и как раз вышел прогуляться, когда вы бежали.

– Полный бездарь! И академик наверняка липовый, из теперешних самозваных академий, – презрительно заметила Вика.

– Что вы! Академик самый настоящий! Только он пейзажист, мастер лирического плана. Я у него дома был, когда он вас рисовал, и видел тьму его картин на стенах. Там кругом и сплошь березки, березки и небо такое серенькое. Очень симпатично, но среди березок ни души. Может, в портрете он и не силен, но это не умоляет его заслуг.

– Нет, признайтесь: он нарисовал меня отвратительно! И непохоже. Вылитый Чарли Чаплин!

– Не пойму, чего вы так возмущаетесь? Да если б он хорошо и похоже нарисовал, вас бы давно задержали.

– Все равно противно. Я далеко не урод, и если…

В эту минуту в дверь заглянул какой-то мужчина в валенках и сделал в сторону Пролежнева губы трубочкой. Пролежнев поднялся и выслушал в дверях сдавленное бормотание пришедшего. По мере бормотания его лицо заметно тускнело.