Глава II

На следующее утро мы с котом устроили совет — предыдущую ночь мы спали вместе, ибо каждый из нас нуждался в товарище.

— Черный ведьминский кот, — сказал я после того, как долго, пристально и с раздумьем глядел на него, — ты ведаешь колдовство и потому веди, я же последую за тобой, — и, произнеся это, я легко прикоснулся к голове зверя, и он посмотрел мне в глаза без страха, как друг. После чего, подняв хвост и расправив влево и вправо усы, он направился прочь от моря; я следовал за ним, и два дня и одну ночь мы путешествовали по густым лесам, что перемежались тут и там плодородными равнинами, могущими служить такими же прекрасными пастбищами, как низины вкруг города Ромни.

На второй день наших странствий, ближе к вечернему часу, мы вышли к холму, на вершине коего стоял красивый замок, каковой, ничуть не будучи древним или разрушенным, тем не менее выглядел заброшенным и позабытым, поскольку весь порос мхами, сорными травами и вьющимися растениями; все те растения буйно процветают в южных землях и за год успевают вырасти настолько, что в нашей стране на это потребовалось бы десять лет.

— Черный кот, — сказал я, — давай войдем.

Мы вместе взобрались по склону холма к красивым арочным воротам из прочного дерева, украшенным кованым железным орнаментом. Эти ворота в замковой стене вели к круглой башне, подобную какой я видал в детстве в Виндзоре, в замке короля Гарри[10], у коего было шесть жен. Вокруг царила мертвая тишина, и из самого замка не доносилось ни звука. Я удивленно смотрел вверх, на буйно разросшиеся вьюны и сорняки, на окна, покрытые толстым слоем пыли и сажи, и на каменную кладку, пострадавшую от непогоды, и на окружавший замок сад, где не произрастали ни плоды, ни цветы, лишь бесполезные деревья и обычная трава, точно в лесах, каковые мы пересекли по пути сюда.

Теряясь в догадках по поводу того, кто мог обитать в сем заброшенном дворце, я огляделся вокруг в поисках входа. На воротах висел большой бронзовый дверной молоток в форме раскрытой ладони, будто протянутой в приветствии. Он висел на петле, и суставы пальцев были сделаны большими и тяжелыми, так что удар прозвучал бы очень громко. Я протянул было руку к молотку, намереваясь поднять его и ударить в ворота, однако же вспомнил о бедном Томасе Сноуде и о постигшей его судьбе.

— Черный кот, — сказал я, — тут потребна стратегия и потребна хитрость; не владей я этими искусствами, разве я, Сайлас Фордред, был бы шкипером?

И, сказав так, я расстегнул свой ремень из доброй кожи, что обошелся мне в гроут[11] и пенни на ярмарке в Кентербери, обмотал его вокруг бронзовой ладони, приподнял молоток — и, о диво, бронзовые пальцы сжали ремень и сомкнулись на нем, что твоя львиная пасть, совсем как руки идола вкруг бедного Томаса Сноуда. Я громко рассмеялся при виде этого зрелища, и кот рассмеялся тоже, ибо я сумел уберечься от жестокого устройства и перехитрить какого-то необычайного и злобного колдуна. Я высоко воздел руку, держась за ремень, а затем разжал хватку, и бронзовый кулак с грохотом ударил в ворота; в тот же миг они широко распахнулись изнутри без всякой человеческой помощи. В угасающем свете дня я увидел просторный зал с выложенным мозаичными плитами полом; на полулежали богатые ковры и звериные шкуры, на стенах висели гобелены и скрещивались редкостные копья, баклеры[12] и мечи. Здесь и там располагались низкие кушетки, казавшиеся мягкими и манящими — радостное зрелище для глаз и услада для тела человека, многие месяцы не отдыхавшего в уюте и праздности. Солнце быстро садилось — темнота в тех краях наступает стремительно — и потому я подумал, что было бы неразумно входить в замок в столь поздний час, и решил провести ту ночь на склоне холма, сочтя, что отдых там будет безопасней, нежели в большом зале.

Черный кот, коего я в шутку назвал Сатана, лежал рядом со мной, как и в другие ночи, ибо к тому времени бесконечно мне доверял и видел во мне друга. Глаза наши то и дело устремлялись сквозь темноту к черному силуэту замка и, хотя в здании было много окон, мы не замечали ни малейшего лучика света в какой-либо из комнат. Только раз мне почудилось, будто в круглом окне башни зажглось тусклое свечение, напоминавшее отсвет лампы; я пригляделся — и оно исчезло; поглядел снова и понял, что то был лунный луч, нарисовавший на окне серебристое пятно. Утром, когда яркое солнце высоко поднялось в небе, я умылся и выпил воды из ручья, дабы заручиться ясностью рассудка, а затем вошел в ворота замка. Бронзовая рука по-прежнему сжимала мой кожаный ремень.

Сатана первым проследовал в зал; то была просторная палата, по обеим сторонам коей шли стены с множеством дверей, а в дальнем конце уходила вверх широкая лестница, по каковой мы беспрепятственно поднялись.

Было бы не к чему описывать все то, что имелось в этом замке; достаточно будет сказать, что он походил на дворец знатного человека, и были там резные стулья и кровати с высокими балдахинами, какие я видывал во дворце Хэмптон-Корта при посредстве моего друга и обитателя сего достославного жилища, Роджера Крысолова.

С превеликой осторожностью мы заглядывали во многие комнаты, но ничего дурного с нами не приключилось; затем мы спустились по лестнице и осмотрели комнаты, выходящие в главный зал, после же прошли еще дальше, к кухням и кладовым, где нашли груды сушеных фруктов и овощей, а также запечатанные жестянки, которые мы вскрыли; в них находились большие куски мяса — говядина, свинина и бычьи языки.

Мы уселись и пировали до тех пор, пока внутренности наши не растянулись донельзя и мы не стали испытывать жажду, что была посильнее голода; тогда мы встали, решив спуститься к ручью, что бежал у подножия холма, на коем стоял замок, и там вдоволь напиться воды.

Однако же, когда мы вновь пересекали большой зал, случилась престранная и удивительная вещь. Я наступил на квадратную плитку — она была зеленого цвета и располагалась в самом центре мозаики, украшавшей пол — и та зеленая плитка поддалась под моей ногой, и потому, опасаясь какого-либо нового колдовства и будучи охвачен смертельным ужасом, я высоко подпрыгнул в воздух. По счастью, ноги мои были хорошенько поджаты, ибо меж стенами молниеносно скользнуло длинное стальное лезвие, подобное гигантскому мечу. Оно прошло очень низко, над головой Сатаны, кота, и немногим ниже моих ступней. То было на диво хитроумное колдовство, ибо я неизбежно приземлялся на ту зеленую плитку, каковая была очень широкой, и снова, и снова, и вскоре должен был устать, не имея более сил прыгать, и тогда… — от этой мысли я содрогнулся. Трижды я подпрыгивал высоко в воздух, как девчонка, скачущая через веревочку, но моей веревочкой был стальной нож, острый и безжалостный; прыгая, я думал о многих вещах, и все они были весьма ужасными и неутешительными; и трижды свистело подо мной длинное стальное лезвие, скользя низко над полом от стены до стены. На четвертый раз я вновь опустился на зеленую плитку, но на сей раз сила заклятия рассеялась; меч ринулся вперед, как и раньше, но вместо того, чтобы пролететь от стены к стене, он вдруг изменил направление, закачался и благополучно упал на пол, мертвый и бессильный. Колдовство, побудившее его рубить все на своем пути, более не действовало. Я осторожно притронулся к мечу указательным пальцем, и он не пошевелился; я потряс его сильнее, и он не двинулся. То было длинное лезвие во всю ширину зала, несколько заржавевшее, неухоженное и давно не ведавшее рук оружейника, но тем не менее острое и хорошо закаленное.

«Да, — подумал я, — магия дьявола, твоего кузнеца, покинула тебя, хвала Господу, ибо ты — воистину проклятое и нечестивое изобретение». Словно во сне, я мысленным взором увидал себя: вот я прыгаю в воздух и наконец, обессиленный и усталый, более не в состоянии прыгать; и то, что представилось затем моему воображению, вновь заставило меня содрогнуться. Я отошел от распростертого лезвия, вернулся к зеленой плитке и наступил на нее кончиком ноги, и длинный нож затрясся, точно раненый на охоте зверь в смертной агонии, но с пола не приподнялся.

— Магическое лезвие, нет в тебе более магии, сила твоя исчезла! — громко сказал я и с этими словами отломил кончик меча двумя руками, предварительно обмотав их покрывалом, взятым с одной из кушеток, что стояли вокруг. Согнувшись, я трудился в поте лица, и лицо мое сделалось багровым, но, когда я закончил, огромное лезвие было разломано на пять частей и бессильно причинить кому-либо новое зло.

Испытывая сильнейшую жажду, мы с Сатаной поспешили вниз по холму к ручью. Здесь мы вдоволь напились, и как же хорошо было вновь оказаться на открытом воздухе, под привольным небом, не чувствуя никаких страхов и не зная забот. Остаток дня мы провели в прохладной тени лесных деревьев, слушая, как обезьяны и птицы с многоцветным оперением болтают в ветвях.

Сатана, черный кот, лежит мертвым и непогребенным в чужом краю, и глаза человеческие не видели его смерти. Последний его час, думаю, был страшнейшим в моей и его жизни, и в тот час, возможно, я не помышлял о нем, а он обо мне; и однако теперь, пережив все опасности, я каждодневно вспоминаю о нем, и слезы подступают к моим глазам, ибо он был дорог мне, а я ему, и я никогда не забуду те испытания, что мы с ним разделили. Ночью я снова поднялся на холм и бродил вокруг замка, ибо мной овладел дух беспокойства и я никак не мог заснуть. Ни в одном окне не горел свет, и все было, как прежде, черным и безжизненным. Лунный луч вновь высвечивал на окне серебристое пятно, однако луны в небесах не было, лишь воинство звезд, чудесно ярких и висевших низко на землей, как звезды всех отдаленных стран.

После я крепко заснул, но прежде, чем закрыть глаза, я долго думал о том пятне лунного света на круглом окне башни — ибо, хотя луны не было видно на небесах, я определенно видел лунный луч, бледный и серебристый; и я решил, что поднимусь на башню, дабы уяснить, откуда взялся тот странный свет, что так озадачил меня.