— Одевайся, — сказала я, натягивая футболку, — Женя!

Он стоял на кухне, раскачивая головой в разные стороны.

— Женя, прости. Он сейчас уйдёт.

— Я просил тебя, Кира, — натянутым голосом сказал он, — Я молчал всё это время; я молчал, когда ты исчезла после его смерти; молчал, когда ты появилась как снег на голову.

— Женя. Он. Уйдёт.

— И что мне с этого? — заорал Джексон, поворачиваясь и впиваясь в меня обезумевшими глазами, — Ты думаешь полгода достаточно для того, чтобы застать девушку своего брата в постели с другим мужиком?

— Его больше нет Женя, — выдавила из себя я, делая шаг к нему навстречу, — Мне тоже больно, но его нет.

— Тебе больно, Кира? — его взгляд, его стальные глаза впивались в пеня, как иголки, причиняя физическую боль, — Он был моим братом!

— Я тоже любила его, — выдохнула я, ощущая, как слёзы подкатываются к глазам.

— Ты его любила, а теперь прыгаешь из койки в койку, — выплюнул Джексон.

Наверное, лучше бы он меня ударил.

Да, определённо, лучше бы он меня ударил.

— Не говори так, Жень, — проскулила я.

— Он был моим братом. Моим близнецом. Ты можешь найти ему замену. А я не могу, — сказал он ледяным голосом.

Я ничего не ответила. Он не знает, как всё произошло; он не знает, что случилось той ночью; ночами ранее; ночами позже. Он ничего не знает, а я не могу рассказать, потому что это разобьёт ему сердце. Он думает, что я ищу замену Максу; но разве это возможно? Разве кто–либо сможет заменить его, кроме самого Жени?

Молча развернувшись, я вышла из квартиры и сбежала вниз по ступенькам. На улице я перевела дыхание и пошла на автобусную остановку, по пути зайдя в цветочный и купив огромный букет белых лилий.

Ты шёл рядом. Ты вошёл вместе со мной в автобус, молча встал справа от меня; заполняя собой пустоту, которая присутствовала с этой стороны последние полгода. Ты проехал со мной всю дорогу до кладбища и тихо следовал за моей спиной, пока я шла между надгробиями и крестами к нужной мне могиле.

Положив цветы на земляной холм, я подошла к маленькой гранитной табличке с выгравированным именем и короткой эпитафией.

«Maksim Danilov, 1990–2012

Fora do comum, nгo posso te esquecer[1]»

Его не стало в конце января; и я помню его обиду на то, что я не приехала на рождество в Таллинн. Я сказала ему, что завалила экзамены, и готовилась к пересдаче; но, на самом деле, ехать не хотелось, потому что Женька в декабре уехал в Египет.

— Ну здравствуй, Максюша, — тихо сказала я, погладив неглубокие буквы, — Прости, что давно не приходила.

Что–то солёное коснулось моих губ, и я смахнула это рукой. Наверное, это слёзы, такие запоздалые и уже никому не нужные.

— Мне тебя не хватает, — говорю я чёрному граниту, — Я так хочу всё исправить, но я не могу, не могу, не могу, — мой голос срывается на шёпот, и я бью себя по губам давно забытым жестом.

— Кира, — звучит твой голос где–то позади меня, — Расскажи, что произошло.

Выпрямившись, я поправляю цветы на могиле. Убираю высохшие букеты. Ты снова следуешь за мной по пятам, помогая мне выбросить засохшие ветки лилий в мусорку у входа на кладбище. Ничего не говоря, я иду обратно на остановку, чтобы вернуться в город.

Там я покупаю бутылку водки, и иду на Горхолл, чтобы посмотреть на ту часть города, которая всегда остаётся неизменной. Сев на тёплый от солнечного света бетон, я делаю свой первый глоток и начинаю свой рассказ:

— Нас всегда было трое. Женя, Макс и я, — слова начали срываться с моих губ так быстро, что я даже не успевала их обдумывать, — Они были разными и одинаковыми одновременно. Близнецами, если быть точной.

Их привезли в детдом, когда мне было шестнадцать. Им было по столько же, мать–наркоманка всё–таки не рассчитала дозу и отошла в мир иной. Макс переживал, а вот Женька, казалось, испытал облегчение. Тогда у него были длинные волосы, почти до лопаток, иногда немного сальные, но красивые. Глаза… Глаза такие чистые, ясные, как вода. Искрящиеся. Они у него светились. Мы сразу сдружились, Женя знал, как заставить меня смеяться. Макс молчал, он всегда молчал; и смотрел на меня немного странно, из–под бровей.

Прошёл год, и мы с Максом впервые остались наедине. Тогда–то он и начал говорить, медленно показывая жесты, обдумывая каждое слово. Мне понравились движения его рук, и я поцеловала его. Макс ответил на мой наивный поцелуй. Так и завертелось. Он был моим первым, и я не жалею, что выбрала именно его. Я до сих пор вспоминаю, каким он был осторожным, ласковым, нежным. Он держал меня в своих руках так, как будто я была хрустальным сосудом и от одного неловкого движения могу разбиться на мелкие осколки. Мы стали встречаться, иногда выгоняя Женьку из их общей спальни. Он не возражал, а потом признался мне, что никогда не видел Макса таким счастливым.

Я перевела дыхание, чтобы продолжить. Качнув головой, я сказала то, в чём боялась признаться себе последние несколько лет:

— Во мне ещё тогда шевельнулось что–то не приятное, но я не смогла распознать это чувство. Сейчас я понимаю, что это была обида. Я хотела, чтобы он меня ревновал, но он этого не сделал. «Вы — отличная пара» нараспев повторял Женя, а я думала, как же так; ну как мы можем быть отличной парой; мы же такие разные, и вы с ним такие разные.

Артур молчал, просто слушал, периодически перехватывая у меня бутылку с огненной водой, которая совсем не обжигала мои внутренности. Я даже вкуса её не чувствовала.

— Шли годы. Мы выпустились из детдома. Я поступила в Тарту, на бесплатное обучение, что вообще было фантастикой. Училась прилежно, Женя с Максом устраивались здесь, в Таллинне. Я моталась туда–сюда, как неприкаянная; каждые выходные приезжала к ним. Макс хотел оставаться наедине, а я не могла оторваться от Женьки, — я натянуто улыбнулась, вздохнула и продолжила, — Мы смотрели фильмы, втроём гуляли по городу, втроём готовили и ужинали, мы практически всё делали втроём. Он учился на парикмахера и решился на дреды, волосы у него отросли до талии на тот момент. Я помню, как помогала ему спутывать пряди, и натирала их воском. Когда я прикасалась к нему, ненароком задевая его кожу, мне казалось это правильным, и я не замечала, что Макс с каждым моим приездом становится всё мрачнее и мрачнее.

— Потом он снял квартиру. Однушку в хрущёвке, простенькую, с ковром на стене и раскладным диваном–книжкой, как в старых советских фильмах. Необходимость видеть Женю отпала, и мы встречались реже. Макс потихоньку оттаял, и снова раскрылся.

— В тот вечер мы смотрели какую–то дурацкую комедию, и Макс постоянно комментировал происходящее на экране. Он не слышал, но видел и показывал жестами свою версию озвучки, хотя отлично читал по губам. Я хохотала, как одержимая, а потом из меня вырвалось: «Женя, перестань». Макс посмотрел на меня, пристально, холодными серыми глазами. Я отшутилась, сказав, что вечно их путаю, но мы оба знали — это невозможно. Несмотря на общие черты лица, одинаковый цвет глаз — они были разные. Джексон с длинными волосами, Макс с короткой стрижкой. Уже поэтому их нельзя было перепутать. Но они были разными и в духовном смысле. Джексон всегда смеялся и шутил, придумывал какие–то приключения, а Макс… Макс был старше на семь минут и старше почти на целую жизнь. Он хотел семью, настоящую, которой у них с Джексоном не было. Он хотел спокойной жизни, — я сделала паузу, а затем продолжила, — Я извинилась, поцеловала его и сказала, чтобы не брал в голову. Он выдавил из себя улыбку, мы в полной тишине досмотрели фильм, и я легла спать.

— Ночью проснулась от холода. Какого–то странного, неестественного. Это был не сквозняк, гуляющий по комнате; а реальный холод. Не знаю, как его описать. Повернулась. Макса на диване не было. Тонкая полоска света горела из ванной. Я отвернулась и снова уснула.

— Утром встала и пошла в ванную, чтобы умыться. Макс встретил меня сидящим на полу, привалившись спиной к унитазу. Глаза уже были стеклянные. По три пореза на запястьях, вдоль вен, — я провела пальцами по рукам, и передёрнулась, — Левая рука меньше пострадала, а вот правой досталось; он был левшой. Я помню это зрелище, никогда не забуду. Кожа, как будто вывернутая наизнанку. Я увидела сухожилия и кусок белой кости внутри. Мясо на человеческих руках, розовое мясо… — я запнулась, потому что к горлу поступила тошнота, а потом перед глазами замелькали воспоминания, воспоминания, воспоминания…