- Но огорода у нас нет, так что насчёт козла будь спокоен. Тишина здесь, какой нигде не найдёшь, - заверил Кирилл.

Костя поёжился:

- Диковато как-то - пустые дачи вокруг. Я что, совсем один тут буду на много километров?

- Что ты! У нас полно народу, только присмотреться надо. Вон видишь ту задницу? Розовую, в голубой цветочек? Это тёща Смыковых. Она целыми днями в грядках копается, портит пейзаж. А ты говоришь – один!

Действительно, в зелени, дальше по горке, виднелся женский круп в летних ситцах.

- Слева от нас никто не живёт, и давно уже, - признался Кирилл. – Зато справа дурдом. День-деньской толчётся целая орда! Тут у нас Шнурковы. Они весну и лето на даче живут всем табором. С ними не соскучишься… Хай, Артур!

Приветствие предназначалось крупному, плечистому члену семьи Шнурковых. Был он в одних плавках и ехал в вечность на велотренажёре, установленном прямо на террасе.

Приглядевшись получше, Костя обнаружил и других Шнурковых. За стрижеными кустами мелькала белобрысая детская головёнка. Ребёнка развлекали: профессорского вида дама, скорее всего, няня, истошно визжала и брызгалась из лейки. Молодая блондинка загорала на газоне, хотя была уже непроглядно смугла. У забора коренастая девица трясла пластиковый коврик. Устроилась она так, чтобы пыль несло в сад Колдобиных.

- Ника, домработница Шнурковых, дура дурой, - доверительно сообщил Кирилл. – По-моему, это она у нас в прошлом году шланг спёрла.

Костя испугался за свой ноутбук.

- Не боись, - сказал Кирилл. – Воровства у нас никогда не бывает. Просто Ника клептоманка. Она шланг спёрла и на заборе у Щелкуновых развесила. Хотя, может, и не она это, а сороки…

Костя вообразил могучих птиц, ворующих садовые шланги, и испугался ещё больше. В детстве его однажды клюнул деревенский петух. Копытин Лог, выходит, не такое уж райское местечко? Птицы хулиганят, из-под кустов тянет сыростью, да и яблоки валятся на крышу со зловещим стуком.

- Чего ты такой бледный стал? – удивился Кирилл. – Говорю же, тихо у нас. Вон и мент топает! Наш участковый. Моя милиция меня бережёт!

В самом деле, по улице Мичурина продвигался милиционер средних лет. Он был так широк и толст, что в своём сером форменном облачении напоминал грозовую тучу. И ход у него был, как у тучи – ровный, медленный, тяжёлый.

- Здрасьте, дядя Игорь, - почти по-родственному поздоровался Кирилл.

- Привет, шкет, - отвечал милиционер.

Кирилл был крайне упитанным молодым человеком, но, судя по всему, милиционер, как и Костя, помнил юного Колдобина костлявым пацаном.

- Вот это Костя Гладышев, - представил друга Кирилл. – Он поживёт недельки две на нашей даче.

- Это хорошо, - равнодушно сказал участковый.

Его лицо, большое, как подушка, и красное, как спелая малина, ничего не выражало. Крошечные глазки так далеко отстояли друг от друга, что их взгляд было трудно уловить. Но если присмотреться, выходило, что зрачки участкового сфокусированы на тяжёлой ветке. Она качалась где-то между Костей и Кириллом. Ветка была сплошь усажена крупными яблоками, такими пронзительно-зелёными, что от одного их вида во рту больно, фонтанчиками, брызгала слюна.

- Слушай, Кирюшка, я яблоки у вас стрясу? – спросил вдруг участковый.

А может, и не спросил, а просто поставил перед фактом.

Кирюшка охотно согласился:

- Давайте, дядя Игорь. Хоть сейчас! Мы их всё равно не собираем – кислые. А вы за Костяном приглядите.

Левый милицейский глаз медленно повернулся в сторону Кости, тогда как правый продолжал оценивать яблоки.

Дядя Игорь спокойно поинтересовался:

- Что, Кирюшка, буйный у тебя дружбан? Как те, что в прошлом году приезжали? Колёса, клей? Девочки-малолетки? Мальчики голубые?

- Что вы, – отмахнулся Кирилл, – ничего криминального! Просто Костян у нас человек городской, к жизни на свежем воздухе не привык… Да не бзди, Костян! Я только хотел сказать, что нас дикая природа кругом. Мыши, зайцы, барсуки.

- Ладно, будем твоего дружка иметь в виду, - пообещал дядя Игорь.

Оба своих глаза он уже направил к горизонту и побрёл дальше по улице. Костя долго смотрел ему вслед. Чем больше удалялся участковый, тем толще казался. Неужели бывают в природе такие широкие штаны?

- Дядя Игорь Загладин, - с уважением вздохнул Кирилл. – Он молоток! Знаешь, как все его тут зовут? Бабаем. Детишек пугают: кашу есть не будешь, Бабая позову, он заберёт.

- Думаю, действует безотказно.

- Не то слово! Классный мужик Бабай.

- А яблоки ему зачем?

- Водку варить. Такой, как у него, нигде в мире больше не найдёшь. Пробовал я в Сан-Тропе кальвадос. В сравнении с бабаевским чудом это какая-то поросячья моча! Старухи местные тоже неплохо варят, но у Бабая первач – это что-то. Здравствуйте, Фёдор Леопольдович!

- Здравствуйте, юноши!

Знаменитый бетонный забор когда-то окружал дачи надёжно, как кремлёвская стена. Однако бури жизни всё-таки пробили в нём небольшие бреши. Эти бреши дачники затягивали металлической сеткой. Пролезть сквозь неё было нельзя, а вот обзор расширялся.

В заборе возле дачи Колдобиных было целых две дыры. В одну дыру виднелись деревенские избушки, другую закрывали заросли. Кое-где настырные кусты уже продели свои тощие руки-крюки сквозь ржавые ячеи, выпустили пробные листочки и даже подвесили несколько красивых ягодок, на вид волчьих. Сбоку в сетке была узкая щель. Бурьян лез в неё изо всех сил – казалось, кто-то просовывает туда букет.

В проёме этой дыры стоял и улыбался странный старик. Одет он был в клетчатую рубашку (полвека назад такие считались ковбойскими) и заскорузлый комбинезон с надписями «Спецстрой» на груди и спине. На голове старик носил синтетическую женскую шляпу. Похоже, этот головной убор лет двадцать пролежал под какой-то кадушкой, потому что пожелтел и сплющился. Зато сохранилась на шляпе выцветшая роза, какие бывают на забытых могилах.

- Это Костя, мой друг, на нашей даче немного поживёт, - в очередной раз объявил Кирилл. – Он писатель.

Костя покраснел, а старик оживился. К сетке он приник так, что его маленький носик расплющился, а клочья пышной бороды влезли в ячейки, потеснив волчеягодник. У него были странные глаза – ярко-голубые, как у недорогой куклы, но с красными белками. Седина бороды и пышной шевелюры отливала зеленью, как шерсть у ленивца, и запутались в ней травинки, сухие листья и даже небольшие сучки.

- Надеюсь, вы пишете о родной природе? – заулыбался старик. – Лучших мест для фенологических наблюдений вам не найти до самого Чулыма! Я покажу вам изумительный пень, обросший с одной стороны мхом, а с другой…

- На опохмел не дадите? – вдруг послышалось из-за спины старика, из кустов.

Вынырнула из зелени голова. Была она тоже старая, плохо выбритая, в кепке и с бурым носом.

- Нехорошо, Владимир Фомич, - пристыдил эту голову старик в женской шляпе. – Не надо пропагандировать алкоголь молодым. Ведь спиться, скажем, этому вот юному писателю ничего не стоит.

- А мне плевать, - сказал Владимир Фомич и в самом деле плюнул в разнотравье. – Кирюха, дай на чекушку!

- Фу, стыд какой! Пошли ко мне, налью, - предложил старик в шляпе.

- Нет уж, профессор! Ты такого нальёшь, что завтра очнусь я на том свете вверх тормашками.

- Зачем ты так, Фомич? Клянусь честью, я заначил полбанки «Столичной». Неплохая штука, производства Оскуевского винзавода. Полина Пухначёва принесла – я ей видеоплеер наладил.

- А ты в «Столичную» своей дряни никакой не сунул?

- Никакой. Только пару соцветий мелиссы.

- Это что за хрень?

- Мята лимонная.

- Точно мята? Не гриб какой?

- Не гриб. Да у меня и сейчас с собой образчик есть. Сам понюхай – божественный аромат.

Старик в шляпе вынул из кармана какую-то скрюченную травку, растёр меж пальцев и поднёс эти пальцы к бурому носу собеседника. Тот боязливо втянул ноздрями запах, чихнул негромко, как кот, и решился:

- Ладно! Пошли, Леопольдович.