Не было ничего, что можно было бы сказать после этого.

Мы с Саймоном спали вместе в ту ночь, с включенным светом во всех местах.

Клайв со своим сломанным ногтем держался подальше. 

Спустя несколько часов я проснулась, пораженная теплом тела рядом со мной, которое было явно крупнее, чем у кота, прижимающегося ко мне. Я аккуратно перевернулась на спину, отдаляясь от Саймона, чтобы взглянуть на него. Я отлично его разглядела, в то время как лампы, продолжали работать целую ночь, отгоняя зло того ужасного кино. Я потерла глаза и посмотрела на своего «однопостельца». Он лежал на спине, руки все еще находились в том положении, будто бы я до сих пор находилась в них, и я подумала о том, как приятно у Саймона под боком.

Но я не должна ютиться под боком Саймона. Мозгу лучше знать. Нервы согласились. Это определенно очень, очень скользкий путь. И хотя образы восхождения по скользкому Саймону, что сразу пришли мне на ум, были далеко не невинные, я отбросила их в сторону. Я отвела взгляд, и заметила ужасно замечательную афганку, спутанную между его ногами — и моими, кстати.

Она принадлежала его маме. Сердце кровью обливается каждый раз, когда я думала о его сладком, робком голосе, когда он поделился этой информацией со мной. Он не знал, что я разговаривала с Джиллиан о его прошлом, и что его родителей нет в живых. Мысль о том, как он по-прежнему цеплялся за материнскую афганку, была неумолимо сладкой, и снова мое сердце раскрылось.

Я близка со своими родителями. Они по-прежнему жили в одном доме, в небольшом городке в Южной Калифорнии, где я выросла. Они замечательные родители, и я навещаю их так часто, как могу, будь то праздники или выходные. Как и все двадцатилетние, я наслаждалась своей независимостью. Но мои родители всегда там, когда я нуждалась в них. Мысль о том, что когда-нибудь я буду ходить по земле без их поддержки и указаний ошибок, заставила меня вздрогнуть, не говоря уже о потери их обоих лишь в восемнадцать.

Я была рада, что у Саймона есть хорошие друзья и такой мощный защитник, как Бенджамин, помогающий ему. Но настолько же ближе, как друзья и любовники, возможно, следует, отдаться кому-то полностью, пустить корни — корни, в которых вы иногда нуждаетесь, когда мир настроен против вас.

Саймон слегка пошевелился во сне, и я снова на него посмотрела. Он пробормотал что-то, что я не вполне разобрала, но это прозвучало немного похоже на «фрикадельки». Я улыбнулась и позволила своим пальцам скользнуть по его волосам, ощущая мягкий шелк взъерошенных прядей на моей подушке.

Боже, он готовил хорошие фрикадельки.

Когда я гладила его по волосам, мои мысли направились к месту, где почти каждый день фрикадельки текли бесконечно вместе с пирогом. Я хихикнула про себя, сонливость стала возвращаться, и я уткнулась обратно ему под бок. Я почувствовала себя комфортно, только теплые руки парня могли дать мне это, и тогда сработала сигнализация в моей голове, предупреждая, не приближаться слишком близко. Мне пришлось быть осторожной.

Очевидно, мы оба божественно притягивались друг к другу, но в другом пространстве и времени, где секс бы был круглосуточным и проносился у меня со звоном по всей стране. Но у него был свой гарем, а у меня — мой перерыв, не говоря уже о том, что у меня не было моей «О». Так друзьями мы и останемся.

Друзьями по фрикаделькам. Друзьями, по укромным уголкам. Друзьями, которые очень скоро поедут в Тахо.

Я представила Саймона, отмокающего в джакузи с видом на озеро Тахо, разложившись во всей красе за его спиной. То, каким был фактически великолепным вид, было еще неизвестно. Я начала снова засыпать, пробудившись совсем немного, когда Саймон прижал меня еще ближе.

И даже при том, что это было чуть громче шепота, я услышала его. Он выдохнул мое имя.

Я улыбнулась, и провалилась обратно в сон.

***

На следующее утро я почувствовала настойчивое тыканье в мое левое плечо. Я отмахнулась от него, но оно продолжалось.

— Клайв, прекрати, ты, козел, — застонала я, пряча голову под одеяло. Я знала, что он не остановится, пока не покормлю его. Им правит его желудок.

Затем я услышала отчетливо человеческий смех — тихий, и наверняка не Клайва.

Мои глаза распахнулись, и канун вечера пронесся во мне порывом: ужасы, пирог, сон в обнимку. Я направила назад правую ногу, скользя ею вдоль кровати, пока не почувствовала, что движение остановилось напротив чего-то теплого и волосатого. Хотя теперь я была уверена более чем когда-либо, что это не Клайв, я ткнула своим пальцем в ногу и медленно проделала им путь выше, пока не услышала еще один смешок.

— «Долбежник»? — прошептала я, не желая оборачиваться. Правда в том, что я распласталась по диагонали вдоль всей кровати, с головой на одной стороне, с ногами, практически на другой.

— Единственный и не повторимый, — прошептал мне на ухо сладкий голос .

Мои ноги и Нижняя Кэролайн извивались. «Дерьмо». Я перевернулась на спину, стараясь не наносить вреда. Он разместился с краю, так распорядилось мое тело. Мои «разделяющие кровать привычки» вообще не улучшились.

— Ты уверенно заполнила кровать, — отметил он, улыбаясь мне из-под кусочка афганки, оставленной ему мною. — Если мы собираемся повторять это снова, придется внести некоторые основные правила.

— Это не повторится снова. Это было реакцией на страшный фильм, которым ты испугал нас обоих. Не будет больше никаких снов в обнимку, — заявила я твердо, удивляясь, каким ужасным было мое дыхание с утра. Я придвинула ладонь перед лицом, выдохнула, и быстро понюхала.

— Розы? — спросил он.

— Очевидно. — Ухмыльнулась я.

Я посмотрела на него, изящно помятого и в моей постели. Он улыбнулся той улыбкой, и я вздохнула. Позволив себе на мгновение погрязнуть в фантазию, но я благоразумно взяла свою внутреннюю шлюшку под контроль.

— Что, если тебе станет страшно сегодня вечером? — спросил он, когда я села и потянулась.

— Не станет, — через плечо бросила я.

— Что, если мне станет страшно?

— Взрослей, красавчик. Давай сделаем кофе, и затем мне нужно добраться до работы. — Я огрела его подушкой.

Он выскользнул из-под афганки, с заботой складывая и унося ее с собой на кухню, где положил ту осторожно на стол. Я улыбнулась, вспоминая, как он произнес мое имя ночью. Что бы я только не отдала, чтобы узнать, что происходит в его мыслях.

Мы двигались по кухне с энергосберегающим режимом, мололи зерна, насыпали кофе, залили водой. Я поставила сахар и сливки на барную стойку, пока он очищал и нарезал банан. Я насыпала мюсли, а он налил молока и положил нарезанные банановые колечки в наши чаши. Через несколько минут мы сидели рядом друг с другом на барных стульях, вкушая завтрак, как будто мы делали это уже долгое время. Наша простая легкость заинтриговала меня. И обеспокоила.

— Планы на день? — спросила я, копаясь в своей чашке.

— Мне нужно заехать в офис «Кроникл».

— Ты над чем-то работаешь для газеты? — спросила я, удивляясь своему повышенному интересу в своем же тоне голоса. Он будет в городе некоторое время? Почему меня это волнует? О, боже.

— Я проведу несколько дней краткосрочного отпуска в районе залива Bay Area — что-то вроде выходной поездки, — ответил он с полным ртом банана.

— Когда ты собираешься? — спросила я, разглядывая изюм в миске и стараясь не выглядеть слишком заинтересованной в его ответе.

— На следующей неделе. Я уезжаю во вторник, — ответил он, и мой желудок мгновенно скрутило. На следующей неделе мы собираемся поехать в Тахо. Почему, черт возьми, мой желудок это так волнует, что он не собирается туда?

— Понятно, — добавила я, снова увлекаясь изюмом.

— Но я вернусь в Тахо. Я запланировал поехать прямо туда, когда закончу снимать, — сказал он, глядя на меня поверх края своей кружки кофе.