Смотрит на меня, взгляд нехороший. Соврать ей, понятно, очень хочется. Чтоб зацепить побольнее. Но удержалась все-таки от низости, Тьма ее знает почему…

— Сама я не видела, — говорит. — Но похоже на то. Я там побывала потом, тайно, разумеется. Тьма сжигает иначе. И сама посуди, зачем мне было стараться? Не настолько я Силой богата, чтобы расплескивать ее на что попало…

Молчу. Тошно до потери сознания. Выходит, не Матахри мой дом сожгла, а я сама не совладала с выпущенным мною же огнем. Не ведала, что творила? Все так, но это утешение слабое.

— Ладно, — приговорил мастер Амельсу. — Все это кудрявая поэзия. А суровая проза жизни в том, что из тебя мечник, — он ткнул в меня пальцем, — как из меня танцовщица с во-от такой попкой! — он проделал руками волнообразное движение, Матахри хихикнула.

— Тебя Храм признал, — сказал Амельсу напоследок. — Тебе другое служение предстоит. А фламами махать, на это мы есть.

Он прошел в дверь, постаравшись при том недобро пихнуть сидевшую на пороге Матахри. Любить ее, конечно, ему было незачем. Но мне не понравилось, как он толкнул ее. Пинать с размаху не стал, всё так, но совсем не трогать, на это благородства не хватило…

— Он прав, — сказала ему вслед Матахри, потирая пострадавшее плечо. — Прав… Ты уж не обижайся.

Она сунула ладони под мышки, съежилась. Ее снова лихорадило.

— Зачем пришла? — спрашиваю хмуро. — Тебе лежать надо!

Она пожала плечами:

— Тебя понять хочу. Странная ты. Интересная. Храм, говорят, признал тебя. Без Посвящения, до срока. Удивительное дело. Эх, жаль, не успела я тогда тебя с собой увести… Упустила. И вот результат, — она мелко захихикала, но хихиканье довольно скоро переросло в жестокий кашель.

Крепко же простыла она тогда, в дождливую ночь перед Храмом!

— Все равно, — сказала я упрямо. — Не стала бы я служить Вершине Тьмы! Даже если бы она признала меня, как признала Вершина Света…

— Верю, — сказала Матахри, прокашлявшись наконец. — Ты — не стала бы. Особенно теперь. Но попробовать заставить, это никогда не поздно. Берегись, дитя. Для тебя еще ничего не закончилось.

Мне стало не по себе. Но кто посмеет украсть меня из Накеормая, из-под самого носа у аль-нданна Баирну? Это в Небесном Крае я была бы беззащитна, нет у нас сколько-нибудь по-настоящему сильных магов, способных одолеть накеормайских нданнов… недавний мятеж это наглядно показал. Черностепье славится своим магическим искусством, но начинать войну против Накеормая там не посмеют. А как иначе еще отбить меня у Вершины Света? Но слишком уж дорого обойдется война всему нашему миру, поэтому ее не будет. Не стоит одна моя жизнь такой беды, совсем не стоит!

Матахри усмехалась. Знала она что-то. Не на пустом месте предостерегла. А что если она в плен угодила по собственному замыслу? Чтобы верней до меня добраться. Браслетов только предвидеть не смогла… а может, надеется совладать и с ними? Тогда я зря ей помогаю. Совершенно зря! Отвести обратно на площадь и пускай дохнет там в свое удовольствие! Я подумала об этом и забыла.

— Шла бы ты в постель, — сказала я. — Ты больна. У тебя жар.

— Не-ет, — язвительно усмехнулась Матахри, — этот тип сейчас вернется. Видала, какая у него морда была? Он вернется. Вот и хочу представление досмотреть.

— О чем ты? — не поняла я.

— Погоди, увидишь.

— К тебе гости.

Я вытянула шею, глянула в окно на двор. И впрямь — гости. Да какие!

Аль-септанна Юлеремма, глава Накеормая. И с нею еще двое аль-воинов. В одном из них я узнала аль-мастера Амельсу, второго помнила смутно, вроде заходил когда-то ко мне в мастерскую. Имя на ум так и не явилось, впрочем, может, он его мне и не называл.

Аль-септанна Юлеремма очень красивая женщина. Такие рождаются раз в столетие и бывают либо безнадежно глупы, либо избалованы всеобщим восхищением до стервозного состояния. Но аль-септанна Юлеремма была умна, и стервой ее никто не называл, даже за глаза. Она управяла городом поистине мудро и справедливо.

Она кивнула мне, отвечая на приветствие. Затем обратилась к Матахри сухим официальным голосом, каким произносила приговор на храмовой площади. При этом она смотрела поверх головы Матахри, так, словно углядела перед собой склизкого трупного червя.

— Закон Накеормайского Предела гласит, — сказала аль-септанна, — что всякая женщина, прошедшая Посвящение, должна родить ребенка на благо миру. Ты — тоже женщина, дорей-нданна. Ты сейчас живешь в Накеормайском Пределе. Ты обязана родить ребенка.

Ничего себе! Нет, конечно, закон есть закон, против него не пойдешь. Детей мало рождается, поэтому закон надо исполнять неукоснительно. Если каждая не в меру умная девчонка начнет от долга своего отлынивать, через два-три поколения останутся одни старики, неспособные к зачатию. И тогда, со временем, весь Накеормайский Предел вымрет полностью, на радость магам Черностепья. Но есть же разница, с кого требовать исполнение закона, с юных вертихвосток, только вчера получивших ралинз, или с пленной нданны, которой невесть сколько лет и которой, прямо скажем, только ребенка сейчас рожать и оставалось…

Кто же, интересно, согласится на ложе с ней лечь? С преступницей, осужденной на казнь?

Аль-мастер Амельсу смерил ее откровенным взглядом… и до меня дошло! Никакого ребенка им от нее не надобно. Ребенок — это просто отличный повод поглумиться над беспомощной пленницей. Не вышло на храмовой площади смертью уморить, так зато теперь отыграться можно. Мне в душу плеснуло тяжелым гневом. Не допущу. Хотя… а как я помешать смогу? Верховный меня поддержит, что ли? Ага, счас прям. Да, он не терпит насильников, но какое же тут насилие, скажут ему, мы ведь просто исполняем закон!

Матахри медленно усмехнулась уголком рта. Она, конечно же, все понимала.

— Одного ребенка достаточно? — уточнила она зачем-то.

— Вполне, — не удержалась от яда Юлеремма.

— Я бесплодна, — усталым, скучным голосом сообщила дорей-нданна.

— Накеормай славен целителями. Тебя вылечат.

— Я бесплодна, — повторила Матахри, — но я уже отдала одного ребенка Накеормаю. Много лет назад я отдала вам своего сына… он вырос, состоит нынче на храмовой службе. У него есть взрослые дети, мои внуки. Они тоже служат Накеормаю. Я никому и ничем не обязана.

— Ложь! — не выдержал аль-мастер Амельсу.

— Нет.

Матахри даже не посмотрела на него

— Докажи, — потребовала Юлеремма.

Спеси в ее лице и голосе явно поубавилось.

Пленница лишь пожала плечами:

— Спросите Верховного аль-нданна. Баирну не посмеет солгать…

Вот так. И сказать в ответ нечего. Юлеремма развернулась и ушла, мне показалось, она еле сдержалась, чтобы не перейти на бег. Аль-мастер Амельсу задержался:

— Кто твой сын?

Матахри только усмехнулась, ничего не сказав. Она и не скажет.

— Отвечай, дрянь! — гневно крикнул аль-воин, сжимая кулаки.

— Не кричи, — сказала я ему. — Не в своем доме стоишь.

— А ты не вмешивайся, змеиное отродье! — рявкнул он на меня. — С тобой еще отдельный разговор будет!

Меня вновь облило едким жаром настоящего чувства, даже ладони вспотели. Я шагнула вперед. Мне пришлось задрать голову, чтобы посмотреть аль-воину в лицо, но я не заметила. А хотелось мне одного: чтобы он убрался отсюда и как можно скорее.

— Поди вон, — еле сдерживаясь, велела я.

Он отвел взгляд. Наука Верховного. Тот, правда, без голоса, одним взглядом, управляется. Со временем и я так смогу. Я чувствовала.

Аль-воин плюнул с досады и ушел. Правильно. Себе дороже со мной связываться. Не знаю, что бы я сделала, если б он не подчинился. Вытолкать за двери уж точно сумела бы. Не помогло бы ему все его воинское мастерство! Я знала.

За спиной раздались редкие хлопки. Я обернулась. Матахри хлопала в ладоши, радуясь, как ребенок.

— Браво, девочка, — дружелюбно сказала она. — У тебя неплохо получилось.

— Нашла чем им ответить, и хорошо, — сказала я, растирая ладони. — Они бы не пощадили…