— Нданна Кемма, — спросила я. — А как мне артефакт Сумрака сделать?

— На что тебе? — удивилась она, не оборачиваясь.

Если бы я сама толком знала! Из любопытства, посмотреть, что получится. Раз уж есть у меня власть и над этой изначальной силой, отчего бы не попробовать?

— Кому и на что может понадобиться такой артефакт? — пожала плечами Кемма. — Нет ведь нашем мире людей Сумрака. А никто другой к нему не подступится. Зачем силы зря тратить?

— Может быть, люди Сумрака не появляются в нашем мире от того, что нет у нас артефактов этой Силы?

— Интересное мнение, — задумчиво проговорила Кемма. — Давай проверим? И посмотрим, что получится. Только, разумеется, не прямо сейчас! Через несколько дней, когда в себя придешь.

— А как все-таки это сделать?

— Как ты обычно артефакты создаешь. Концентрация, воля, действие. Ведь ты обратила внимание: приемы одинаковые для Тьмы и Света. Не думаю, что они не сработают для Сумрака.

— А почему — одинаковые? — мне было любопытно, а Кемма вроде как прекратила на меня сердиться.

— Тьма, Свет и Сумрак — это просто силы, — сказала Кемма. — Это нечто постоянное и неизменное, как восход солнца утром или его заход вечером. И сын Света может оказаться никчемной дрянью, а дочь Тьмы — доброй отзывчивой женщиной. Добро и зло — вовсе не в силах, которые нас окружают. Добро и зло живут лишь в нас самих. И борьба между ними происходит в душе человеческой. Абсолютно неважно, какой высшей силе ты посвящаешь свою жизнь. Важно только то, кто ты есть.

Хорошо она говорит. Замечательно. Но кем бы я стала, упусти я Юлеську? Может быть, и неважно, какая изначальная Сила живет в твоей душе. Но те разговоры о пользе вот уж точно от Тьмы. Аль-нданн Баирну, к примеру, ни за что не сказал бы мне ничего подобного. Кстати, он-то как раз и не сказал ничего, когда мы с ним по дороге домой встретились! А ведь, наверное, тоже все с одного взгляда понял.

— Не пойму я тебя никак, дитя, — Кемма смотрела на меня с высоты своего роста. — Чего в тебе больше, Тьмы или Света. Обычно за несколько лет до Посвящения уже видно, с какой Силой человек останется. А тебя я не вижу. И Свет и Тьма в тебе одинаково равны. Мир еще не слышал о маге, способном одинаково управлять обеими Силами!

— Вы не сказали о третьей Силе. О Сумраке.

— Знания о Сумраке погибли вместе с его Вершиной.

— Но почему до сих пор никто не выбрал при Посвящении эту Силу? — спрашиваю я. — Что в ней такого страшного?

— При Посвящении, — отвечала Кемма, — не только ты выбираешь Силу, которой отдашь в служение всю свою жизнь. Сила тоже выбирает тебя. Главное, вовремя распознать этот выбор. Потому что если ошибешься — пощады не будет…

— Так что же, — сказала я, — те, кто пытался избрать Сумрак, не смогли этого сделать? И что с ними сталось?

Кемма внимательно посмотрела на нее.

— Они умерли, — сказала она.

Молчу. Могла бы и сама догадаться.

Триада Высших Сил есть основа Мироздания, — вздохнув, сказала Кемма. — И шутить с нею не стоит. Если пытаешься насильно изменить свою собственную сущность, добра не жди. Личная мощь мага ничто по сравнению со всей Вселенной, в которой живет наша Спираль миров. Если ты хочешь измениться, одной Силы здесь недостаточно. Тут нужно что-то другое. Что-то, что живет в твоей душе само по себе и никак не зависит от крепкого тела, могучего разума и магических знаний. Если душа твоя открыта Тьме, Свет сожжет тебя, и наоборот. Сумрак ничем не лучше, поверь. Именно поэтому мы все проходим Посвящение — чтобы магия изначальных сил не разрывала наши души на части. А ты — нечто непредвиденное. Непонятное. Девочка, которая должна была погибнуть давным-давно. Но ты живешь, без Посвящения, живешь, удерживая все три потока в равновесии. Хотела бы я знать, как это у тебя получается!

Молчу. Если бы я сама знала — как! Если уж Кемма этого понять не может, то я не пойму и подавно…

Я лежала в постели и слушала тихий шепот дождя в саду. Ветра не было, за окном стояла тишина. Только дождь все шептал и шептал свою сагу, неразборчиво, не надеясь, что его поймут.

Дом пуст и тих, я в нем одна живу. Мои помощники приходят в мастерскую днем. У них свои семьи, свои дома… А у меня нет никого. И даже дом этот принадлежал не моему отцу, а его старшему брату, дорей-мастеру Норку. Норк был первым оружейником Накеормая, кто же не знал об этом? И вот теперь его не стало.

…Не мог он убить свою жену, тем более из ревности. Не было там никакой ревности, что я, не видела? Но почему, почему Верховный так легко поверил? Неужели Силы не хватило разобраться детально? Не понимаю.

Не могу понять.

За окном — дождь. А холодно должно быть там, за окном. Неуютно, холодно. И дождь все сыплется и сыплется с затянутого в тучи неба…

…Почему-то мне казалось, что Верховный аль-нданн так и остался где-то там, в этой промозглой неуютности. Бродит один, промокший до нитки и глубоко несчастный. Уверена, он не стал бы защищаться от непогоды даже с помощью зонтика, не говоря уже о магии. Ему нужен был зачем-то этот дождь, и одиночество, и постылая тоска, которую не удержишь в теплых стенах дома… н-да… и птички нужны были тоже. Однажды я видела, как аль-нданн Баирну пускал иллюзорные кораблики на потеху городской детворе. И помнила, что потом с ним сталось после этого, дней десять спустя. В Междумирье едва не сгинул, на радость магам Черностепья. А какая нелегкая его туда понесла, про то только он сам и знает.

Я не выдержала. Выбралась из постели, оделась. Прошла в прихожую, дернула с крючка свой плащ…

Ночной город был великолепен. Стены домов, сложенные из белого камня, сияли, давая мягкий ровный свет, достаточный для того, чтобы отпала нужда в ночных фонарях. Прохожих не было: погода и поздний час разогнали всех по домам.

На пляже не было никого. Хотя дождь и утих, но начал подниматься ветер. Было холодно, неуютно и, чего там, страшновато. Не люблю темноту. Ох, как не хотелось мне спускаться к озеру! При дневном свете озеро восхищало своим великолепием, но сейчас, в ночи, оно казалось живым, проснувшимся от многовековой спячки исполином, чей покой тревожить по пустякам не стоило. Вода, казалось, светилась собственным неярким светом, и, хотя в ней исправно отражался город, сады, низкое небо, сияющий силуэт Храма, что-то подсказывало — отражение только иллюзия. Озеро только притворяется озером, а на самом деле это вовсе и не озеро даже!

Глупое, детское ощущение, и умом я понимала, что боюсь напрасно. Но поди прикажи своему страху убраться, если нет уверенности в собственных силах. Недалеко отойдет, а потом с новой силой вернется. А еще… а еще восторженно-сладко было испытывать настоящее чувство, ведь такие чувства очень редко посещали меня!

А потом я увидела Верховного аль-нданна. Он и впрямь шел вдоль озера, невозмутимый, как обычно. Как я раньше-то его не углядела, эту ауру, полную сверкающей Силы, не заметить мог разве только младенец. А впрочем, Верховный умел при желании оставаться незаметным.

Хоть птичек иллюзорных при нем уже не было!

Я подошла, прятаться смысла не было. Он посмотрел на меня, усмехнулся. Ничего не сказал, как всегда. Повел рукой и из рукава вырвался вдруг сгусток слепящего Света. Мгновение — и он обернулся яркой, немыслимо красивой птицей, с широкими радужными крыльями, с длинным пестрым хвостом, с пылающим хохолком на голове. Птица взмахнула полупрозрачными крыльями и отправилась в изящный полет над озером. Но я за ней почти не следила. Я смотрела в лицо своему учителю и за маской привычной невозмутимости видела боль.

Никакой это не старческий маразм! Это — боль. Боль, выдержать которую невозможно. Даже ему. Отсюда и птички эти, кораблики, ночные прогулки у озера и прочие странности. Хотя бы так отвлечься, чтобы окончательно не рехнуться от боли…

Я вдруг поняла, что мешаю ему. Как Юлеська мне утром мешал, отвлекал своим присутствием, так и я мешаю Верховному аль-нданну размышлять. Что он там задумал, и почему это вызывало у него такую хандру — не мое, в общем-то, дело. Мне не хотелось быть докучливой обузой. Но и уйти — вот так просто, развернуться и уйти, я не могла тоже. Как-то нехорошо получится.