— Соглашайтесь, Ирина, — сказала Клаемь. — Вы приобретете ценный опыт, который у вас никто не отнимет. С нашими рекомендациями вы сможете потом устроиться в любую семью. Честно говоря, это наиболее приемлемый для вас способ адаптироваться в обществе. Экономика Дармреа основана на денежном товарообороте, а мы будем платить вам хорошо. Через год вы сумеете открыть свой собственный социальный кредит и к тому времени, когда вы соберетесь завести своего ребенка, у вас уже будет неплохой стартовый капитал. Понимаете, без социального кредита детей заводить нельзя. Ну, если, конечно, вы не свяжетесь с сийтами…

— Свет сохрани, — буркнул на это Фарго.

— …или не предпочтете кого-нибудь из клана Дорхайонов. У них эта проблема решается иначе.

— Боже мой, Клаемь, я не собираюсь выходить здесь замуж! — воскликнула Ирина. — Только этого мне еще не хватало!

— Замуж выходить необязательно.

— Ну, спать с кем-либо! Особенно с… — она хотела сказать " с этими котоухими друзьями, родичами вашего драгоценного а-дмори леангроша", но вовремя прикусила язык.

— Ребенка можно и усыновить, — сказала Клаемь. — В любом случае, без социального кредита вам свой гражданский статус не повысить.

Ирина наконец поняла, что же в облике ребенка тревожило ее с самого начала. Девочка азартно ползала по манежу, переворачивая вверх тормашками все, что попадалось на пути, но веки у нее оставались плотно сомкнутыми.

Малышка была слепа, как ее отец…

Совершенно неожиданно Ирина почувствовала вдруг сильнейшее недомогание. Голова закружилась, и сознание начало ускользать. Вот блин, как некстати! Она отчаянно пыталась удержать разум в ослабевшем теле, но от нее уже ничего не зависело.

Очнувшись, она долго лежала неподвижно, не открывая глаз. Ей было спокойно, уютно, воспоминания о приключениях померкли и побледнели. "Приснится же такое", — рассеянно думала Ирина. — "Вот встану, надо будет Игорька покормить, да на улицу потом пойдем. Зайдем в магазин, купим хлеба и к хлебу грибов, крабовых палок и майонез на салат… Рассказать Рустаму, что мне за бред приснился? Да не надо, наверное. Он же технарь. Не поймет…"

Она потянулась и открыла глаза.

— Проклятье!

Ирина резко села и охнула от боли в плече. Шрам был на месте. И спальня ничем не напоминала родной дом.

"Значит, не приснилось…"

Она переоделась, с изумлением наблюдая, как сама собой складывается и прячется в пол постель. Окон не было, но сквозь полупрозрачную стену лился голубоватый дневной свет.

Квартира или, как выразилась Клаемь, жилой блок была небольшой. Комната, что-то вроде маленькой кухни, санузел, коридорчик с двумя выходами — на террасу и в подъезд. Если, конечно, вчерашний тупик со стоянкой для летающих тантов можно назвать подъездом…

Ирина прошла на террасу. Здесь цветов практически не было, несколько кадок с серебристой травкой не в счет. Вид отсюда открывался потрясающий.

Заходящее солнце сияло сквозь синевато-жемчужный ажур тонких перистых облаков. А по городу полз прозрачный лиловый туман, невесомыми ручьями обтекая высотные здания.

— Как вы себя чувствуете, Ирина?

Она вздрогнула. Поглощенная феерической картиной заката, Ирина не обратила внимания на Фарго, который, оказывается, тоже был на террасе.

— Спасибо, — сказала Ирина. — Все хорошо. Извините, что так получилось… я не хотела…

— Не извиняйтесь. Мы виноваты сами. Вы еще не окрепли после операции, следовало догадаться, что вам нужен покой…

— Вот видите, — горько сказала Ирина. — Разве можно мне доверить ребенка, если я…

— Перестаньте, — мягко проговорил Фарго. — По правде говоря, мне еще нужно довести до ума концертную программу. Планировать поездку следует не раньше, чем через полгода. А к тому времени вы от проблем со здоровьем благополучно избавитесь.

Крохотный шар солнца коснулся краешком горизонта. Теперь на него можно было смотреть, не щурясь. Ирина вдруг почувствовала себя частью грандиозной картины, нарисованной художником-авангардистом. Неземные черты города, проступающего сквозь лиловый туман, и вместо привычного солнца — маленькая капля густой гуаши цвета индиго…

Наверное, дело было в тишине, полной и глубокой, до звона в ушах. Городская жизнь всегда подразумевает наличие шума от потоков транспорта; как бы далеко от дороги вы ни жили, шум неизбежен и от него не так-то просто избавиться. Ведь есть еще и добрые соседи, куда от них денешься.

…У кого-то день рождения, у кого-то праздник граненого стаканчика, кто-то выясняет отношения на всю улицу, кто-то включает на всю мощь радио — чтобы в ванной было слышно музыку, кто-то врубает Doom через акустику домашнего кинотеатра…

Здесь же, несмотря на соседей и оживленные многоуровневые магистрали, никакого шума не ощущалось совсем. И это только добавляло нереальности в окружающий мир.

— Мне не дано увидеть красоту мира, — заговорил Фарго снова, — но я чувствую… Тепло уходящего светила, холод надвигающейся ночи, огромное пространство, распахнутое в бесконечность… Вот вертится в голове мелодия, а осмыслить ее никак не удается…

Он немного напел себе под нос, отбивая такт пальцами по керамическому боку цветочной кадки. Ирина вдруг обратила внимание, что на одной руке у него пять пальцев, а на другой только три. Причем на старую травму это не было похоже. Наверное, он таким родился…

Фарго нашел наконец нужную тональность и запел громче.

Мир обрел голос.

И в этом голосе было все.

Светлая печаль уходящего дня. Грусть неизбежной разлуки. Боль потери, тоска по уходящему в былое счастью, сожаление о прежней жизни, которую уже не вернуть…

Вспомнились Игорек и Рустам… Как они, что они делают теперь там, дома? Ищут маму, наверное. "Бедный малыш! Как же я перед тобой виновата!" — подумала Ирина. — "Торчу вот здесь, а ты остался без мамы…"

Угас последний отсвет заката и наступила тишина.

— Что с вами, Ирина? — спросил Фарго невозмутимо. — Вы плачете?

— Нет, — она ухитрилась ответить нормальным голосом.

— Не обманывайте, — строго сказал певец. — Я лишен зрения, но со слухом у меня все в порядке, — он демонстративно пошевелил острыми кошачьими ушками. — И нос у меня на месте. Шорох и запах бегущей по вашим щекам жидкости я определяю однозначно: слезы.

— Просто у вас прекрасный голос, — сказала Ирина, торопливо вытирая щеки. — Вот и все.

Ирина вдруг поняла, почему Фаргэля Дорхайона боготворили поклонники. Он отдавал людям свою боль, а они принимали ее за актерское искусство высшей пробы. Но нарочито невозмутимый тон никого не мог обмануть. Фарго знал, что такое настоящие потери не понаслышке.

Странно только, почему он сам, сотворивший такую грусть, не плакал. Или слез уже не осталось?

— Пойдемте в дом, — сказал он. — Малышка уже проснулась.

Да, малышка проснулась. И успела уже выбраться из кроватки. Из детской выползти она, впрочем, не успела.

И они стали с ней возиться. Переодевать, кормить, умывать, пресекать капризы…

Фарго оказался простым парнем, из тех, про кого говорят "свой в доску". С ним было удивительно легко и просто.

Вскоре Ирина совсем перестала стесняться.

— Простите, а можно спросить…

— Спрашивайте, — Фарго был сама любезность.

— А почему вы не спешите провести дочке операцию?

— Какую операцию?

— По восстановлению зрения…

— Что вы! Зачем? У нее все в порядке. Она еще просто очень маленькая. Впрочем, глазки скоро откроются…

Надо же! Аналогия с земными кошками удивляла безмерно. У тех тоже котята рождались слепыми.

— Вам придется воспринять курс ухода за детьми, — продолжал Фарго. — А также выучить наш язык. Воспользуетесь гипнолигатором. Клаемь подготовит записи.

— А вот я еще чего не понимаю… Вы и Клаемь принадлежите к разным биологическим расам. Как же у вас получился общий ребенок?

— Строго говоря, это мойребенок, — объяснил Фарго. — Клаемь уже не в том возрасте, когда можно рожать без риска для жизни. Мы воспользовались услугами суррогатной матери…