Она едва держалась на ногах. Вся одежда пропахла табачным дымом и дешевым пивом: дорогие напитки уже были не по карману. Силимэри придирчиво рассматривала обивку. Она закрывала глаза и представляла себя в лакированном гробу, изнутри украшенном кружевами, представляла, как должно быть мягко, словно лежишь не на досках, а на перине. Но ни одного гроба с матрасом не нашлось. Тогда Силимэри подошла к столу администратора этого мрачного заведения и разыскала ежедневник, вырвала лист бумаги и неразборчивым почерком с прыгающими буквами написала всего две строчки: «Похороните меня в красном гробу и не смейте плакать над моей могилой, порадуйтесь: я отмучилась». Силимэри легла в гроб и, трижды перерезав вены на левой руке, отключилась.

По счастливой случайности Силимэри своевременно доставили в больницу, и уже на следующий день ей было стыдно смотреть в глаза поседевшей матери — Эрунталэ. Реабилитационный период после попытки самоубийства длился более полугода, но и спустя десять лет Силимэри не стала прежней. Часть ее души умерла тогда в том красном гробу, и чувствительность, как кровь на полу, засохла. Силимэри с головой ушла в охоту. Она перестреляла всех волков в западном лесу, с каждого собственноручно содрала шкуру, а потом отвезла меха в северное эльфийское королевство и отдала в детский приют для пошива верхней одежды. Слава о безжалостном охотнике в юбке долетела до самого императора, и он выслал ей приглашение пополнить ряды элитных охотников. Теперь Силимэри одна из немногих, кто не станет искать инструкции по выполнению заказного убийства, она тщательно все спланирует и без лишних вопросов справится с заданием в оговоренный срок. Такой ее сделала жизнь. Но порой ей хотелось разреветься и прильнуть к груди любимого человека, который жалел бы ее, гладил по волосам, спине, шептал нежные слова, с которым она бы смогла начать новую жизнь.

Силимэри тенью подкралась к Тэдиэн, но, не желая напугать, остановилась в полуметре и ровным голосом без каких-либо эмоций заговорила о погоде:

— Сегодня теплая ночь.

Тэдиэн вздрогнула и растерянно обернулась:

— Ночь… Ах, да, теплая, — их взгляды пересеклись.

— Я случайно подслушала ваш разговор, — Силимэри сделала шаг, не спуская глаз с заплаканной эльфийки, — так ты, значит, очередная подружка Анк-Морхорке?

Тэдиэн удивленно приоткрыла рот. Ее короткие белокурые волосы стояли копной и визуально походили на стекловату: такие же рыхлые, желтоватые и безжизненные. Бледная, лицо вытянутое, губы большие, а глаза не выразительные и маленькие, как у поросенка. Силимэри в очередной раз убедилась в безвкусии мужа. И пусть с лица воды не пить, но ни одна из его любовниц не представляла собой ничего особенного ни внешне, ни духовно: ночные бабочки, танцовщицы, певички и официантки. Так она думала.

 Тэдиэн  встала, и они стояли друг напротив друга, всматриваясь в черты лица. Силимэри отметила выступающий животик, но на ее лице не дрогнул ни один мускул. Маска безразличия словно срослась с кожей, и снимать ее было бы мучительно больно.

— Если ты подслушивала, то мне нет смысла отвечать: ты и так все знаешь, — Тэдиэн жалила, как оса, но у Силимэри давно выработался иммунитет к подобным репликам и вообще к любовницам мужа.

— Это был риторический вопрос, — Силимэри указала на скамейку, — а теперь ближе к делу. Меня совершенно не интересуют твои отношения с моим мужем, так что расслабься. Я не собираюсь выцарапывать тебе глаза и таскать за волосы по брусчатке. Ты, своего рода, тоже жертва, и ничего кроме жалости к тебе я не испытываю.

— Только не надо меня жалеть. У меня все прекрасно, — язвила Тэдиэн.

— Ты хорошо подумала насчет аборта? — Силимэри спросила в первую очередь о ребенке, повременив с вопросами о некой Элеоноре.

— А что тут думать? Завтра я избавлюсь от ребенка. Анк-Морхорке придется раскошелиться, — обе присели.

— А если я дам тебе денег и попрошу родить? — Силимэри положила ладонь ей на колено. — Я бы позаботилась о нем, как о родном. Анк-Морхорке признал бы его. Я бы настояла.

— Он никогда не согласится, — Тэдиэн скривилась и зарыдала, но без слез.

— Насколько я поняла, у тебя есть козырь за рукавом: им можно воспользоваться по-разному, — Силимэри убедительно кивнула головой. — Ты ведь понимаешь, о чем я?

Тэдиэн закусила нижнюю губу и задумалась:

— Я даже не знаю, как лучше поступить. Анк-Морхорке пообещал, что если я завтра сделаю аборт, он купит мне роскошный дом и будет покрывать мои расходы. Но я бы хотела все-таки родить этого ребенка, только я бы не отдала его вам на воспитание — я бы хотела сама его растить. Я бы пела ему колыбельную каждую ночь и любила бы больше всех на свете.

Силимэри вновь почувствовала прилив волнующих чувств. Она вскочила, но тут же остановилась и сложила руки на груди крестом.

— Давай ты подумаешь. Завтра в полдень, если ты все-таки откажешься от аборта, встретимся на рынке возле цветочного киоска. Я помогу тебе всем, чем смогу, и не оставлю твоего ребенка в беде ни при каких обстоятельствах.

— С чего такая забота? — выпалила Тэдиэн.

— Ты разве не знаешь, что у нас с Анк-Морхорке нет детей?

— Да, я слышала краем уха о твоем бесплодии, но я бы не была так уверена, что и у Анк-Морхорке нет детей. Он может себе позволить содержать десяток семей.

— Кто такая Элеонора? — Силимэри намеренно перебила, застав собеседницу врасплох.

Тем временем к мосту подъехал экипаж журналистов. У одного из них был фотоаппарат со встроенной вспышкой, и им охотно снимали все подряд, в том числе навел объектив и в сторону, где разговаривали эльфийки.

— Эти папарацци везде, — Тэдиэн повернулась к ним спиной и выжидающе молчала.

Силимэри укуталась в плащ и скрыла лицо от репортеров, не желая обнаружить свою фотографию в утренних газетах .

— Так ты ответишь на мой вопрос?

— Анк-Морхорке задушил ее и закопал труп в вашем саду под орешником, — ответила Тэдиэн. — А сейчас мне уже пора возвращаться домой, поэтому больше никаких вопросов.

Силимэри широко распахнула глаза, не веря услышанному.

— Постой, — попыталась остановить.

— В полдень у цветочного киоска, — Тэдиэн подмигнула и торопливо ушла.

Спустя пятнадцать минут Силимэри уже стояла на пороге своего дома и стучала в дверь. Никто не открывал. В окнах отражалось темное небо и сад. Ни в одном не горел свет.

Пора бы уже вернуться, — Силимэри пошарила рукой под крыльцом, и под дощечкой нащупала ключ. — Хорошо, хоть додумался оставить.

Силимэри отсутствовала в городе три недели: ответственное задание императора, раз и навсегда покончить с предводителем шайки наемников  из прибрежного поселка Ероа, как и предыдущие, прошло успешно. Силимэри не думала ни о заработанном золоте, ни о награде, ни о жалких окровавленных головорезах, умоляющих на коленях не убивать. Силимэри старалась не думать ни о чем, стереть память и мечтала однажды проснуться прежней — веселой и беззаботной фей с чистыми мыслями, душой и руками.

Она вошла в дом. Пахло ванильными пирожными, которые так любил Анк-Морхорке. Луизия — их кухарка, готовила самый вкусный крем из взбитых сливок. Во всей Империи не сыскать более искусного повара-кондитера. Насладившись ароматом, Силимэри нащупала включатель на стене. Один щелчок, и загорелся приглушенный свет. На крыше коттеджа располагались солнечный батареи и генератор энергии.

Силимэри подошла к столику с фотографиями и взяла в руки ту, что стояла на краю. Со снимка смотрел молодой Анк-Морхорке. Он не сильно изменился за девятнадцать лет, только немного набрал в весе, и лицо стало грубее, а так все те же черты: приятный овал лица, волевой подбородок, чувственные и привлекательные губы, прямой нос и большие серые глаза под широкими слегка нахмуренными бровями. На фото его русые волосы отливали  жемчугом, но уже несколько весен в жизни они отливали сединой. Пока только на висках, но все-таки это сигнал, что молодость перетекает в следующую фазу, а останется ли душа прежней — загадка. Силимэри судила по себе: она ожесточилась, окаменела душой, не сохранив юность в сердце, и позволила своей душе остывать.