К середине листопадня. я был еле жив. Я кашлял, из носа текло ручьем, глаза слезились, мне наяву мерещилась всякая дрянь. Помню, полдня со мной рядом под дождем шел оборотень. Мы с ним разговаривали, он меня пожалел и сказал, что жрать такого лядащего пацана — позориться только. Посоветовал идти в Заветреную. "Туда сходятся все дороги, сколько ни есть, — сказал оборотень. — Так что если пойдешь, никуда не сворачивая, как раз и попадешь куда надо". Я ничего не понял — кажется, у меня вообще был жар, — но послушно продолжал идти, никуда не сворачивая, и не заметил, куда ж делся мой необыкновенный спутник.

А к вечеру я вышел к "Толстой кружке".

Мне еще хватило соображения понять, что в таком виде меня могут не пустить на порог, и я попытался умыться у колодца.

Там я и свалился.

А очнулся в тепле, на мягком шуршащем матрасе, одуряющий сенной дух кружил голову. Рваные штаны мои исчезли, зато появилась рубашка, поношенная и очень большая — мужская, так что мне она доходила до колен. Рядом с топчаном, на котором я лежал, сидела веснушчатая девчонка моих лет и сосредоточенно вязала носок на четырех спицах.

Увидев, что я открыл глаза, она заверещала:

— Терк, Терк, он проснулся!

На пороге каморки появился высокий дядька с длинным носом, острыми блестящими глазами и выдающимися усами — я сразу зауважал его за эти усы.

— И что вопишь? Мало ему, что он простужен до последнего, хочешь, чтобы парень еще и оглох? — ворчливо спросил дядька. — Иди, принеси молока и хлеба.

Я провалялся на топчане в каморке три дня, вставая только чтобы выйти до ветру, и все это время меня кормили простой вкусной едой, поили молоком с медом и душистым травяным настоем, укрывали теплым стеганым одеялом, меняли на мне пропотевшую рубашку — словом, нянчились, как с родным. Если не лучше. Не помню, нянчилась ли со мной мама так, пока была жива.

На четвертый день, почувствовав себя гораздо лучше, я собрался уходить и предложил Терку отработать еду и постель.

— Глупостей не говори, парень, — сказал Терк. — Куда ты пойдешь на зиму глядя? Оставайся. Работа в трактире найдется всегда. Полы вымести, посуду вымыть, еду поднести, когда посетителей много. И мне будет веселее, и Хальме будет с кем играть в досужее время…

Хальма — была та самая веснушчатая девочка с косичками.

Я подумал для солидности пару минут — и остался.

-

Заплетала косы. Кожаные ремешки с бусинами. Рябина в волосах. Череда на подоле.

Босые ноги.

Смотрела вслед — без улыбки.

Знала.

Зарекался. Никогда. Не погляжу даже. Не прикоснусь. Не поцелую.

Любовался. Ласкал. Губы — к губам. Опускал голову в колени.

Не уходи.

Уходила.

342 год Бесконечной войны

— Майс Эллгот, третий граф Саллитан! — важно провозгласил дворецкий. Герцог Верейн поморщился, но лишь на мгновение. Навстречу графу он повернулся с самым любезным и приветливым выражением, какое только было способно изобразить его длинное желчное лицо.

— Рад видеть вас в добром здравии, — прогудел Саллитан.

— Взаимно, — сладко улыбнулся Верейн.

— А как здоровье… ээээ… государыни, ваше сиятельство?

— Прекрасно, насколько это возможно в ее положении, — ответствовал Верейн несколько суше.

Этот титулованный галантерейщик явно пришел просить о чем-то. И просьба приурочена к родинам королевы. Интересно. Ее величество должна разродиться со дня на день, и по традиции Леорре VIII будет в превосходном расположении духа (если родится мальчик, ему даже и притворяться не придется). По такому случаю можно многого попросить и многое получить. Ну-с, и что же нужно этому малоприятному типу?

Саллитан не стал долго тянуть и изложил свою — действительно, выдающуюся просьбу.

Он собрался жениться. Для этого королевского позволения не требуется. Но чтобы пригласить в столицу на свадьбу отца невесты… если учесть, кто невеста… Да, губа у графа не дура. Принцесса крови. Видно, совсем обнищал Серрьер в своей ссылке, если согласился отдать дочь за этого вульгарного человека, лишь по недоразумению носящего титул, зато очень, очень богатого.

А пускать Серрьера в столицу отнюдь не следует. Ему только палец дай, по локоть откусит… если не по колено. В этом смысле Верейн и высказался.

— Ваше сиятельство, — проникновенно произнес Саллитан, кланяясь, — только на свадьбу. Всего на несколько дней. Не может же юная девушка выйти замуж без благословения родителя.

— Вот пусть из Каррандии и благословляет. Можно письменно.

— Вааааше сиятельство… — голос графа стал вовсе умоляющим. — Моя голубка так просила… я хотел бы — в качестве свадебного подарка… я же не прошу простить принцу Марелье все его прегрешения. Только допуск в столицу на время свадебных торжеств…

Верейн задумался. Серрьер в столице. На несколько дней. Что успеет наворотить за это время матерый заговорщик? Может быть и ничего. А может быть…

Если поставить на уши весь полицейский департамент, если всшерстить всех шпионов… может быть, удастся выловить уцелевших сторонников того покушения… Соблазн велик.

— Я посоветуюсь с его величеством и дам вам ответ через несколько дней, — сказал Верейн.

Саллитан, низко кланяясь, попытался поймать и поднести к губам руку герцога. "Эк его разобрало", — подумал Верейн, уворачиваясь. С чего бы?.. Но тут он вспомнил, что невесте нет еще тринадцати лет, и гадливо усмехнулся. На цыплят потянуло. Старый развратник. Борода сивая — и вот пожалуйста, девочку ему малолетнюю. Да еще с титулом. А Серрьеру деньги жениха свет затмили.

Ну, это их дело. Хоть и противное.

-

Уходила молча и молча возвращалась. Возникала из тумана у реки. Выступала из листвы. Высвечивалась искрами костра. Тенью выскальзывала из метели.

Протягивала ладонь. Ягоды. Собирал губами. Земляника. Брусника. Клюква. Калина…

Целовал запястье, гладил плечи, распахивал ворот.

Сеновал. Лесная поляна. Душная комната.

Потом — все.

Тряс головой. Пил крепкое. Обнимал другую.

Не верил.

Думал — приснилась.

344 год Бесконечной войны

Осенью в трактир Неуковыры пришла Ила. Была она тоща, большеглаза, с длинными черными косами, платье старое и заплатанное, а на ногах дивной красоты сапожки, мы таких сроду не видали. Ила посмотрела Неуковыре в глаза и сказала мягким серебристым голоском: "Я согласна на любую работу. Мне нужно перезимовать". Неуковыра как-то странно побледнел, потом покраснел и ответил: "Конечно, госпожа. Оставайся". Ила кивнула, подняла тонкую руку — на безымянном пальце блеснуло узкое серебряное колечко — и погладила Терка по щеке.

Она уже разговаривала с Хальмой и Нерой на кухне, а Неуковыра все стоял и хватал воздух ртом, выпучив глаза.

Ила помогала Нере стряпать, кормила скотину, драила полы, мыла посуду, иногда вместе со мной и Хальмой подавала еду посетителям — словом, была на подхвате. Терк поселил ее на чердаке в крохотной комнатке со скошенным потолком.

Потом я застукал ее с Терком. Я сунулся в кладовую — Нера послала за солью — и увидел весьма недвусмысленную картину. Они возились и вздыхали, я вылупил глаза на длинную девичью ногу в замысловатом сапожке, потом сообразил, чем они заняты, и вылетел из кладовой как ошпаренный. И налетел на Неру — не дождавшись меня с солью, она отправилась за ней сама.

— Ну? — спросила Нера грозно, потом увидела мою несчастную красную физиономию, неожиданно широко ухмыльнулась и взъерошила мои волосы. — Ладно, зайдешь туда попозже. А сейчас — марш колоть дрова!

Я тюкал топором по поленьям и недоумевал все больше. Каждой собаке в Заветреной известно, что Нера метит в хозяйки трактира и что не сегодня-завтра своего добьется. Неуковыра уже подкатывал к ней с неуклюжими намеками насчет "вдвоем и зимой теплее". По моим представлениям, Нера должна была сейчас лупить Терка ухватом по голой заднице — или с кошачьим воем рвать черные косы Илы. А она отошла от кладовой едва не на цыпочках, лишь бы не помешать.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: