Или вот Красавчик. Этот не боялся ничего, потому что был дурак. И попер в шестой к Таормине. Говорили ему: не надо. А, все фигня, кроме прибыли, — отвечал Красавчик. Ну и впилился в астероид с размаху. Потерял управление. Как он вопил, что маневровые двигатели барахлят, слышали. Даже передавали ему, чтобы отключил бортовой компьютер и ручками, ручками — явно ж неполадка была в центральном управлении. Как взорвался — видели. Вроде бы ничего таинственного. Только летал он до того без единой поломки восемь лет. А как сунулся в шестой рейс — тут ему и хана.

Рассказывают еще о Локи… Ну эта история давняя, тех, кто помнит ее не с чужих слов, уже и не осталось. Локи пропал из эфира на полуслове. Он был патологический болтун и затыкался только когда спал. А тут — проснулся бодренький и завел бодягу: как он славно поохотился, какое ему досталось шикарное железо, и как он его сдаст и в седьмой раз прогуляется к Легне… И через полчаса исчез. Его последнюю фразу передают из уст в уста: "А что это у нас тут такое красивое сверкает? Ух ты, какая штуко…" Никто и никогда не узнал, что за "штуко" красивенько сверкало перед глазами Локи в его последнюю секунду. Через пару месяцев "Искру" обнаружили парни с патрульного крейсера. Она телепала в белый свет как в копеечку, таща за собой солидную колбасу. Ни Локи, ни его напарника Ваксу не нашли. "Искра" была пуста. По рубке перекатывались две пустые банки из-под пива. А в посудомойке цвели зеленой плесенью немытые тарелки. И все. Патрульные вызвали ближайших мусорщиков, болтавшихся возле руин десятого флота, разбитого наголову при Филлизели… это ж надо, куда занесло пустой корабль от Легны! Через пять звездных систем! Между прочим, это совершенно невозможно, от Филлизели до Легны захочешь — меньше чем за три месяца не доберешься, транспорты и все четыре идут, да не по прямой, в космосе самая короткая дорога чаще всего вовсе не прямая… а вот же… Два корабля выкопались из мусора и отволокли на переплавку и добычу исчезнувшего Локи, и "Искру". Потому что нет в галактике идиотов — брать корабль после такого происшествия. Не нашлось желающих прибрать "Искру" к рукам. Хотя вдова Локи готова была продать ее за десятую часть настоящей цены. Ну, деньги за добычу ей передали, взяли только стоимость горючего, потраченного на перегон до ближайшего завода. Наживаться на этой истории никому не хотелось. Страшновато как-то.

Или вот Милки Вэй. С этим вышло вовсе несуразно. Он только собирался пойти в шестой рейс. Объявил парням в забегаловке при заводе: сейчас развернусь и пойду снова. Плевать, что пять раз уже ходил. Я там присмотрел такие обломки, так висят хорошо, не сразу заметишь, наверняка меня дождутся… Ну, за удачу! — опрокинул стакан, покачнулся и упал мордой в салат. Кинулись тормошить — а он уже умер. Внезапная остановка дыхания. Эскулапы ничего не смогли сделать, даром что прибежали через две минуты.

Этого я видел сам. Не как он умер — но как его везли бегом на каталке, уже синего.

Так что в шестой рейс я — ни-ни.

У меня даже вдовы нет, чтобы продать мою "Красотку" с молотка, когда я помру.

Тем более что никто и не купит.

Пацанку на переплавку? Ну уж нет. Лучше еще полетаем.

Мы готовились к побегу полгода. Лика хладнокровно стащила в нескольких мелких лавках, по шмотке, три комплекта одежды и три пары дешевых тапочек на резиновом ходу. Я осторожно навел справки, где можно найти мусорщиков — оказалось, в Гринфилде, — и разработал маршрут. Защита на школьном компьютере была плевая, и я хорошенько покопался через него в городском информатории, не оставив следов. Сеф насушил сухарей и натырил мелких денег. Крупную сумму мы украли накануне побега, обчистив сумочку директрисы. Нам не хотелось совсем уж пасть в собственных глазах: мы не воры! Нам просто негде больше было раздобыть денег. Так что мы взяли только 500 крон: 100 — на такси, 400 — на непредвиденные расходы, и оставили в качестве компенсации единственную нашу — на троих — ценную вещь: Сефов золотой самородок. По крайней мере мы думали, что он золотой, и Сеф хранил его в тайнике с наружней стороны подоконника, так что кроме нас с Ликой никто о нем не знал. Сейчас я понимаю, что этот кусок блестящей породы был, наверное, вовсе не золотом, а какой-нибудь рудой, да дело прошлое. В конце концов, с приютом я расплатился, едва начал зарабатывать.

Анонимно, конечно. Еще не хватало признаваться им, кто я. И кем стал.

С личной жизнью у мусорщиков обычно незадача. Девушки из приличных семей отшатываются, узнав, чем мы зарабатываем на жизнь. А девушек, которые не отшатываются, обычно не интересуют долгие прочные отношения, приводящие к звяканью свадебных колокольчиков. Разумеется, ни один мусорщик не признается вслух, что хотел бы завести нормальный человеческий дом, где его ждала бы славная женщина, одна и та же, уютная, любящая, которая рожала бы ему детей, варила изредка суп и бранила бы его за мелкие прегрешения. А уж крупных грехов он бы не допускал, ни-ни, если бы у него была настоящая семья… Никто не признается — но многие хотели бы.

Некоторым удается. Мне вот пока никак.

Не то чтобы я жаждал непременно жениться и завести потомство, хотя мне уже хорошо за тридцать, этак, если провозиться еще лет десять, можно помереть холостяком. А вот постоянную зазнобу я бы с удовольствием завел. Я бы никогда не спрашивал ее, чем она занимается в мое отсутствие, лишь бы она была со мной одним, когда я возвращаюсь из рейса и устраиваю себе отдых, проедая заработанные деньги. Но те яркие девочки, которые вьются вокруг наших баров, не понимают слова "постоянство". Они либо еще маленькие и глупые, либо уже просто профессиональные шлюхи. А за пределы очерченного обществом круга нам ходу нет.

Что же, такова жизнь, как говорит Легранж.

Когда я был мальчишкой, я мечтал об одной. Но не сложилось.

Мы иногда видимся, радуемся друг другу при встрече, наговориться не можем. Нас многое связывает, нам есть что вспомнить. Только как мужчина я не интересовал ее никогда. Что уж тут поделаешь.

Была еще… звездочка ясная. Мое счастье, что влюбиться всерьез я не успел. Маялся бы сильно. А так — вздохнул, пожал плечами и улетел разбирать очередную свалку.

Она была студенткой университета в Либерштадте на Сильене, система Вальхейм. Меня случайно занесло в те края — пацанка моя попала в метеоритный поток, нужен был ремонт, и я сел, где уж вышло — прямо скажем, куда дотянул. В мастерских сказали — не меньше месяца, провозились почти два. Делать мне было абсолютно нечего, и я болтался по Сильене, осматривая достопримечательности. Либерштадтский университет стоял в моем туристском списке четвертым.

Я приехал на такси, вылез под жаркое солнце Сильены и побрел по зеленым улицам университетского городка. Вокруг деловито сновала молодежь. Я был старше их всего-то лет на восемь, но чувствовал себя безнадежно старым. Да к тому же я тогда хромал. Повредил колено, когда пацанку от души тряхануло тем самым метеоритным потоком. Этакий раненый боец среди беспечного детского сада — вот как я ощущал себя на бульваре кампуса.

А она бежала с тетрадками подмышкой, очень спешила, споткнулась и упала, рассыпав свои тетрадки. Конечно, я кинулся ее поднимать, и собирать разлетевшиеся листы, исписанные красивым круглым почерком. Надо же, до сих пор помню эти ровные строки. Если напрягусь, могу даже вспомнить, о чем была та курсовая по старинной литературе. Что-то про образ героя в позднюю докосмическую эру.

Мы естественно и непринужденно разговорились — тем более что она после падения тоже захромала, это было забавно. Двое хромых ковыляют к ближайшей лавке. Я хромал на левую, она — на правую. Сели на лавку, смеясь над собой. Немного помассировав ушибленную коленку, она встала, чтобы бежать дальше, и конечно, я проводил ее до ступеней факультета. Набрался наглости и спросил, когда она спустится с этих ступеней обратно. Побродил еще немного поблизости, бросая взгляды на двери с удивившей меня регулярностью. Дождался.