- Проходите в дом. Витя проводи друга в свою комнату, там и располагайтесь, а захотите отдельно, места в доме на всех хватит. Анастасия Ивановна в своей спальне, зайди к ней, дороже тебя у неё никого не было!

- Спасибо тётя Лида, мы сейчас. Сева возьми оба кейса из машины, а я закрою ворота и замкну калитку.

Справившись с воротами и калиткой, я подошёл к Севе и, взглянув в его настороженное лицо, взял у него из рук свой кейс.

- Пойдём, друже, - и, поднявшись на крылечко, вошёл в дом. На меня пахнуло запахами детства и юности, устоявшимися и до боли знакомыми. В горле возник комок, и сердце трепетно сжалось, откликаясь на ярко вспыхнувшие в памяти картины прошлых лет. - Вот сюда, Сева, и я отворил дверь, ведущую на лестницу второго этажа. В моей комнате ничего не изменилось, даже пыли не было на гладких поверхностях мебели. За окном красовалась липа, которую мы вместе посадили с бабушкой, когда мне было всего восемь лет. Теперь это было взрослое и могучее дерево, широко раскинувшее свои цветущие медвяным цветом ветви.

- Это твоя комната, восхищённо воскликнул Сева и тут же разлёгся на большом старинном кожаном диване, Я никуда больше не хочу и буду с тобой тут!

- Оставайся, никто тебя не гонит. Располагайся, я пройду в спальню к бабушке.

С замиранием сердца я переступил порог спальни и увидел большой лакированный гроб, стоящий на двух табуретах. Я подошёл ближе и застыл с раскрытым ртом. Бабушка улыбалась, на её лице не было гримасы боли и страдания последнего мига её жизни. Её губы были приоткрыты в едва наметившейся улыбке. Будь глаза Анастасии Ивановны раскрытыми, улыбка была бы полной. Её волосы ещё не были скрыты косынкой, наверное, Лидия Захаровна решила потом повязать бабушке платок или косынку, как, и положено это делать покойной женщине. Смерть не затронула её кожу и волосы, на щеках застыл румянец, а покрашенные под цвет красного дерева волосы красиво разметались по белой материи подушки. Бабушка казалась живой, вот сейчас она откроет глаза и позовёт меня по имени. Я положил свою руку на сложенные на груди руки бабушки и тихо произнёс.

- Прости меня бабуленька, прости дорогая, что так долго собирался к тебе и не успел тебя застать живой. Мне нет прощенья, прости, родная моя! - мой голос сбился на шепот, на щеку скатилась скупая мужская слеза, и я почувствовал, что мне стало нечем дышать. Подойдя к окну, я провернул ручку его створки и широко распахнул её. В спальню ворвалась утренняя свежесть, порыв лёгкого ветерка подхватил волосы бабушки, и мне показалось, что она ожила и сейчас повернёт голову и посмотрит в мою сторону. Я быстро закрыл окно и, подойдя к гробу, склонился и поцеловал холодный лоб дорогой мне женщины.

- Не сердись на меня, я не забывал о тебе и всегда помнил, что ты у меня есть...,- тихо притворив за собою дверь, я покинул спальню бабушки и вернулся в свою комнату. Сева, увидев на моём лице понятное для него выражение, промолчал и уставился в раскрытую в его руках книгу. Нагнувшись, я прочёл на её обложке - "Наследник из Калькутты". Когда - то в юности, этот пиратский роман вскружил мою голову приключениями его героев по всему миру, и я решил, что непременно побываю во всех местах событий происходящих в сюжете романа. Сейчас я улыбнулся своим мыслям и, взяв книгу из рук друга, сказал.

- Сева, нам пора спускаться к завтраку, пойдём, я покажу тебе ванную комнату.

- Ну вот, только дорвался до интересного чтения, и тут же мне пытаются подменить эту пищу чем-то другим. Ладно, пошли! - Сева легко поднялся с дивана и специально шаркающей походкой поплёлся следом за мной.

Завтрак оказался легким и прекрасным: молодой отварной картофель с маслом и укропчиком, запеченный в фольге карп и на десерт холодный компот из сухофруктов.

"И когда же тётя Лида всё это успела!", невольно подумал я и, потирая руки, уселся за стол.

По ходу завтрака мы сообща обговорили всё о процедуре похорон, о суммах затрат на разные мероприятия включающие в себя все аспекты этого печального действа. Затем встав из-за стола, я поблагодарил за завтрак Лидию Захаровну и предложил Ивану Ильичу подняться со мной в мою комнату. Открыв свой кейс, я отомкнул одно из его отделений и вручил ему 75 тысяч рублей.

- Витя, это очень много, я не возьму столько, да и Лида мне шею проест, если я это сделаю, - и Иван Ильич отрицательно взмахнул рукой.

- Я сам ей всё объясню, берите и не возражайте, - я взял руку Ивана Ильича в свою руку и вложил в неё пятнадцать купюр по пять тысяч. Вы уж меня простите, я выезжал по тревоге из Москвы и не успел купить вам подарки.

- О каких подарках ты говоришь, Витя, в доме покойница, а ты о подарках.

- Я о том, что не был здесь 10 лет и не должен был приезжать с пустыми руками. У меня только и было время на то, чтобы вложить деньги в кейс и завести машину. Но это поправимо, я буду приезжать сюда, здесь прошло моё детство, жили, состарились и умерли родные мне люди и наконец, здесь остаётесь вы, самые близкие и дорогие друзья моих умерших родственников и близкие мне люди. Вы настолько близки мне как вторые мама и папа, если можно так, выразится.

Услышав эти слова, произнесённые мною с чувством и надрывом, Иван Ильич шагнул ко мне и крепко обнял.

- Так и есть Витюша, так и есть, сынок..., - голос старого человека дрогнул, и он, чтобы скрыть свои прорвавшиеся наружу чувства, разжал объятия и, повернувшись, быстро удалился из комнаты.

* * *

На следующий день, после того как мы вернулись с кладбища и пришедшие люди проститься и провести Анастасию Ивановну в последний путь разошлись, Лидия Захаровна организовала своих подруг перемыть посуду и прибраться в комнатах на первом этаже дома, где был накрыт поминальный стол.

Оставшись с Севой одни в своей комнате, я предложил другу показать ему помещения второго этажа дома. В ванной и моей комнате он был, и мы двинулись по коридору этажа, заглядывая во все помещения. Побывав в спальне бабушки, мы сняли с телевизора и зеркал простыни и открыли окно, чтобы проветрить комнату. Как-никак в ней умер старый и нездоровый человек. Затем пройдя чуть дальше по коридору, мы открыли тяжёлую двустворчатую дверь и, раздвинув тяжёлые дверные шторы, оказались в огромной гостиной. На его середине стоял массивный и очень большой старинной работы дубовый стол овальной формы, вокруг которого располагались 12 стульев явно работы одного и того же мастера. Сидения и спинки стульев имели золотистую обивку тяжёлой бархатной ткани и прекрасно гармонировали со скатертью устилавшей крышку стола. Два огромных серванта, застыли у одной из двух глухих стен, набитые разной расписанной посудой. Над столом свисала большая люстра, в которой вперемешку с подсвечниками с толстыми и высокими свечами располагались плафоны с электрическими лампочками. На стене, по правую сторону от стола в раме, отделанной сусальным золотом, висела огромная картина.

- Мы в музее? - спросил, замерев у картины Сева. - Кто автор, я никогда не видел эту картину и её репродукций.

- Я не знаю, - ответил я другу, - спрашивал у бабушки, но ответ так и не получил.

На картине был изображён вид райской природы, по крайней мере, этот пейзаж сразу вызывал такую мысль. Огромная долина, поросшая величественными деревьями и фантастически красивыми цветами. Посредине долины высилась великолепная вилла с садом фруктовых деревьев и водоёмом. По небу плыли белые барашки кучевых облаков, а мир, раскинувшийся на холсте, освещало два солнца, одно крохотное, а другое выглядело как наше земное солнце. В саду виллы и вокруг здания были мастерски выписаны животные очень похожие на наших земных ланей и диких коз, а из поверхности водоёма, выглядывали несколько голов диковинных рыб. На дальней перспективе картины, художником была написана небольшая возвышенность. На её вершине, высилась арка, сквозь которую был виден совершенно иной мир. Сквозь неё виднелась подсвеченная золотом заходящего светила гладь небольшого морского залива, на скалистом берегу которого вздымалась ввысь такая же арка, сквозь которую виднелся ещё один мир.