Сняли горбуна вызванные пожарные. Он уехал на машине «скорой помощи» в ближайшую психбольницу.

Мурад не писал ни прошений о помиловании, ни писем «заочницам». Помиловать себя он должен был сам. Что касается женщин, он считал, что лучше хотя бы раз увидеть, чем получить несколько писем. На зоне была только одна женщина, достойная внимания, — стройная, голубоглазая блондинка с высокой грудью, длинными ногами и тонкой талией, перетянутой широким офицерским ремнем. Она работала начальником медсанчасти и имела звание лейтенанта медицинской службы. Говорили, что она собирается замуж за начальника одного из отрядов. Мурад понимал, что она недосягаема, но от этого мечта становилась еще прекраснее. При каждой встрече Мурад мысленно раздевал ее глазами. Это происходило только в его воображении, но существуют иллюзии, в которых, может быть, заключается самая возвышенная реальность.

Дни, недели и месяцы проходили однообразной тоскливой чередой. Прошло больше года, как Мурад попал в зону. Прежний начальник колонии с повышением ушел в управление. Его место занял начальник оперчасти по кличке Либерал. Режим стал мягче.

Лагерный быт Мурада был полностью налажен. На зоне есть три позиции, от которых зависит нормальная жизнь: первая — это работа, где администрация требует выполнения нормы, вторая — «помазанка» (столовая), дающая питание, и третья — «крест» (санчасть), при помощи которого можно получить диету, освобождение от работы и необходимые медикаменты.

С работой было все нормально. Мурад покупал у «бугра»(бригадира) норму и сдавал в конце смены продукции на сто три процента. Хлеборезом в столовой был толстый татарин. Сказав ему при встрече «Салам алейкум» и получив ответ «Алейкум асалам», Мурад договорился насчет белой пайки. Хлеборез познакомил его с диетиком, а тот за небольшое вознаграждение занес его в список на получение молока.

Фельдшеру санчасти он при удобном случае подогнал несколько безделушек, которые изготовлялись на промзоне мастерами ширпотреба, и при необходимости в любое время мог взять освобождение и не выходить на работу. Можно было жить спокойно и сытно. Но это была жизнь дождевого червя.

Всю зиму, весну и лето Мурад-эфенди после работы уходил на спортивную площадку и тренировался до отбоя. Однажды, когда мимо, источая запах французских духов, прошла начальник медсанчасти, Мурад пропел ей вслед:

В Намангане яблоки

Зреют ароматные.

На меня не смотришь ты —

Неприятно мне.

Она обернулась, оглядела его мускулистую, поджарую фигуру и насмешливо обронила:

— Для осужденного Вы слишком много тренируетесь. Это делает Вас излишне самоуверенным. Вам нужно уменьшить нагрузки.

— Выслушай женщину и сделай наоборот — так сказано в Коране, — ответил Мурад улыбаясь.

— Судя по Вашему хорошему настроению, Вам нравится в тюрьме, — холодно заметила женщина.

— Весь мир — тюрьма, со множеством запоров, подземелий и темниц. Причем, Дания — худшая из них. Где бы я ни был, мне будет одинаково хорошо. Наш мир внутри нас.

— Это слишком сильная параллель. На принца Датского Вы не тянете, — медичка иронично улыбнулась.

— Мой род гораздо древнее династии датских королей. Хан Хулагу, мой предок, был правнуком Батыя. Датским королям принадлежало только Соединенное Датское королевство, а татаро-монголам — полмира.

За год с лишним Мурад знал все сильные и слабые стороны караульной службы. Внутри зоны работали офицеры и прапорщики, которыми руководил хозяин. На вышках и КПП стояли солдаты срочной службы. Ими командовал командир роты, который напрямую начальнику колонии не подчинялся.

Наблюдая за сменами караула, Мурад понял, что это происходит каждые четыре часа, и самым подходящим для побега было время между двумя часами ночи и шестью утра.

Осень затянулась. Листья, осыпавшись с деревьев, ярко-желтым ковром покрывали рыхлую полосу предзонника. Только в конце декабря начал сыпать снег с дождем. Вместе с хмурыми облаками на Мурада навалилась тоска. Временами он слышал, как безумие воет у него в мозгу. Мысли были, словно призраки. Их невозможно было охватить.

В душе томился и жаждал воли неукротимый зверь. Хотелось как можно быстрее выпустить хищника на свободу.

Тридцать первого декабря весь день шел снег.

Шныри до седьмого пота расчищали снежные завалы в локальных секторах.

Мурад-эфенди с утра пошел в санчасть и взял освобождение. Вернувшись в пустой барак, он распорол матрас, достал лыжный костюм, белый маскировочный халат, который он пошил из простыней, кусачки и нож. Сложив все в белый мешок, Мурад дождался, пока двор опустеет, и закопал его в снег на спортивной площадке. Из зоновского репродуктора, будто специально для него, мягко струился голос певицы:

Кружит тихо, кружит тихо непогода,

Кружит тихо наш последний снег.

Как решиться мне в такую непогоду,

Как решиться совершить побег.

В новогоднюю ночь зеки улеглись гораздо позднее обычного. Сказывалось праздничное настроение и безмерное количество выпитого чифира.

В углу барака кто-то долго пел низким хриплым баритоном. Навевая русскую тоску и звеня удалью, голос пел о прошедшем счастье, воле и журавлях.

Часам к двум движение начало затихать, и все заснули с надеждой, что наступивший год будет хотя бы немного счастливее прошедшего. Мурад вынырнул из-под одеяла и тихо оделся. Положив на матрас две старые телогрейки, он придал им форму человеческого тела. Со стороны ног Мурад закрепил два белых шерстяных носка, набитых ветошью и надетых на деревянные палки. Укрыв все это одеялом, он оставил торчать в проходе только два белых носка.

С этого момента назад дороги не было. Нельзя было терять ни минуты. Утром, когда его недосчитается начальник войскового наряда, он должен быть уже далеко.

Мурад вышел во двор. Опять пошел густой мокрый снег. Видимость была настолько плохой, что Мурад с трудом добрался до спортивной площадки. Достав из сугроба мешок с одеждой, он быстро переоделся в лыжный костюм, натянул сверху белый комбинезон с капюшоном и, растворившись в снежной пелене, сквозь вьюжную белую круговерть на ощупь пошел к забору.

Для того чтобы оказаться на свободе, ему нужно было сначала пересечь внутреннюю контрольно-следовую полосу, огражденную от зоны забором из колючей проволоки- Не доходя до забора метров тридцать, Мурад упал в снег и пополз. Коснувшись рукой ограждения, он достал кусачки и, перекусив несколько звеньев «колючки», сделал в нем небольшой проход.

Впереди была контрольно-следовая полоса, ступив на которую хотя бы одной ногой, человек сразу же подвергался смертельной опасности. Она освещалась прожекторами, и «краснопогонник» на вышке, заметив любое подозрительное движение, имел право стрелять на поражение. За удачный выстрел солдата награждали внеочередным отпуском. Оставалось надеяться только на Аллаха и непогоду.

— Аллах акбар, — прошептал Мурад и мысленно прочитал первую суру из Корана. С последними словами молитвы пришла полная уверенность в успехе. По телу разлилась волна внутренней энергии, оно стало невесомым и сильным. Хотя мозг работал четко и ясно, Мурад до конца не осознавал реальности происходящего. Часть его сознания находилась в другом измерении. Вместо засыпанного снегом предзонника он видел, как в безмолвных и вымерзших равнинах афганских гор вдруг вспыхнули и зацвели нежным пурпурно-алым пламенем поля дикорастущего опийного мака. Мурад ящерицей нырнул в проход и оказался в предзоннике.

Впереди был трехметровый бетонный забор, преодолеть который было невозможно. Эфенди пополз вдоль забора к угловой вышке.

Снегопад усилился, видимость стала почти нулевой, и он с трудом различал очертания вышки. Добравшись ползком до вышки, к которой вплотную примыкал забор, Мурад поднялся и прислонился к столбу, слившись с ним в единое целое. От подножия вышки вверх уходила крутая лестница, ведущая в караульную будку. В конце лестницы был прямоугольный люк с откидной крышкой.