Он улыбался! Улыбался по настоящему, когда не обязательно приподнимать вверх уголки губ и слегка сужать глаза... Андрею было хорошо! Он вновь переживал кусочек своего детства — одно из самых приятных его воспоминаний. Лес тоже это видел и воспринимал... Но не понимал! Череда этих образов, ярких и сочных, для него оставались лишь механически усвоенной информацией. Он добросовестно это принял, запомнил, пропустил через себя, но все без толку! Возникало непонимание! Противоречие! Образы, обычные и знакомые для него образы, не соответствовали таким бурным эмоциям!

Откуда столько теплоты, мягкости и спокойствия? Почему образ скрипучего и искрящегося на солнце снега будил у человека такие удивительный чувства? А слегка кислый запах старой овчины, из которой был сшит полушубок, чем он так дорог ему? Сознание Леса путалось... Рациональность, как неотъемлемое правило любого действия, сбоило и могло дать ответа на все эти вопросы!

Далекое детство сменилось юностью. «Парное молоко... Вкусно. Пенки, - новый, еще более бурный шквал эмоций накрыл Андрей и Лес. - Мама!». Отворилась потемневшая дверь и, пригибаясь, вошла стройная женщина. В ее руках был небольшой глиняный кувшин, накрытый льняной тканью. «Буренку только подоили, - толстый и влажной нос мягко ударился об его ладони и осторожно стал давить. - Вкусное молочко». Кувшин уже стоял на столе. Ткань лежала рядом, аккуратно сложенная треугольником. Стенки были теплыми, и приятно грели ладони... В нос ударил аромат парного молока... Подперев подбородок, женщина смотрела прямо на него. Еще молодое лицо... Вокруг глаз небольшие морщинки... Она улыбалась! «Мама, - Андрея «накрыло». - Где сейчас моя мама? Что с ней?».

Все это тоже впитал Лес, но вновь не было ясности... По огромной корневой системе, пронизывающей сотни гектаров старого леса, стремительно пролетали разряды. Они сплетались в немыслимые узоры, выдавая новые все более мощные импульсы... Новая информация, словно механизмы в огромной машине, вновь и вновь сталкивалась друг с другом, потом разбиралась до самых мельчайших элементов...

В нем все бурлило и клокотало! Зимний лес — цельный образ, где сплелись сотни и тысячи моментов, разбирался, словно игрушка в детском конструкторе. Элемент за элементом, деталь за деталью... Образ зимнего леса сменился видением деревьев, потом веток, коры, наконец, появились крошечные почки, какие-то орешки. Резкий импульс и все началось по новой! Огромный сугроб превратился медленно падающий снег, который сменился одной большой и геометрически правильной снежинкой...

Андрей метался! Не телом, а разумом! Тревога за мать вытолкнули наружу образы войны. «Что же с мамой? - терзала его страшная боль неизвестности. - Мама?!».

… Вновь всплыла казарма. Первые минуты обстрела! Грохот! Летящие кусочки кирпича! Пыль! Крики!

- Ковальских, твою мать! - возникло перекошенное от ярости лицо. - Чего телишься?! В ружье!

Дрожащие руки привычно искали штаны... Вот, на полу...

- Быстрее, быстрее!

Еще один взрыв, потом опять взрыв. Рядом кто-то упал, громко застонав при этом.

«Ремень, где мой ремень? - фрагменты страшной картины сменялись один за другим. - Куда же я его положил? Спинка кровати! Где?». Кто-то начал стрелять через бойницу!

- В атаку! Бойцы за мной! - голос, словно горн затопил все вокруг...

Потом снова пришла боль! «Война! Немцы! - вворачивало Андрея от вновь переживаемых минут катастрофы. - Вон они... Это плац!». Спотыкаясь на вывороченных кусках земли, он пытался успеть вслед за всеми. Винтовка вырывалась из его рук, норовя лягнуть по животу. Взрыв! Свет и все!

Видения лились непрерывно, становясь все более эмоциональными и контрастными. Все, что Андрей когда-то воспринял очень близко к сердцу, рвалось мощными толчками наружу... В нем все болело, горело, взрывалось!

22

Село Малые Хлебцы, бывшее Царство Польское. Мимо немецкой комендатуры быстро проковыляла сгорбленная фигурка.

- Слышь, Михеич, глянь-ка в окно! - оживился Митрофан, грузный детина с похожим на картошку носом. - Кто это там такой шкандыбает?

За его спиной раздался скрип половиц и к окну прилипла морда по-меньше. Вихрастая голова с кое-как державшейся на ней фуражкой прижалась к самому стеклу, словно пыталась его выдавить.

- Ба, это же ведьма! - удивленно протянул он, осторожно протирая рукой потеющее стекло. - Ты же под и не знаешь ее... Живет у нас тут старая карга одна уж черт знает сколько. Думал, что окочурилась уже давно. А смотри-ка, живет себе и горя не знает.

- Что правда ведьма? - лицо у Митрофана имело настолько детские черты, что практически у любого вызывало смех. - Как же так?

Это собственно случилось и в этот раз. Увидев, как он разинул рот, напарник схватился за живот.

- Ты, Гнат, снова за старое?! - зло заговорил, не любивший такого Митрофан. - Снова? Что у тебя не спрошу, ты ржешь, как лошадь... Сейчас как дам в зубы!

Смех прекратился в мгновение ока. Кулаки у того, несмотря на детское выражение лица, были дай бог каждому. Кроме того, помахать он ими тоже был не прочь.

- Понял, понял, Митька! - пробормотал Гнат, на всякий случай отодвигаясь по дальше. - Говорят люди, что ведьма она... Зубы там заговаривает, рожениц охаживает, приворот какой там нашептать может. Ходил я как-то к ней... Любку чай знать должен? Митронину?

Митрофан наморщил лоб. Всплыли крупные морщины, как борозды на вспаханном поле.

- Ну, учитилишкина дочка, - продолжал тот, ерзая на месте. - Ну? Ладная такая деваха... Во! Приворот хотел сделать ей... Так, эта старая карга меня с порога спустила! Барбоса, вот такенного, натравила! Вот тварь! Ничего она у меня еще попляшет! Знаешь, что мы сделаем?

У Митрофана было детским не только лицо, но и умишко тоже не особо отличалось. Поэтому он всегда старался держаться с теми, кто соображал быстро.

- А? - акнул он, заинтересованно смотря на своего напарника. - Что?

- Смотри, мы с тобой кто? - Гнат выразительно постучал по нарукавной повязке, где чернела немецкая надпись. - Правильно, полицаи! - его палец рванул вверх. - Законная власть! Мы должны поддерживать настоящий порядок! Понял! Немецкий порядок! Во! А тут у нас не порядок! Давай собирайся! Пойдем к этой старухе.

После этих слов Митрофан заметался по комнате, ища свое оружие.

Бабка Милениха, тем временем, уже почти подошла до заветного дома. Толкнула калитку, прошла мимо пустой собачий будки и торкнулась в дверь.

- Кто там! - раздался тонкий голосок после некоторого времени. - А?

- Леська это ты? - тихонько спросила бабка, наклоняясь к тонкой щелке. - Открывая, бабка Милениха это! Давай быстрей!

- Дочь, открой, - из глубины дома донесся чей-то голос; на пороге стояла невысокая девчушка с длинной косой и испуганно смотрела на старуху.