Вои губы надули и нахмурились. Не бывалое дело, чтобы воев, как отроков сопливых деревянными палицами учили.

Но иначе посмотреть, Ратимир и трех раз мечом махнуть не успел. А он ли не боец? Да и воевода Смур строго — на — строго прекословить запретил.

Учить, пока время есть, буду, как самого волхв Вран учил.

И покраснел. Прежде ни когда бы так дерзко не позволил себе с воями разговаривать. Исчез за спасительной дверью и подошел к Ратимиру. Тот, спал, уронив голову на кулаки. Снова покрутил иглы между пальцами.

— Не мешают, сударь Ратимир?

Старшина, сквозь сон, что — то пробормотал не разборчиво. Боль улеглась и во всем теле чувствовалась не бывалая легкость. Так бывало, когда таскаешь целый день тяжелые кули на спине, а потом сбросишь последний на землю и словно вполовину вырастаешь. Прогнал сон неимоверным усилием воли.

— Не здешнее это волховство было, Радогор. И бой твой не здешний. — Говорить старшине не хотелось, до того нега разобрала. — Тайный это был бой. Подлый. Как и тот удар, которым ты меня поразил бы, будь на то воля. Из чужих земель все это. Слыхивал я про такое, но ни как не думал, что здесь встречу. Скоро ли?

— Так я убрал уже все, пока ты ворчал и сетовал.

Иголки на земле в ряд лежат. Радогор рядом с лавкой стоит и с улыбкой на него смотрит.

— Пробегись по избе.

Ратимир послушно прошелся по избе вдоль стен.

— А теперь наклонись.

Проследил за тем, как старшина сгибается в поясе.

— Теперь в другую сторону прогнись.

Можно было и не спрашивать. По лицу старшины можно было судить, что помогло волхвование. Словно помолодел Ратимир. И тело по — молодому слушается. И в поясе не ноет, не свербит.

— Завтра снова иглы тебе поставлю. А там уж поглядим. Лучше бы, хоть дней пять тебе ко мне походить Верней бы было. Но тяжелое тебе пока, сударь Ратимир, лучше не поднимать, чтобы снова боль не разбудить. А затем сможешь жить, как прежде, до того весла…

Ратимир с удивлением посмотрел на парня. Говорит твердо, словно и возражений не ждет, как поживший, потоптавший дороги, муж. И глаза не юношеские. Уверенные глаза.

— Ныне же здесь, на лавке спать будешь. Я тебе на ноги и на спину к ночи еще раз руки возложу. Позвонки после весла разом не поправишь. Вижу, что весло крепкое было. И руки крепкие были.

Угадал Радогор. И весло было крепкое. А рука того крепче.

Ветер в ту ночь поднялся невиданный. Прибрежные деревья в воду валил и рекой гнал на полдень. Их лодии по все реке разметал и глазом повести не успели, а не то, сообразить. Что делать и как быть. Понесло по воде, как по морю — океану и хряснуло о прибрежный камень. Подхватило волной и бросило на берег. Оглянуться не успели, как из — за стены дождя выпрыгнули на них прибрежные люди, окружили со всех сторон и разом посекли половину.

На Ратимира наскочили сразу двое. У одного он сразу меч из рук выбил и рукоятью своего меча его ошеломил. С другим же наскоро не получилось. Очнулся под холодной водой тот, которого он успокоил рукоятью меча. На беду ему в руки попало весло Лодейное. Тем веслом он и ублаготоворил его. Добивать его не стали. Решили, что после весла долго не проживешь. Торопились лодии грабить, пока товар вода не унесла. Лодий же ни одной после того разбоя и бури не уцелело. И народа треть осталась. А потом еще и ждать долго пришлось, пока кто мимо водой пойдет и их подберут. Домой попал в беспамятстве. Хорошо еще не бросили. А могли и бросить.

— Ин ладно. Ночую. Но на пристань все же схожу. Смур тебя одного считал, а я, кроме тебя, здесь уже третий. — Усмехнулся он. — И еще будут те, кому в ночь на стене и на воротах стоять. Чем кормить будешь?

— Те со своим кормом придут. — Успокоил его Неждан. — Ночью на стене тоскливо, кусок сам из мешка в рот скачет. Без припаса ни как нельзя.

— Тоже верно.

Ратимир не слушает, о чем говорит Неждан. Нет, нет да и бросит взгляд на Радогора, который о чем — то не слышно переговаривается с враном.

Не знает парень ни своей силы, ни своей цены. Не зря Смур в него двумя руками вцепился и всеми ногами упирается, чтобы удержать его в городе.

И не по времени бы в воинской избе на лавке таскаться, но уж очень влечет его к себе не понятной силой этот юнец с глазами зрелого воина. И юнец ли? За несколько дней лицо огрубело и губы отвердели. Из глаз зимней стужей тянет. И если бы не юношеский пушок на верхней губе, то и юнцом нельзя назвать бы было.

Ребятки, — Отводя глаза в сторону, неуверенно попросил он, — не проговоритесь, что старшина меча не мог поднять и крюком согнулся. А то как я дружину водить буду? На смех поднимут.

Ребятки дружно головой кивают. Де, не беспокойся старшина. Как можно? Убережем все в тайне. И слова не пророним. Или мы не понимаем?

Но Ратимир смотрит на них с подозрением. Не верится. А как верить, если доведись ему быть на их месте и то бы не удержался. Вестимое ли дело боль болью снимать? Положил ладошку на спину и все, беги на лавку. Или иглы в тело, после которых в пору в прискочку скакать, хоть через прясло прыгать.

Но на пристань ушел. Хотел быстро обернуться, но не вышло. Закрутили, завертели дела, затянули и в воинскую избу вернулся затемно.

Ретил его глухом ворчанием. — только со зла можно было придумать для грозного зверя такое имячко, — встретил его глухим ворчанием. По виду чистый лесной зверь и в ночь должен был утянуться в лес, чтобы набить к утру брюхо, а он вытянулся у порога во всю свою не малую длину и косит на него не любезным глазом. И ворон его глаза приоткрыл. Как сел днем на колышек в стене, так и сидит. А птице ли сиднем сидеть над изголовьем? Или на стол моститься. Тут и хлеб режут и яство ставят, и ложки кладут А сгони попробуй. Не придется по нутру вещей птице и ступай следом за старостой.

Лавка пуста. Его ждет.

Охлябя и Неждан вповалку на полу спят. Размахнули руки во всю ширь и отдирают так, что небу жарко. Аж завидки берут, до чего славно спят. Хорошо еще, что потолок матерыми плахами, в пол — бревна кладен, а то бы как ветром сдуло от их молодецкого храпа. Тут же, у стены подменные вои спят и парням ни в чем не уступают. Даже глаз никто не открыл, когда он появился.

Радогор место себе в жилье с воинским припасом облюбовал.

Бэр даже пошевелиться не вздумал. Как лежал, так и лежит И головы не поднял. Де, тебе надо, ты и перешагивай сам через меня, как хочешь. А мне и так хорошо. Лежал, лежу и лежать буду.

— Ну, и как знаешь. Тебе же хуже будет, если оступлюсь.

Но не наступил. Поостерегся.

Через волок месяц рожками в избу заглядывает

— Долго ходишь, сударь Ратимир. — В дверях появился Радогор. — Я уж и ждать устал. Думал, раз отлегло, отступила боль, не придешь больше.

— Так не болит же. — Неуверенно успокоил его старшина.

— Сейчас не болит, а если завтра заболит?

— Ребят побудим. — Сам не понимая почему, начал оправдываться Ратимир. И даже руками развел, показывая, что не так уж он и виноват.

— Их теперь березовым поленом буди, не разбудишь. — Улыбнулся Радогор и подтолкнул старшину к лавке. — Или вечерять будешь прежде? А нет, так оголяйся до пояса.

Ратимир скорбно вздохнул, задрал рубаху и повалился на лавку. Радко помял ладони, чувствуя, как они наливаются теплом, сел, подвинув его к стене и медленно провел ладонями по спине вдоль позвоночника от шеи к пояснице. Потом еще раз. Чуткие и ловкие его пальцы забегали, сминая кожу. Коснулись позвоночника и Ратимир ощутил, как мурашки стаями рассыпались по всему телу, наполняя его сладостным теплом.

— Ныне спокойно спать будешь, сударь.

Радко убрал руки со спины и опустил рубаху. И вздохнул.

Ах, дедко, дедко! Ему бы только услышать той ночью его думки, глядишь бы и по иному все обернулись, если бы вместе были. Не могло не обернуться не по иному.

Утром подошел к лавке и легко тронул Ратимира за плечо.

— На столе хлеб, молоко… Неждан домой бегал. Ну, и что понравится.

Перевязь через плечо и, дожидаясь. Когда ратимир глаза откроет, в двери. Ворон, голова и шея выше лавки, заковылял по полу, стуча когтистыми лапами. Бэр, напоминая о себе, осторожно заскулил.