Глава 15

Перед Эркюлем Пуаро стоял стакан с настойкой, приготовленной ему Джорджем. Он отпивал из него маленькими глоточками и думал о себе. Некоторые люди убивают время, собирая складные картинки из отдельных кусочков дерева. А вот он давно уже занимается подбором фактов. Для того чтобы найти каждому из них подобающее место, их надо было сначала должным образом взвесить и оценить, найти внутренние связи, проверить, какие признания являются существенными, а какие случайными, ложными.

У него побаливали ноги, обутые в изящные лакированные полуботинки с узкими носками. Отсюда он и начал. Направила его по этому трудному пути его старинная приятельница миссис Оливер. Мачеха. Вот он стоит на садовой дорожке возле калитки. Женщина, только что склонившаяся над розовым кустом и вырезавшая из него слабые побеги, поднимает голову, чтобы взглянуть на него. Что он может найти полезного для себя в этом воспоминании? Ничего. Золотистая головка, цвета спелого колоса, волны и завитки волос, по форме напоминающие знаменитые искусственные локоны миссис Оливер. Тут Пуаро позволил себе слабо улыбнуться. Однако волосы у Мэри Рестарик находились в гораздо более аккуратном состоянии, чем у писательницы. Золотая рамка для ее миниатюрного личика, казавшаяся для него немного великоватой. Сэр Родерик уверяет, что ей приходится носить парик, так как у нее из-за болезни вылезли собственные волосы. Большая неприятность для молодой женщины. Действительно, если как следует подумать, то голова миссис Рестарик была уж в слишком идеальном порядке. Если она действительно носила парик — полностью полагаться на заверения сэра Родерика не стоило,— то об этом обстоятельстве следует подумать. Любой парик таит в себе известные возможности... Он припомнил состоявшийся с ней разговор. Было ли сказано что-нибудь важное? Вроде бы нет.

Следующее воспоминание — та комната, куда они вошли. Безликая гостиная в доме состоятельных людей. Два портрета на стене. На одном из них изображена женщина в сизовато-сером туалете. Узкие губы крепко сжаты. Серовато-коричневые волосы. Первая миссис Рестарик. Внешне она была старше своего мужа. Его портрет висел рядом. Лансберг был великолепным портретистом. Пуаро мысленно остановился на портрете мужчины. В тот первый день он не рассмотрел его подробнее, как позднее, в кабинете Рестарика...

Эндрю Рестарик и Клавдия Рис-Холланд. В этом что-то было? Перешагнула ли их близость чисто официальные рамки? Вроде бы нет. Он недавно вернулся в родные края, после многолетнего отсутствия, у него уже не осталось здесь ни друзей, ни знакомых, и он сильно переживал из-за странного поведения своей единственной дочери. С другой стороны, именно в таком положении ему было бы естественно обратиться к своей исключительно компетентной секретарше и попросить ее рекомендовать для его дочери подходящее помещение для жилья. Ну, а она, не все ли равно ей было, кого пускать жить, поскольку она все равно искала «третью девушку»? Третья девушка... Почему-то это выражение, впервые услышанное им из уст миссис Оливер, все время приходило ему на ум. Как если бы оно было наделено каким-то другим значением... пока еще ускользавшим от него...

В комнату вошел Джордж, аккуратно прикрыв за собой дверь.

— Пришла молодая леди, сэр. Та самая, которая приходила сюда на днях.

Эти слова как бы перекликались с думами Пуаро. Он выпрямился на стуле.

— Та молодая леди, которая приходила во время завтрака?

— Нет, сэр. Я имею в виду ту, которая приходила сюда за сэром Родериком.

— Ага, ясно.

Приподняв удивленно брови, Пуаро добавил:

— Пригласите ее сюда. Где она сейчас?

— Я провел ее в кабинет мисс Лемон, сэр.

— Понятно. Пусть зайдет сюда.

Соня не дождалась, пока Джордж доложил о ней. Она вошла в кабинет раньше него с довольно воинственным видом.

— Мне было очень трудно уехать из дома, но я приехала. Я хочу вам сказать, что я не трогала этих бумаг. Я никогда ничего не ворую! Понятно?

— Кто-нибудь обвинил вас в воровстве? — спросил Пуаро.— Садитесь, мадемуазель.

— Я не хочу садиться. У меня мало времени. Я просто пришла вам заявить, что это совершенно неверно. Я — честный человек и требую, чтобы мне это было сказано.

— Мне все ясно. Вы заявляете, что не трогали этих бумаг, документов, писем или сведений, которыми располагает сэр Родерик в своем доме? Так?

— Да. Я пришла вам заявить об этом. Он мне верит. Он знает, что я не способна на такие поступки.

— Прекрасно. Я принимаю ваше заявление.

— Вы полагаете, что сумеете отыскать эти бумаги?

— У меня имеются другие расследования, куда более срочные. Но дойдет очередь и до бумаг сэра Родерика.

— Он переживает, страшно переживает. Есть одна вещь, которую я не могу ему сказать. Вам я расскажу. Он теряет вещи. Они находятся не там, где он рассчитывает их найти, потому что, как бы это выразиться? Он их прячет в самые неожиданные места. Я-то знаю, что вы подозреваете меня. Меня все подозревают, потому что я иностранка. Потому что я приехала из другой страны. Они считают, что я ворую секретные документы и занимаюсь шпионажем, как это любят описывать в дурацких романах. Я не такая. Я не дура!

— Вот это всегда бывает приятно услышать... Больше вы мне ничего не хотите рассказать?

— О чем мне с вами еще разговаривать?

— Кто знает?

— О каких других расследованиях вы упомянули?

— Мне не хочется вас задерживать. Возможно, у вас выходной?

— Да, раз в неделю у меня имеется возможность делать то, что мне хочется. Именно поехать в Лондон. Ходить в Британский музей.

— В музей Виктории и Альберта тоже?

— Совершенно верно.

— А в Национальной галерее полюбоваться картинами. А в хороший день можно отправиться погулять в Кенсингтон-Гарденс или даже в Нью-Гарден.

— Почему вы вспомнили про этот сад?

Он заметил, что на какое-то мгновение она просто замерла, голос у нее изменился.

— Потому что там великолепные цветы, кустарники и деревья. Ах, вы должны непременно там побывать. Входная плата там небольшая. Пенни, как мне кажется, или два. И за это ты можешь гулять, сколько угодно любоваться тропическими растениями или же посидеть на скамеечке и почитать книжку.

Он ей добродушно улыбнулся и с интересом наблюдал, как усилилось ее беспокойство.

— Но я не смею вас больше задерживать, мадемуазель. Возможно, вы сегодня договорились о встрече с кем-нибудь из друзей в одном из посольств.

— Господи, откуда у вас такие мысли?

— Ну, ведь вы, как вы справедливо заметили, иностранка. Так что вполне естественно предположить, что у вас могут найтись друзья в вашем собственном посольстве.

— Вам кто-то что-то наговорил! В чем-то меня обвинили. Поймите, он глупый старик, который все забывает и теряет. Это все. И он совершенно не разбирается в важности документов. У него нет ни секретных, ни вообще стоящих бумаг. И не было.

— Мадемуазель, вы говорите, не думая... Время проходит, понимаете ли. Он действительно когда-то занимал большой пост, и ему доверяли государственные секреты.

— Вы стараетесь меня запугать.

— Ну, что вы, мадемуазель. Я никогда не страдал, мелодраматизмом.

— Миссис Рестарик. Вот кто вам все это наговорил. Она меня не любит.

— Она мне этого не говорила.

— Ну, так я ее не люблю. Таким женщинам я не доверяю. Убеждена, что у нее имеются тайны.

— Правда?

— Да. У нее имеются тайны от своего мужа. Она наверняка ездит в Лондон и в другие места, чтобы встречаться с каким-то мужчиной.

— Как интересно! Вы предполагаете, что у нее роман с другим?

— Да. Она ездит в Лондон чуть ли не ежедневно.

И не всегда говорит мужу правду о причине ее отсутствия. Послушать его, так она каждый день осматривает новый дом. По-моему, в Лондоне и не найдется такого количества пустых особняков. Он занят в конторе и не задумывается над тем, почему его супруга проводит больше времени в Лондоне, чем в деревне. И она притворяется, будто страшно любит работать в саду.

— Вы не представляете, с кем она там встречается?

— Откуда мне знать? Я за ней не слежу. Мистер Рестарик по природе не подозрителен. Он верит каждому слову своей жены. Ну, и, конечно, беспокоится за свою дочь.

— Да, несомненно, за дочь он переживает. Кстати, что вам о ней известно? Хорошо ли вы ее знаете?