– Я обладаю частичной способностью ощущать добро и зло.

– У тебя до сих пор есть способности? Даже после потери крыльев?

Кэт оглядела комнату и вместо ответа спросила:

– У тебя есть что-нибудь выпить? Знаешь, что-нибудь не из змей?

– Естественно. – Одним поворотом запястья он откатил в сторону стену за телевизором, явив взгляду Кэт маленькую кухню, которая очень походила на кухню из "Флинстоунов". Только у Гадеса было электричество. Для холодильника и плиты.

– Да уж, не ожидала. А ванная тут не прячется?

– Другая стена. – Когда Гадес отправился на кухню, он услышал, как откатилась стена и одобрительное бормотание Кэт.

– Рада увидеть душ. Не так рада увидеть... что это, корыто вместо туалета? – Её обескураженный тон рассмешил Гадеса. – Похоже на корыто для свиней.

– Я поклонник старого стиля.

Но веселье быстро сошло на нет, когда Гадес открыл буфет, где стояло всего две чашки. Со стуком поставив их на каменную столешницу, он обругал свои спартанские жилищные условия.

Он никогда раньше об этом не переживал, но сейчас, взглянув на своё жилище глазами Кэт, ему стало немного не удобно, и это совсем ему не понравилось.

Поэтому, вместо того, чтобы потянуться к жуткому пойлу, что делали в Чистилище, он взял с полки подаренную тридцать лет назад Лимосом, одним из Четырёх Всадников, бутылку рома.

– Ром подойдёт? И можешь не отвечать на мой вопрос.

– Какой вопрос? Ах, верно. Гм, да, ром подойдёт. Моя способность не настолько сильна, как до потери крыльев, но я по-прежнему ощущаю разницу между добром и злом на большем расстоянии, чем могут большинство ангелов или истинно падших.

Пока Гадес наливал ром в чашки, он осознал, что за все те разы, что видел Кэт и задавал ей вопросы в течение визитов к Азаготу, он очень мало о ней знал.

О, он слышал историю о том, как Кэт потеряла благодать, как связалась с Гетелем, предателем, продавшим её душу ради ребёнка Сатаны. Гадес также знал, что Кэт была достаточно смелой, чтобы признаться в своих ошибках вместо того, чтобы попытаться их скрыть.

Восхитительно. Не тот маршрут, каким действовал бы он в её ситуации, но, эй, Гадес никогда не был сияющим маяком, даже когда над его головой раскачивался нимб.

Подхватив чашки, Гадес вернулся к Кэт. Проклятье, стоя в центре гостиной, она была прекрасна: с босыми ногами, джинсы разорваны в нескольких местах, узкая полоска живота выглядывала между повязкой и топом.

Но больше всего потрясали её волосы – восхитительная грива рыжих кудрявых волос, спадающих на плечи и груди спутанными локонами. Кэт выглядела как воительница. Ей не хватало только меча и щита.

А ему не хватало мозгов, потому что он не должен был думать об этом. Гадес подошёл к Кэт и вручил чашку с ромом.

– Итак, с такой способностью, – начал он, – что ты делала на Небесах?

– Ты имеешь в виду, что я делала до того, как начала работать на предателя, который выкинул меня с Небес? – её тон был лёгким, саркастичным, но в нём определённо слышалась горькая нотка.

Конечно, если бы он едва не начал апокалипсис, то ему тоже было бы печально.

– Да. – Гадес поднял маленькую кружку в тосте. – Именно это.

Кэт бросила на него раздражённый взгляд.

– Я серафим. Как ты думаешь, чем я занималась?

Насколько Гадес знал, серафимы были низшим ангельским классом, несмотря на то, что говорили в человеческом мире, поэтому Кэт могла работать близко с людьми.

– Была ангелом-хранителем?

Кэт усмехнулась.

– Серафимы не работают в земной реальности. В основном мы занимаемся административной работой для людей, которые только-только к нам попали.

Гадес надеялся, что его слова не прозвучат грубо:

– Звучит чертовки скучно.

– Так и есть, – признала Кэт. – Но из-за того, что у меня была способность различать добро и зло, моя работа была чуть более интересной.

Кэт была интересной.

– Как это?

– Что ж, все люди содержат в себе добро и зло, но по большей части они добрые. Когда их земные тела умирали, они почти незамедлительно попадали на Небеса.

Она снова опустилась на стул, осторожно, будто он расколется. Хотя, мог бы.

Гадес сам его сделал, обнаружив в процессе, что Повелитель Душ из него куда лучше, чем Повелитель Мебели.

– Злых тут же забирали гриминионы Азагота и приводили сюда. Но если возникал вопрос об уровни зла, гриминионы предпочитали оставлять их, поэтому души оставались в человеческом мире в качестве призраков или самостоятельно попадали на Небеса. У таких людей специфическое равновесие добра и зла. А те, что люди называют социопатами, ещё более запутанные.

Да уж. Гадес никогда об этом не задумывался. Да, он знал, что оттенков добра и зла больше, чем звёзд на небе, но он никогда не размышлял о том, что же делалось с теми, кто не подходил ни Небесам, ни Шеулу.

– Значит, ты работала с нетипичными личностями?

– Мы называли их Нейтралами. Или Изгоями. – Кэт глотнула ром, её веснушчатый носик чуть-чуть поморщился. – И да, моя работа состояла в том, чтобы почувствовать их, думаю, ты так бы это назвал.

Гадесу нравилось её ощущать. Наверное, это было лучшее из ощущений.

– Как ты это делала?

Кэт улыбнулась и указала на обнажённые руки и ноги.

– Наша кожа – наша сила. Мы не можем распознавать добро и зло так, как это делают животные, некоторые люди и другие ангелы – шестым чувством. Для нас узнавание и осознание происходит через кожу. Вот почему на мне всегда мало одежды и она обтягивающая, иначе до меня не доходят ощущения и я чувствую себя так, словно задыхаюсь.

А это интересно. Гадес никогда не встречал никого, кто бы разделял его влечение к обтягивающей одежде. Большинство людей считали, что обтягивающая одежда сковывает, но Гадес уже давно осознал, что одежда, которая ощущается как вторая кожа, даёт ему больше свободы и позволяет чувствовать мир вокруг. Воздух. Тепло или холод. Касание женщины... когда он мог его вынести.

Он глотнул ром.

– Так почему ты не работаешь обнажённой?

Она поймала его взгляд и смело удержала, и будь проклят Гадес, если он не перестал дышать. Он дразнил её, Кэт же была серьёзна:

– Некоторые из моих коллег так и делали. – Она подняла руку и намотала на палец прядь волос, и Гадес мог поклясться, что это получилось почти... игриво. – Я предпочитала нашу стандартную униформу, состоящую из, как люди их называют, топика и миниюбки.

Гадес представил Кэт в такой одежде и мгновенно затвердел. И всё же, и в рваных джинсах и открывающем живот корсете она ему тоже нравилась. Он как в замедленной съёмке наблюдал, как Кэт поднесла к губам чашку, как двигается горло, когда она глотала.

Проклятье. Гадес прикончил содержимое своей чашки, отчаянно нуждаясь в жидкости для увлажнения пересохшего рта.

– И как же ощущается добро и зло? – хрипло произнёс он. – На твоей коже?

– Я тебе покажу. – Кэт направилась к нему. С каждым шагом её бёдра покачивались, а груди подпрыгивали в плавном, соблазнительном ритме. Во рту Гадеса снова пересохло, а когда Кэт подошла и положила ладонь ему в центр груди, он будто воды попил.

Очень медленно Кэт вела ладонью по прессу Гадеса, её касание легче пёрышка, оно едва ощущалось, и всё же, Гадес прекрасно осознавал каждое её движение, каждый сантиметр её ладони.

– Доброта и лёгкость, – тихо произнесла она, – как будто купаешься в шампанском. Касание болеутоляющее и искромётное. Оно пробуждает, даже когда расслабляет тебя.

– Как секс, – пробормотал Гадес. – С тем, кто тебе нравится.

– С тем, кто тебе нравится? – Кэт моргнула. – А зачем заниматься сексом с тем, кто тебе не нравится?

По груди Гадеса вибрацией прокатилось мурлыканье.

– Детка, это как драка, только с оргазмами.

– И, предполагаю, без крови.

– Без, если делаешь всё правильно. – Гадес поиграл бровями и Кэт закатила глаза. – А как же для тебя ощущается зло? Если добро ощущается хорошо, то зло – плохо?