Глава 1

Автобус преодолел последний подъем, и вот наконец перед нами раскинулся Линкасл, уютно угнездившийся в горной долине, словно залитая волшебным лунным светом коробочка с драгоценностями. Проспекты и улицы, ясно различимые даже с такого расстояния, переливались мерцающими огнями неоновых ламп.

Я вынул из кармана конверт, разорвал его на мелкие кусочки и, опустив стекло, рассеял их в темноте ночи.

Толстуха, сидевшая позади, ткнула меня в плечо пухлым пальцем и проговорила:

— Если не возражаете, я бы попросила вас окно закрыть.

Тон у нее был такой, словно она обращалась к дебилу.

— Я бы попросил вас закрыть рот,— вежливо ответил я, и она подчинилась моему желанию.

Всю долгую дорогу рот ее ни на секунду не закрывался, оживленно комментируя решительно все, начиная от умения шофера управлять машиной и кончая шумом, который производил ребенок на "переднем сиденье. Но сейчас он захлопнулся так основательно, что плотно сдвинутые губы слились в едва заметную полоску.

Я же окно поднимать не стал, искренне надеясь, что встречный ветер сорвет с толстухи парик. До самого вокзала оно так и оставалось открытым;

Заглушив мотор, водитель обратился к пассажирам:

— Линкасл. Здесь можно пересесть на поезд или на автобус до Чикаго. Имеется сообщение и с другими городами Восточного района. Мы стоим двадцать минут, затем отправляемся дальше к югу.

Но для меня путешествие закончилось. Обождав, пока рядом протиснется толстуха, бормочущая что-то весьма нелестное, хот» и нечленораздельное, в мой адрес, я одарял, ее скверной ухмылкой, снял с багажной полки свой металлический чемоданчик и спустился на тротуар.

Где-то поблизости дважды оглушительно свистнул паровоз, И огни промчавшегося поезда осветили тропинку к железнодорожному перрону.

Дежурный по станции предупредил; что времени у желающих сделать пересадку в обрез, и целая толпа транзитников галопом помчалась на платформу.

Я поставил чемоданчик на землю, закурил последнюю сигарету и направился в зал ожидания. Вдоль одной из его стен тянулась обшарпанная буфетная стойка, напротив красовались газетный киоск и билетная касса.

Все кресла и скамейки были заняты, и я пошел в мужскую комнату. Секунду поразмыслив над тем, не стоит ли мне умыться, я решил, что кувшина теплой воды и капли жидкого мыла в любом случае не хватит для того, чтобы расправиться с грязью многомильного путешествия. К тому же все равно я нуждался и в услугах парикмахера, и в смене замызганных брюк с кожаным пиджаком.

Потому я ограничился только мытьем рук.

Вернувшись в зал ожидания, я увидел, что у буфетной стойки освободился один табурет и сразу понял, почему это произошло: на соседнем, вовсю работая языком, сидела толстуха из автобуса. Измученная, усталая буфетчица была на грани слез, и если бы я не примостился рядышком, тетка вполне могла получить свой второй кофе прямо в физиономию. Но теперь она заткнулась, и сморщила нос, словно от меня дурно пахло.

Подошла официантка, и я сказал:

— Кофе, ветчину и швейцарский сыр. Хлеб ржаной.

Выполнив мой заказ, она небрежно бросила мелочь в кассовый ящик.

Расправившись с едой, я повернулся на табурете и стал разглядывать зал ожидания.

Только сейчас я заметил в окошечке билетной кассы какого-то старика. То, что он увидел меня гораздо раньше, я понял сразу. Перед его окошком стояли четыре человека, жаждущих обзавестись билетами, но он не баловал их вниманием. По существу, он даже и не глядел на них: его маленькие глазки то и дело зыркали поверх стальной оправы очков в мою сторону. При этом лицо его становилось озабоченным, словно у отца, обеспокоенного недомоганием дитяти.

Все долгие тысячи миль моего путешествия я не уставал думать .о том, как же это произойдет в первый раз. И вот свершилось: всего лишь сгорбленный старичок с пожелтевшими от постоянного курения обвислыми усами. Совсем не так представлял я себе начало.

Последний желающий получил, наконец, билет и отошел от кассы. Старик попытался изобразить улыбку, но я сказал самым небрежным тоном:

— Привет, Пеп!

Впечатление было такое, словно кто-то схватил его за усы. Верхняя губа дернулась, обнажив тридцать два фальшивых зуба, и сперва робкая, а затем более твердая улыбка появилась на его физиономии.

— Господи! Джонни Макбрайд! Ты ли это?

— Давненько не виделись, а, Пеп?

Мне непонятно было странное выражение его лица. Но, по крайней мере, одно было ясно: он узнал меня.

— Давненько, господи боже! — сказал он.

— Как дела в городе?

Он смешно лязгнул зубами, изо всех сил стараясь выглядеть приветливым.

— Ничего не изменилось, все по-прежнему. Ты... собираешься у нас задержаться?

— Да, на какое-то время.

— Джонни!

Я подхватил свой чемоданчик.

— Увидимся позже, Пеп. Я устал как черт. Мне бы где-нибудь на ночь пристроиться.

Я не хотел задерживаться в зале ожидания. Теперь мне предстояло вести себя очень осторожно.

Прежде всего надо было осмотреться и все разведать. Излишняя торопливость наверняка бы укоротила мой век.

В газетном киоске я купил сигареты «Лаки-страйк» и жвачку. Потом вернулся на платформу и, расположившись в тени станционного здания, принялся наблюдать за суетой возле автобусов, попутно размышляя о том, что теперь уже ничего не изменить и хочу я того или нет придется пройти через все. Самое смешное заключалось в том, что я этого хотел. Хотел больше всего на свете, даже одна мысль об этом была сладка и приятна, точно поджаристый бифштекс для голодного. Вот кое-кому правдивая история не покажется такой приятной.

Точнее, троим людям. Один из них умрет, у .другого будут переломаны все руки, да так основательно, что они уже никогда не смогут ему служить. А третий получит такую трепку, что до конца дней своих сохранит на теле отметины. Третьим была женщина.

Чья-то неясная тень отделилась от угла станционного здания и двинулась в мою сторону. Когда неизвестный добрался до освещенного места, я разглядел высокого широкоплечего мужчину, грузного, каким становится профессиональный спортсмен в. отставке, не утративший, впрочем, силы и быстроты движений.

Свет из окна падал прямо на его грубую, словно нарочито вылепленную вокруг торчащего изо рта окурка сигареты, физиономию. На нем была новенькая широкополая шляпа с узкой лентой на тулье, которая отлично подошла бы какому-нибудь рантье, но такой костюм, надел бы скорее обыкновенный работяга. Впрочем, он был бы ему вполне к лицу, если бы не оттопырившийся из-за лежащего в нем пистолета карман.

— Огонька не найдется, паренек?

Мужчина подошел ко мне вплотную, и я чиркнул спичкой. Он кивнул в знак благодарности и, пыхнув сигаретой прямо мне в лицо, спросил:

— Надолго к нам?

— Возможно,— ответил я.

— Откуда прибыл?

— Из Оклахомы,— выдохнул я сигаретный дым ему в физиономию, так что он закашлялся.— Нефтяные промыслы.

— Здесь такой работы не найдется.

— Кто сказал?

Мне почудилось, что он собирается ударить меня, но он всего лишь разгладил серебристую полосу на кожаном планшете.

— Я тебе говорю.

— Да?

— Мы здесь не любим переселенцев. Особенно из Оклахомы. Через двадцать минут отходит автобус, Для тебя было бы лучше занять в нем место.

— А что будет, если я откажусь?

— Могу продемонстрировать, коли тебе так хочется.

Я отшвырнул окурок, и он, прочертив в темноте дугу, мягко упал на дорогу.

— Хочется,— сказал я.

Эти парни, которым так нравится изображать из себя крепких мужчин, обычно хорошо разбираются, с кем имеют дело: с настоящим человеком или с сосунком. Мой не составлял исключения.

— Двадцать минут,— повторил он и тоже бросил сигарету.

Из-за угла вывернуло такси и притормозило рядом с нами. Я поднял чемоданчик и подошел к машине. Водитель, совсем еще мальчишка с прилизанными волосами, смерил меня оценивающим взглядом.

— В город,— произнес я.

Полицейский тоже приблизился к кромке тротуара.

Парнишка ухмыльнулся.

— Чем платить будешь?

Я вынул из кармана пачку банкнот, нашел среди двадцаток и полусотенных две долларовые бумажки и швырнул на переднее сиденье.

Он моментально сунул их в карман и на глазах преобразился.

— В город так в город, друг,— сказал он.

Захлопнув дверцу, я выглянул из окошка. Коп так и не сдвинулся с места. Но лицо его собралось в гармошку: он никак не мог сообразить, почему настолько ошибся, приняв меня за сосунка, да еще нищего.