фотографию. Ты ее не видел.

И он передал Печеркину фотографию черепа после медицинской обработки раны.

Любому, даже не искушенному в криминалистике человеку стало бы ясным, что такой

громадный пролом на черепе камнем сделать невозможно.

— Понимаешь?..

— Ну, не дрались мы,— сразу же изменил свое предыдущее показание Печеркин.—

Разругались просто. Стал он про мать опять говорить разное. Одернул я его несколько раз, а он

— назло... Подвернулась под руки тормозная колодка. Ей и стукнул... Суетин укоризненно

покачал головой.

— Крутишься ты... а куда вывернуть надеешься, не понимаю. Если ты убил его без

умысла, то, наверное, сбежал бы поскорее от этого места. А то ведь и ремешок на руку накинул,

и хоть неважно, а прикрыл свою «работу» снежком... И деньги не забыл. Все по плану!

— Не хотел я его убивать! — истерически крикнул Печеркин.— Это шадринская сука всю

дорогу мне мозги крутила!.. Уже на полдороге к Красному были, а она через каждый шаг:

«Давай!» да «Давай!»...

...На очной ставке с Коляскиной Печеркин повторил эту часть своих показаний, и тогда не

выдержала Коляскина. Все: и безобидность ее, и веселость, и простота — все слетело с нее в

мгновение. Она захохотала издевательски и зло, натянула Печеркину кукиш:

— Вот как я учила тебя убивать, бандит! Он не хотел, видите ли!.. Так на что ты в рукаве

от дома две версты штырь-то нес, а?..— И стала в оскорбленную позу: — Я и поехала-то в

Свердловск, чтобы мужика от смерти спасти, да не сумела... А перед следователем молчала, тебя

жалеючи. Теперь не стану...

Дмитрий Николаевич понял, что наступил тот самый отвратительный момент развязки,

когда уличенные преступники в животном страхе перед суровой расплатой начинают спасать

свою собственную шкуру. Все, что до этой минуты составляло их тайну, всплывало наружу. И

уже не отрицалась собственная вина, а лишь побольше выпячивалась преступная доля

соучастника. В такие минуты следователю бесполезно вмешиваться. И Дмитрий Николаевич,

как и Моисеенко, присутствовавший при этом, молча курил, прислушиваясь к последней ссоре

Коляскиной и Печеркина.

27

Да, убийство было задумано еще в Шадринске. И причиной тому стала не только давняя

ненависть Геннадия Печеркина к Афанасию Мельнику, но и деньги, которые не давали покоя

Клавдии Коляскиной. Она знала, что рано или поздно ей придется расстаться со своим

случайным престарелым любовником, но расстаться с его деньгами ей не хотелось. И она,

почуяв взаимную неприязнь Печеркина и Мельника, намеренно подогревала вспыхнувший

между ними скандал. Не лишенная сообразительности, она поняла, что Мельника лучше убить в

Свердловске, где раньше он никогда не был и знать его никто не может.

Жена Печеркина, столь самоотверженно погасившая приступ ярости мужа в Шадринске,

об уговоре Клавдии и Геннадия ничего не знала. Она лишь догадывалась, что между

окружавшими ее людьми назревал какой-то непонятный скандал, но и в мыслях не могла

допустить, что все это кончится убийством человека.

...В тот последний вечер в Соколовке Геннадий Печеркин не поскупился на выпивку и,

пожалуй, впервые в жизни был настойчив в угощении жены. Поэтому она раньше всех и

прилегла на постель, не задремав, как она утверждала, а уснув крепким сном.

Посидев за столом некоторое время, стали укладываться и все остальные: вставать

предстояло рано, до Красного пешком больше часа ходьбы, поэтому будильник поставили на

пять часов утра.

Ни Печеркин, ни Коляскина не хотели рисковать. К поезду на Красное каждый день

спешило много людей. На единственной дороге из Соколовки они наверняка столкнулись бы с

кем-то из них. Поэтому, услышав храп заснувшего Мельника, Клавдия Коляскина неслышно

поднялась с постели, подошла по мягкому половику к комоду, на котором мирно потикивал

будильник, и перевела часовую стрелку на два часа вперед...

Встали по звонку. Сборы в дорогу заняли всего несколько минут. Татьяна Печеркина

мирно спала на своей кровати.

...Ранних путников встретила густая темнота. Только с визгом била по ногам поземка.

Ветер мешал разговаривать, и поэтому шли молча.

Мельник с чемоданчиком шагал рядом с Клавдией, Геннадий Печеркин держался позади.

На пустыре метель гуляла свободнее. Клавдия то и дело поворачивалась к ветру спиной.

Мельник, уткнувшийся в воротник своего пальто, не мог видеть, как его недавняя подружка

делала нетерпеливые знаки Печеркину. Но тот молча шагал, не обращая на нее внимания.

А Клавдия начинала мерзнуть и всячески показывала это Печеркину, негодуя на него за

непонятную задержку. Она снова повернулась к ветру спиной, готова была выругаться от

досады, но на этот раз Печеркин сам махнул на нее рукой, показывая, чтобы она шла дальше.

Клавдия вздохом погасила досаду и тотчас же почувствовала, как молча повалился на нее

Мельник, мешком рухнул на дорогу. Над ним с опущенным металлическим штырем тяжело

дышал Печеркин.

— Все! — выдохнул он наконец.— С одного разу. .

— Куда его? — быстро спросила Клавдия, высвобождая из руки Мельника чемоданчик.

— Рядом выработка старая есть,— сказал, озираясь на темноту, Печеркин.— Помоги...

— Куда я в сапожках-то?! — зашипела Коляскина.— Хватит у тебя силы за обоих. Я лучше

на дороге покараулю. Вдруг кто пойдет...

— Сейчас и волки спят. Только мы с тобой...

— Ладно, ладно, ладно!.. Разговорился. Оттаскивай куда-нибудь подальше. Ты — в

валенках...

Печеркин расстегнул полушубок, снял поясной ремень, затянул его вокруг кисти руки

Мельника и молча потянул труп по снегу. Скоро он растаял в снежной темноте. Появился

неожиданно:

— Теперь давай поскорее шагать.

— Куда девал-то? — забегая вперед, спрашивала Клавдия.

— Не найти. Надежно пристроил.

— След-то остался!

— К утру заметет,— успокоил он.— Да и не больно кто по сторонам тут глядит в такую

погоду.

— А весной найдут, тогда что?

— Весной я с бульдозером как-нибудь заеду да столкну на него кубометра два и — хватит

ему.

Остаток дороги почти бежали. Отдышавшись в сенках, порадовались, что никого не

встретили. Стараясь не разбудить Татьяну, выложили из чемодана деньги. Клавдия села за стол

считать, а Печеркин, забрав чемоданчик, ушел к печке. Подбросив на красные угли пару

поленьев, он сунул в огонь документы Мельника, какие-то тряпки, наконец, затолкал и сам

чемоданчик...

— А зря мы вовсе мужика-то решили,— услышал шепот Клавдии.— Я думала, у него

тысяч тридцать, а тут всего шестнадцать...

— Заткнись! — процедил Печеркин. Клавдия сунула деньги за пазуху. Звякнула недопитой

бутылкой по стакану.

Проснулась Татьяна, спохватилась сонно:

— А где Афанасий?

— Уехал,— ответила Клавдия.

— А ты?

— Раздумала. На улице холодина поднялась, а у меня пальто старое, стежь скаталась, вовсе

не греет. Думаю, с чего это я буду зубами чакать из-за чужой нужды.— Схохотнула:— Вот

допьем с Геннадием вино, да и в Шадринск поеду. .

* * *

Печеркина и Коляскину приговорили к расстрелу. Позднее Коляскиной меру наказания

изменили, заменив тюрьмой, Печеркину в помиловании отказали.

После расстрела Печеркина его жена пришла к Суетину. Показалась спокойной.

— Посоветоваться зашла,— объяснила она.

Убийство Мельника было связано с деньгами. По этому на имущество Печеркина

наложили арест: родственники убитого могли подать иск на возмещение ущерба. Однако они от

этого отказались. Татьяна Печеркина сказала Дмитрию Николаевичу, что решила из Соколовки

уехать. Про себя ее решение он одобрил: в другом месте ей будет лучше, не говоря уж о детях,

над которыми здесь вечно бы висела опасность оскорбления. Так вот, Татьяна перед отъездом