Полковнику хотелось порассуждать, а Вязов слушал рассеянно, — все это ему было известно.

— Что же вы мне посоветуете? Прекратить поиски? — спросил Вязов.

— Эх, молодость, молодость! — вздохнул полков-пик. — Такого совета я вам не дам, вы сами прекрасно таете. Вы приняли решение на месте, вам, как говорят, виднее, и продолжайте действовать по своему усмотрению.

— Благодарю. — Вязов сделал нетерпеливое движение, но полковник помрачнел и сказал тихо:

— Не торопитесь, лейтенант. — Он закурил, аккуратно положил спички на папиросную коробку и снова заговорил:- Я должен сделать вам два замечания. Нетерпеливость в любом деле бесполезна. Это первое. Зазнайство и самонадеянность- плохие друзья. Это второе. Разбираетесь? Надеюсь. — К большому удивлению Вязова полковник стал на глазах молодеть: лицо оживилось, морщины исчезли. Он сидел прямо. — Я объясню вам подробнее свою мысль. Действуете вы неправильно, почти в одиночку. Времена Шерлока Холмса давно прошли, люди стали умнее и изворотливее. Почему вы не опираетесь на наш актив, почему вы думаете, что вы хитрее преступников?.. Вы предполагаете, что преступники работают на заводе. Так почему же до сих пор не связались с участковым Расулевым?

Вязов почувствовал, как к лицу его стала приливать кровь. Он ясно понял, что сделал промах из-за своей самонадеянности, попал впросак, как юнец, ничего не смыслящий в людях. Теперь он слушал полковника с уважением и страхом.

— Вам, дорогой, поручено очень важное дело, преступление загадочное, несмотря на его видимую простоту. На этом розыске вы или проявите свой талант, или покажете незрелость в оперативных делах. — Полковник, видно, не замечал подавленного состояния лейтенанта. — Вы интересуетесь, наверное, чем могу я зам помочь?! Единственно — советом: не надейтесь тХпько на себя, держитесь ближе к людям, они вам всегда окажут помощь. Но не бросайтесь в другую крайность, не тыкайтесь носом, как слепой котенок, во все углы, работайте с теми, кто в какой-то мере связан с Алексеем Стариновым: по работе ли, по личным взаимоотношениям, даже по любовным. Теперь разрешите вам задать несколько вопросов. Прежде всего — предполагаете ли вы, что слепая связана с преступниками?

— Пока у меня нет оснований для такого предположения, — сказал Вязов.

— Почему «пока»? Вы считаете, что у вас было мало времени для устранения этого «пока»?

Вязов молчал.

— Не подумали. Ясно. Есть ли какая-либо связь Кости с братом, кроме, так называемой, родственной?

— Нет.

— Виктор в шайке Суслика?

— Нет. Обрабатывается.

— Это ответы более определенные. Так. — Полковник помедлил. — У нас имеются сведения, что старик Старинов в прошлом принимал от сына ворованные вещи и сплавлял их. Выясните, какие отношения у Марии с Алексеем. Узнайте, с кем в близких отношениях Алексей и Суслик на заводе и в поселке. — Полковник помолчал и добавил:- Постарайтесь, Михаил Анисимович, чтобы сын Терентия Федоровича не попался на каком-либо деле, это моя личная просьба. Причины не объясняю, вы их сами понимаете.

В голосе полковника зазвучали мягкие нотки. На лице его опять отразилась усталость: в морщинистых мешках под глазами, в тонких губах, в синеватой бледности щек. Строгости в глазах уже не было, он смотрел добродушно и ласково.

— Вот теперь вы можете идти. На вашу сообразительность я, как видите, надеюсь, — добавил полковник дружески и тяжело поднялся.

— Спасибо, — горячо сказал Вязов, вскакивая.

— Благодарить будете потом, когда мои советы вам помогут в действии.

Вязов отправился на то место, которое указал Костя. Ночь была непроглядная. В теплом влажном воздухе резкими были запахи глины и травы. Вот и поворот, за которым должен ждать Костю Виктор. Вязов приостановился и услышал громкий разговор:

— Еще раз спрашиваю, почему ты пошел без моего согласия и даже без ведома? Ты хочешь, чтобы твоя поганая душа немедленно полетела на небо?

— Что я особенного сделал, что? — пропищал Суслик. — Я не знал, что тебе это не нужно, пусти, пожалуйста.

— Ты все знал, все, идиот первой степени, козявка безмозглая, — не отставал Алексей. — Я из тебя повытряхну требуху, останешься ты голенький, как ангел, и будешь милым для богомольных старух. Говори, зачем пошел?

— Деньги нужны…

— Деньги! Мало я тебе даю?

— Мне надоело просить…

— Ты будешь просить до самой своей смерти, червяк безродный! Ты способен только ползать, а не соображать, твоя голова набита грецкими орехами и гремит. Я расколю ее.

Вязов поспешно сделал несколько шагов и вдруг увидел, как Суслик побежал по тротуару. Внезапно из-за угла раздался свист. Не раздумывая, Вязов засунул пальцы в рот и свистнул так, что эхо далеко откликнулось троекратно.

— Эге, кого я вижу! — воскликнул он, быстро завернув за угол. — Виктор Терентьевич! Что ты здесь свистишь, как угорелый?

— Здравствуйте, Михаил Анисимович! Товарища поджидаю, — невозмутимо ответил Виктор, попыхивая папиросой.

— Что-то запоздал твой товарищ. Отец тебя не выпорет за то, что ты так поздно гуляешь?

— Я не маленький, нечего за мной смотреть, — неохотно пробормотал Виктор, явно недовольный встреч чей. — Отец меня не порол и не будет. И вам не совету Ь вмешиваться в мои личные дела.

— Ах ты грубиян! Ты зачем пришел сюда? Какие у тебя дела в три часа ночи? — резко спросил Вязов, н Вот возьму хворостину, да отстегаю тебя вместо отца

— Вы осторожней в выражениях, Михаил Анисимович, законы я знаю, — сказал Виктор, собираясь уйти. Он свистнул еще раз и добавил:- Я боюсь, как бы вам боком не вышел этот разговор.

— Шагай, шагай до дому, — сдерживаясь, посоветовал Вязов. — По-дружески тебе советую не свистеть поздней ночью, не подавать сигнал. Иначе будет плохо и тебе и твоему отцу.

Отец Симы Федот Сергеевич Богомолов слыл спокойным и тихим человеком. Работал столяром на заводе, и никто никогда не слышал, чтобы он кого-нибудь оскорбил или обидел. Федот Сергеевич не курил, водку не пил, и многие за глаза называли его «христосиком». Кое с кем из рабочих он иногда заговаривал о боге, о религии, но над ним посмеивались, начинали веселые рассказы о чертях и ведьмах, и Федот Сергеевич уходил восвояси, не обижаясь и не вступая в споры. Жена его, Елена Парфеновна, да еще кое-кто из близких знали, какая история стряслась с ним лет десять назад. Федот Сергеевич был тогда непробудным пьяницей. Иной раз дело доходило до того, что он неделями не являлся домой, ночевал в пивной или под забором. И вдруг он переменился: после двух дней отсутствия явился домой в необычном виде — чистый, трезвый и без песен.

Елена Парфеновна была беззаботной женщиной, неострой на язык, прямой и напористой в действиях. В те дни, когда Федот Сергеевич напивался до бесчувствия, Елена Парфеновна его ругала на чем свет стоит — отводила душу. Иногда он поднимал было кулаки, но жена схватывала полено, и он боялся, как бы она не пустила в ход это оружие. О причинах столь резкой перемены в характере мужа Елена Парфеновна узнала несколько позже: оказалось, он стал баптистом. Для Елены Парфеновны начались еще более мучительные дни. Впоследствии она проклинала того человека, который уговорил мужа вступить в эту проклятую секту. Приходя с работы, Федот Сергеевич теперь неотлучно сидел дома, если не считать его хождений на моления, и беспрестанно придирался к жене: то она грубое слово кому-то сказала, то крикнула громко, то не соглашалась слушать чтение священных книг и не ухаживала за «братьями», которых он приводил десятками. Это были странные люди и даже подозрительные; иные из них нигде не работали и косо посматривали на хозяйку.

— Побойся бога, — просительно говорил жене Федот Сергеевич.

— Не боюсь я бога, он сам меня боится, и черти меня боятся! — кричала Елена Парфеновна, выведенная из терпения.

Федот Сергеевич тяжело вздыхал, качал головой и уходил к своим «братьям».