Где же Вязов?.. Что с ним?..

Николай Павлович позвонил дежурному по управлению и попросил его сообщать в любое время все сведения, которые поступят. Потом вызвал к себе Поклонова.

Старший лейтенант явился незамедлительно. Его виляющая походка и то, как он сел на стул, вначале осмотрев сиденье и пощупав его, словно там могли быть гвозди, и черные, расплывчатые зрачки, в которых таилась злость или ненависть, — все в нем не нравилось Стоичеву.

— Все ли благополучно в семье, Филипп Степанович? — спросил Стоичев мягко, продолжая наблюдать за каждым движением старшего лейтенанта.

— А что с ней сделается? Пою, кормлю, как все.

— Детишки здоровы?

— Не замечал, чтобы болели. С ними жена все крутится. Ее дело.

— Отец тоже должен знать о здоровье детей, — поправил Николай Павлович.

— Да я поинтересуюсь, как же, — спохватился Поклонов. — Если они не болеют, так что же о них особенно надо знать, товарищ капитан?

— Очень рад, что у вас в семье порядок, — сказал Стоичев и наклонил голову.

— Спасибочко, товарищ капитан, поинтересовались.

— Еще я вас хотел спросить вот о чем: давно ли эта слепая Мария, о которой вы пишете в письме, гадает на базаре? — продолжал Стоичев. — Я должен знать подробности, прежде чем сделать определенный вывод о действиях лейтенанта Вязова.

Такого оборота Поклонов не ожидал и на мгновенье смутился, но быстро справился с собой, и опять прежнее подобострастное выражение заиграло на его лице.

— Давно, товарищ капитан, я знаю ее с тех пор, как стал участковым. Женщина она тихая, безобидная.

— А знаете ли вы, что она гадает по книге Льва Толстого и случается даже, что держит книгу вверх ногами?

— Извиняюсь, товарищ капитан, не мог знать, я по-ихнему не читаю, — признался Поклонов и пристально посмотрел на заместителя начальника, не понимая, к чему он клонит.

— И о семье ее ничего не знаете?

— Извиняюсь, упустил из виду.

Стоичев помедлил, глянул куда-то поверх головы старшего лейтенанта, amp;apos; потом медленно оглядел его сверху вниз.

— Видите ли, Филипп Степанович, — в раздумье заговорил Николай Павлович, — по моему мнению, работник милиции не только укротитель хулиганов и каратель врагов, он еще воспитатель?.. Не так ли?

— Совершенно точно, товарищ капитан, — поспешил согласиться Поклонов.

— Почему же вы не поинтересовались Марией? Она ведь обманывает людей, говорит им, что ей в голову взбредет… Да и такая ли она милая женщина, как вы ее представляете? Мне кажется, наоборот, не может быть человек славным и милым, если он других обманывает. Я скажу больше: наша задача не только в выявлении преступников после свершения ими преступления, а и в предупреждении преступлений, в профилактике, как говорят медицинские работники. Что же вы сделали в смысле профилактическом на вашем участке? Молчите? Значит, ничего не сделали. А как вы думаете, для чего слепая дала взятку лейтенанту Вязову?..

— Извиняюсь, не знаю, — проговорил Поклонов, но ни подобострастия, ни смущения на его лице уже не было заметно; он сидел надутый, исподтишка взглядывая на капитана.

— Вот видите, на вашем участке люди дают и берут взятки, а вы не знаете, для чего это делается, каковы причины и, тем более, последствия. Виноват не только тот, кто берет взятку, но и тот, кто ее дает. Есть какие-то причины, обязательно. Мария слепая, она не видит человека, которому дает деньги, а лейтенант Вязов отказывается…

— Я сам видел… и уже докладывал об этом, — не глядя на капитана, проговорил Поклонов и вынул из кармана записную книжку. — У меня фактов много записано, не все я в письме указал. Могу, так сказать, добавления внести.

«Почему у него много фактов в блокноте? Какие?..»- подумал Стоичев.

— Вы говорите, Филипп Степанович, у вас много фактов в блокноте, — продолжал он вслух, — а я не помню ни одного вашего выступления на собрании. Зачем бы бережете эти факты?

— Когда надо будет, я скажу, — буркнул Поклонов и спрятал блокнот обратно в карман.

«Вон как!»- мысленно воскликнул Стоичев и теперь уже не мог подавить раздражения.

— Хорошо. Можете идти! — сказал он коротко и строго.

После ухода Поклонова Николай Павлович опять долго сидел неподвижно. Мысль о том, что слепая женщина может по голосу узнать человека, которому давала деньги, и радовала и беспокоила Стоичева. Но сознается ли она, что давала взятку?..

За окном сгущались сумерки, улица потемнела. Зажглись фонари, окна домов засверкали розовыми квадратами. От духоты и от сумерек у Николая Павловича стало муторно на душе. Есть люди, которые не заботятся о себе, вроде Вязова; они проходят мимо мелочей, для них исполнение долга — непреложный закон, пусть в страшной опасности; и есть другие, вроде Поклонова, которые свое благополучие строят па мелочах, на подвохах. Их не называют преступниками, но они преступники, — теперь Николай Павлович в этом был уверен, — и их следует судить не за то, что они прямо приносят вред, а за то, что они мешают работать. Но почему Копытов так упорно защищает Поклонова? Надо завтра же поговорить в политотделе.

Позвонил дежурный из управления. Самолет обнаружил в горах на дороге две машины, но людей вокруг машин нет.

Стоичев поблагодарил дежурного, попросил информировать его и в дальнейшем.

Чтобы сократить время, он принялся просматривать подшивку газеты «Правда». В отделении было тихо, дежурный ходил по коридору, и его тяжелые шаги гулко раздавались в пустом здании. Прошло не менее трех часов. Наступила полночь, а от Вязова не было никаких известий. Летчик, видимо, давно ушел на посадку — в темноте летать бессмысленно, ничего не увидишь. Николай Павлович решил не уходить до утра.

Было время, когда он, отработав у верстака положенные восемь часов, возвращался домой посвистывая; цех и завод оставались позади, Стоичев забывал о работе, думал о кинотеатре или о футболе. Теперь его частенько тянуло на завод, хотелось взять в руки молоток, зубило, хотелось растереть на ладони нежные металлические опилки. Но он знал, что сейчас, уходя домой, он не забудет цеховых дел, привык беспокоиться о коллективе, о людях. Некоторые говорят, что есть трудная и легкая работа. Николай Павлович не мог согласиться с этим. Всякая работа трудная, если к ней относятся с душой; просто есть разные люди.

Надя решила найти Вязова и вышла из дома. Вчера они встретились на улице, он поздоровался и прошел мимо. Надя хотела остановить его, крикнуть, но раздумала: «Что, если он не остановится?!»

Надя вспомнила сейчас эту встречу и пошла быстрее. Ласковый ветер навевал на нее грусть, но она старалась держаться стойко, не поддаваться унынию, сохранить решимость.

Ночью Ташкент чудесен. Центральные улицы его похожи на аллеи парка, гирлянды лампочек освещают деревья, асфальт, — тень и свет, переливаясь, отражаются на нем, как в зеркале, и люди движутся, как невесомые. Маленькие же улицы напоминают глухие лесные дороги, над которыми вверху соединяются кроны деревьев.

Красив канал Анхор, который разделяет город пополам. Ночью кажется, что воды его остановились, в них покачиваются золотые огоньки; ивы склоняют к воде длинные нерасчесанные волосы, а тополи неподвижны, вонзив острые вершины в темное небо.

Еще более задумчивая и грустная, Надя возвращалась назад. Вязова дома не было. Куда же он мог уйти?.. В театр? В парк?..

Надя шла тихо, стараясь не расплакаться. Неожиданно перед ней появился Поклонов.

— Добрый вечер, Надежда Николаевна! — приветствовал он девушку, приложив ладонь к козырьку.

— Здравствуйте, Филипп Степанович! — ответила Надя и подумала: «Не спросить ли его о Вязове?»

— Как ваше здоровье? Щечки у вас побледнели, Надежда Николаевна, — заметил Поклонов.

— Экзамены виноваты, — объяснила Надя.

— Какие вы красивые, Надежда Николаевна, прямо с вас бы картину писать.

— А вы не подхалимничайте.

— Зачем же? То есть как же так… — смешался Поклонов. — Ваш папа очень хороший человек, и я его уважаю.