— Игорь, будем считать, машина — это твои премиальные за полтавскую экспедицию, — сказал я, после того, как Марина оставила нас наедине.

— А если экспедиция не увенчается успехом? — усмехнулся окончательно повеселевший Бойко.

Сказано сильно. Чтобы пресс-группа не справилась с поставленной задачей, такого я не припомню. По крайней мере, с тех времен, когда Рябов перестал обзывать их искусственниками.

Когда Бойко умчался порадовать свою команду предвкушениями предстоящей работы и размерами гонораров за нее, я решил — мое трудовое участие в делах фирмы благополучно завершено, а потому вполне можно немного отдохнуть. У Снежаны очень скоро закончатся уроки, а Рябов, в крайнем случае, всегда знает, где меня искать. Отдых нужен не только потому, что подрастающее поколение в лице Снежаны постоянно радует чем-то новым, до сих пор неизведанным, несмотря на мой огромный жизненный опыт. Однако меня тревожит отсутствие Сережи. Да и водитель куда-то запропастился, а означать это может только одно — вполне вероятно предстоят какие-то дела, когда о нормальном человеческом отдыхе можно будет позабыть на неопределенное время.

Не успел я повернуть ключ в замке зажигания, как из недр бардачка услышал нежную соловьиную трель. Выдвинув антенну телефона, довольно игриво говорю:

— Я вас очень внимательно слушаю.

— Буду через несколько минут, — докладывает объявившийся коммерческий директор. — Никуда не уезжай, все дела побоку.

— Слушай, куда подевался мой водитель? — притворяюсь абсолютно непонимающим и выслушиваю в ответ короткие гудки.

Ну, раз так, дорогой Сережа, тебе придется за мной побегать, слишком уж долго ты держал меня в напряжении.

Однако отъехать от офиса мне не удалось. Возле моей «Волги» затормозил «ниссан», в котором с безразлично-отсутствующим видом сидели гвардейцы Рябова. И тут же, резко набрав скорость, умчалась куда-то моя личная охрана, даже не просигналив на прощание.

Да, как все-таки хорошо мы изучили друг друга, мои дальнейшие действия после разговора Рябов просчитал еще до его начала. Внезапно чувствую: в крови возникает жар и легкая дрожь пробегает по телу. Еще толком ничего не понимаю, а организм уже реагирует. Это может означать лишь одно, возбуждение всегда охватывает меня перед лицом опасности. А затем приходит спокойствие, потому что иначе боя не выиграть.

Почему-то считается, что наиболее опасными являются профессии военных, ментов и пожарников. Это — ложное мнение. Ушло в отставку поколение, так и не узнавшее, что такое настоящие боевые действия; менты, если и теряют людей, то больше из-за небрежного отношения к собственной безопасности. Я же о своих людях забочусь, моя охрана бронежилетов не снимает. Кто мешает это делать ментам, особенно если учитывать их методы самозащиты с дурацкими предупредительными выстрелами? А пожарники, или, вернее, пожарные… Напрасно что ли об их мастерстве играть в домино легенды сложены?

Другое дело коллекционеры. Сколько их у нас, полпроцента населения, не больше. Имею в виду настоящих коллекционеров, а не людей, по случаю вкладывающих деньги в искусство, которые, к моему немалому удовольствию, расплодились в последнее время. Значит, полпроцента. И кто бы подсчитал, сколько из них счастливо умирает в собственной постели, кому повезло не быть убитым, посаженным, ограбленным? Так это еще в относительно спокойные времена, а сейчас, когда беспредел постепенно достигает своего апогея? Быть коллекционером сегодня — значит ежедневно подвергать свою жизнь опасности. Я в этом убедился лишний раз, когда ко мне за помощью обратился известный искусствовед и литературовед Николай Хождаев.

Ну кто бы на его месте беспокоился, какой военный или пожарник? Девяносто лет человеку, семьдесят из них ушло на коллекционирование. А за семьдесят лет в нашей стране, где еще во времена моей юности произведения искусства буквально под ногами валялись, можно было насобирать таких вещей, что поневоле за свою жизнь опасаться станешь. Хотя эти опасения от гробовой доски не защитят, и в девяносто лет жить тоже хочется. А еще хочется, чтобы экспонаты, на которые ушла вся жизнь, не попали в руки к людям, которым стало безопаснее и экономически выгоднее бомбить таких стариков, чем грабить банки. Вообще-то налет на банк сейчас может состояться лишь в художественном фильме. Да и какой банк способен конкурировать с коллекцией того же Хождаева, если за мои скромные услуги старичок расплатился четырьмя работами Казимира Малевича.

Эти холсты весят немногим более двух килограммов, но кто знает, сколько мешков денег составляет их эквивалент. Правда, подсчитать можно. В свое время было любопытно — сколько весит миллион? Если сторублевками — ровно восемь килограммов. Сколько центнеров этих условных сторублевок отвалил мне Хождаев в виде четырех полотен — считать неохота.

Когда-то в моем личном собрании был один Малевич, но авангард всегда больше радовал душу покойного тестя. После того, как он наконец-то скончался, позволив мне почувствовать себя настоящим хозяином дела, я этого Малевича продал одному швейцарскоподданному французу за миллион долларов. Понимаю теперь, как продешевил, потому что за трех Малевичей из коллекции Хождаева уже предлагают пять миллионов, но теперь я не спешу. Стоит только начаться двадцать первому веку, а он не за горами, как, уверен, цена этих картин удвоится.

Четвертым Малевичем мне пришлось поделиться со своим зарубежным партнером, обеспечивающим прикрытие операции. Так что старичок Хождаев сейчас спокойно живет в Амстердаме, не беспокоясь за свою жизнь и сохранность громадной коллекции.

Ну, может быть, ему архива жаль. Его через месяц попытались протащить через таможню, когда об операции по перекидке коллекции знали все, кому ни лень, а тем более — компетентные органы. Вот чекисты взбеленились, узнав, что Хождаев сумел перебраться в Амстердам вместе с принадлежащей ему собственностью. Конечно, на самого ученого им плевать зигзагом с Лубянки, но коллекции его жалко. Нашли к чему прицепиться, вон их сколько собраний только в последнее время по стране родной разворованных, ищите. Так нет, это же потеть нужно, а в данном случае и так известно местонахождение одной из крупнейших коллекций Восточной Европы.

Надрываются эксперты и чекисты — Россия лишилась уникальных работ великих мастеров, караул, надо бы их вернуть. Так все-таки, кто собирал шедевры, Хождаев или его бывшая родина — этого никак не пойму. И вообще, мало ли шедевров разбазаривали по всему миру те же самые чекисты в свое время? Чего только стоят бартерные сделки Ленина и Хаммера, вывозившего из России произведения искусства эшелонами. Вот бы чем заняться, так нет, всех почему-то больше интересует собрание Хождаева, стоящее копейки в сравнении с тоннами произведений искусства, которыми торговали схватившие власть большевики при помощи своих германских партайгеноссе.

А что, у меня в Германии корешей нет? Есть, и не один. Его-то и считают ключевой фигурой в операции по обеспечению спокойной жизни Хождаева. А то, что разработана она не в Москве, а в Южноморске, до сих пор тешит мое тщеславие.

И, слава Богу, что коллекция в Амстердаме. Угроза жизни Хождаеву была реальной, но кто бы защитил его; что бы произошло, если бы старичка грохнули, а собрание украли? Почти то же, что и всегда — убийц бы не нашли, коллекции — тем более. И при этом искусствоведы бы не орали, как сейчас, когда собиратель живой здоровый за границей: караул, где бесценная коллекция, немедленно подключить Министерство безопасности и иностранных дел. Да, молчали бы себе в тряпку, хотя прекрасно понимают — такие ограбления делаются не для того, чтобы потом картинами на колхозных рынках торговать, для них другой базар существует, за пределами так называемого Союза Независимых Государств.

Приятно все-таки осознавать, что я не только обезопасил жизнь известного ученого, но и сохранил принадлежащую ему, и только ему собственность. Что делать, какова страна, таковы законы. Тот француз, которому я в свое время перекинул Малевича, как-то посчитал, что платит чересчур большие налоги. И решил на них сэкономить, приняв швейцарское подданство. И, когда он тащил свою коллекцию из Франции на новую родину, все об этом прекрасно знали, но никто не визжал, что страна потеряла бесценные произведения искусства…