— Так. Значит, Холмер скоро поймет, если еще не понял, нашу стратегию, и с ним связываться не стоит. Он мечтал получить свою подопечную живой и невредимой — по его словам,. — а об этом не может быть и речи.

Я постарался выразить свое несогласие в мягкой форме, так, чтобы оно выглядело как согласие.

— Но он наша единственная зацепка, пускай и хилая, и мы можем с него начать. Ведь нужно с чего–то начинать?

— Начать? — раздраженно фыркнул он. — Что начинать? Для кого? У нас нет клиента. Начинать нечего.

Самым прямым, простым и приятным было бы рявкнуть сейчас во весь голос, что, по крайней мере, принесло бы мне удовлетворение. Но что потом? Я умерил свою злость и заговорил ровным тоном:

— Я не отрицаю такую точку зрения, но существуют и другие. Например: женщина хотела здесь остаться, а мы выгнали ее, и она погибла. Я думал, что от некоторых вещей ваше самоуважение —вы так красноречиво толковали о нем вчера вечером — безумно страдает. По–моему, у вас есть с чего начать — с расследования убийства, А клиентом станет ваше самоуважение.

— Чепуха!

— Возможно. — Я сохранял спокойствие. — Мне бы хотелось подробно объяснить вам, почему я считаю, что мы должны поймать типа, убившего Присциллу Идз, жалко только вашего времени и своих усилий. Принесли бы мои разглагольствования какую–то пользу?

— Нет.

— Вы не желаете даже обсуждать этот вопрос?

— А почему я должен его обсуждать? — Он махнул рукой. — Я не связан никакими обязательствами: ни словами, пи деньгами. Ничем.

— Прекрасно. — Я встал. — Теперь мне ясно, что происходит. Вы наверняка понимаете, что я обзавелся личной проблемой, полностью противоречащей вашей. Не выгони я ее, едва узнав что ей нужно, была бы она сейчас в морге? Сомневаюсь. Спустившись вчера вниз и услышав о ней от меня, вы велели выпроводить ее еще до обеда. Если бы я подчинился, была бы она сейчас в морге? Нет. То, что она сидела здесь почти до полуночи, а потом решила идти домой — неважно почему — целиком моя вина. Возможно, ей потребовалось переодеться, а может, она просто устала играть — так или иначе, в ее гибели виноват только я. Это моя личная проблема.

— Арчи! — Говорил он резко. — Человек не может отвечать за свои психические дефекты, особенно такие, которые разделяет со своими коллегами, в частности, за отсутствие дара предвидения. Конечно, утверждение того, что незнание не становится причиной страданий — вульгарная софистика. Однако то, что в данном конкретном случае ты не в праве винить себя за такое незнание — абсолютная истина.

— И тем не менее, все происшедшее остается моей личной проблемой. Я найду в с, еб. е силы смириться с отсутствием дара предвидения, но никогда не смирюсь с тем, что какой–то чертов убийца благодарит меня за присланную жертву. Я не намерен терпеть подобное безобразие. Я уйду, если вы предпочтете такой вариант, но сперва мне бы хотелось услышать ваше решение… Жалованья, разумеется, я не возьму. Попросите Саула стать вашим помощником. Я перееду в отель, но. вы, наверное, не будете возражать против того, чтобы я забегал сюда время от времени.

Он вытаращил на меня глаза.

— Ты собираешься в одиночку заняться расследованием убийства мисс Идз?

— В одиночку? Пока не знаю. Мне может понадобиться компаньон, но подчиняться я могу и сам.

— Тьфу! — Его голос выражал крайнюю степень презрения. — Вздор! Неужели Кремер такой плохой работник? Или его люди? Неужели они настолько никчемны, что ты возьмешь на себя их функции?

— Черт бы меня побрал! — воззрился на него я. — Слышать подобные речи от вас!

Он покачал головой.

— Ничего не выйдет, Арчи. Напрасно ты пытаешься меня принудить. Только оттого, что тебя уязвили обстоятельства дела, я не возьмусь за крупную и дорогостоящую операцию без малейших шансов на гонорар. Твой фокус не сыграет. Конечно, с твоей стороны было безумием стараться… А это еще для чего?

Я слишком углубился в свое занятие, чтобы ответить на его вопрос словами. Сняв пиджак, я вытащил из ящика кобуру и надел ее. Потом достал «марли» тридцать второго калибра и коробку с патронами, зарядил пистолет, сунул его в кобуру и надел пиджак. Мои действия были самым впечатляющим ответом Вульфу, однако производились и по другой причине. На основе печального опыта прошлых лет я знал, что нельзя выходить из дому на расследование безоружным, и, главным образом, подчинялся привычке.

Наконец я посмотрел на Вульфа.

— Постараюсь сделать все возможное, лишь бы каждый понял, что я работаю на себя. Некоторые, конечно, не поверят, Но уж тут я пас. Если не смогу вернуться за вещами допоздна, то сообщу по телефону, в каком отеле остановился. Решите, что предпочитаете меня уволить — прекрасно. У меня нет больше времени на обсуждения: до завтрака я должен перехватить одного парня.

Он сидел, плотно сжав губы и мрачно глядя на меня. Я повернулся и вышел. Проходя через холл, я прихватил свою соломенную шляпу. Нельзя сказать, чтобы я любил типов, болтающихся летом в шляпах, но нужно было придать себе тон. Спустившись по семи ступенькам крыльца, я зашагал на восток, точно твердо знал, куда должен идти, прошел по Десятой авеню и направился к нижней части города. На углу Тридцать четвертой улицы, в аптеке, я заказал шоколадный коктейль с яичным желтком.

Не стану врать, будто парень, которого я хотел поймать до завтрака, действительно существовал. Просто я, стремился поскорее удрать, ибо надежды склонить Вульфа на свою сторону не было. Я его не винил: он не обзавелся, подобно мне, личной проблемой. А проблема и вправду висела надо мной. На ближайшее время мыслилось лишь одно применение моего времени и способ-, ностей: обнаружить убийцу, к которому я послал Присциллу. Я должен был схватить его — с помощью или без! Я не мечтал прогалопировать по Бродвею на белом копе, насадив голову злодея на острие копья. Я хотел только немного везения или, по крайней мере, поддержки.

Да, помощь мне была необходима. Я мог объяснить свой вопрос инспектору Кремеру и предложить себя в качестве консультанта. Возможно, я бы так и сделал, если бы не тот факт, что мною наверняка стал бы руководить Роуклиф. Ничто в мире не оправдает человека, добровольно отдавшего себя во власть Роуклифа. Такой вариант я отмел. Но что взамен? В апартаменты Присциллы меня не пустят. Перри Холмер не пожелает со мной разговаривать. Я находил изъяны в любой идее.

Покончив с коктейлем, я прошел в телефонную будку, набрал номер «Газетт» и вызвал Лона Коэна.

— Прежде всего, — объяснил я ему, — звонок сугубо личный, с Ниро Вульфом он никоим образом не связан. Учти это и будь любезен сообщить мне все факты, выводы п слухи, прямо или косвенно относящиеся к мисс Идз и к ее убийству.

— Купи газету, сынок. Я занят.

— Я тоже. Я не могу ждать газет. У нее остались какие–нибудь родственники?

— В самом Нью—Йорке нет, насколько мы в курсе. Парочка теток в Калифорнии.

— У тебя нет никакой информации, которую можно сообщить по телефону?

— Да так, ничего выдающегося. Тебе известно о завещании ее отца?

— Я вообще ни о чем не знаю.

— Ее мать умерла, когда дочь была совсем маленькой, а отец, когда ей исполнилось пятнадцать лет. Деньги и ценные бумаги, оставшиеся после его смерти, а также страховка не представляли собой что–то из ряда вон выходящее, но покойный оказался владельцем девяноста процентов капитала текстильной корпорации «Софтда–ун», который оценивался в десять миллионов долларов,

Опекуном дочери стал друг отца, юрист Перри Холмер. Восемьдесят процентов Дохода от вверенного его попечению имущества отходило к Присцилле, а на ее двадцать пятый день рождения ее собственностью делалось все. В случае ее преждевременной смерти капитал наследовали служащие корпорации, имена которых оговаривались в списке, приложенном к завещанию. В списке назывались и суммы, назначенные каждому. Большую часть денег получала кучка заправил, насчитывающая меньше дюжины человек. Прекрасно, она убита за шесть дней до своего дня рождения. Это, конечно, сведения, но явно не слишком ценные.

— Держу пари, что ты ошибаешься. Чертов дурак — я имею в виду ее отца. Как насчет парня, за которым она была замужем? Я слышал, что она с ним убегала. Но от кого? Отец к тому времени уже скончался.