— Возможно, вы помните, — сказал я Роуклифу, — что третьего апреля 1949 года вашей рукой, по приказу комиссара Скиннера, было начертано письменное извинение передо мной и Вульфом. Теперь же вам предстоит извиняться лично, правда, безо всякой гарантии быть прощенным.
— Я забираю вас по закону.
— Нет. Просто тут все нервничают. И внизу, и здесь, наверху. Представляясь, я произнес собственную фамилию и слово «детектив», потом продемонстрировал свою лицензию, на которую никто не потрудился взглянуть. Я не назывался полицейским. Я детектив, так и заявил. Я задавал вопросы, а они отвечали. А теперь просите прощение и покончим с этим.
— О чем вы спрашивали?
— Об обстоятельствах, связанных со смертью Присциллы Идз.
— С убийством.
Я согласился:
— Верно.
— По какому праву?
— По праву интересующегося гражданина.
— Очень любопытно. Вы солгали инспектору Креме–ру, заявив, что у Вульфа нет клиента, а сами оказались здесь.
— Я не лгал: клиента у него не. было.
— Значит, появился теперь?
— Нет, не появлялся.
— Тогда для чего вы сюда притащились? Какого плана ваш интерес?
— Личного. Он связан с моими собственными проблемами, мистер Вульф не имеет к нему никакого отношения. Я действую сам от себя.
— Ради всего святого!.. — Судя по голосу Роуклифа, его раздражение достигло последних пределов. С моего места его лицо не просматривалось, но уголком глаза я заметил, как его рука сжалась в кулак. — Значит, у Вульфа есть к–к–клиент. — Когда он достигает некой границы волнения, то начинает проявлять склонность к заиканию. Обычно я стараюсь побить его на этом, но сегодня упустил такую возможность. — Причем клиент, которого он не осмеливается назвать. И вам, очевидно, дано задание покрывать его чудовищной ложью, будто вы пришли по собственному почину. Ваша наглость…
— Послушайте, лейтенант, — я был сама искренность, — лгать вам всегда было и будет для меня удовольствием, но сейчас я хочу, чтобы вы поняли и запомнили: мой интерес в данном случае имеет сугубо личную окраску, и мистер Вульф тут ни при чем. Если вы…
— Довольно! — Его дрожащие пальцы сжались еще плотнее. В один прекрасный день он, не выдержав, сорвется, и моя реакция будет зависеть от обстоятельств. Вряд ли я разделаюсь с ним в два счета. Он продолжал: — Сказанного более, чем достаточно. Предоставление ложной информации, сокрытие улик и нужных сведений, затруднение работы официальных органов, выдача себя за представителя закона. Берите его, Дойл. Скоро подмога подоспеет.
Он говорил всерьез. Я быстро оценил ситуацию. Несмотря на создавшееся положение, я еще надеялся на сотрудничество с софтдаунским комитетом, чему бы отнюдь не способствовало созерцание того, как двое верзил вытаскивают меня из–за стола, неизбежно приводя в беспорядок мой туалет. Поэтому я встал сам, скользнул за спинку кресла и сказал Дойлу:
— Осторожнее, пожалуйста, я боюсь щекотки.