— Да,

— Разве не глупо вы поступили?

— Исключительно. Но тогда я была дурой и, естественно, совершала глупости.

— Так. Когда Гудвин посмотрел на фотографии, которые принес с собой мистер Холмер, он, конечно, вас узнал и умудрился сообщить об этом мне, оставив Холмера в неведении. Однако тот уже успел сделать мне твердое предложение: уплатить десять тысяч долларов, не считая покрытия расходов, если я доставлю вас в Нью—Йорк, живую и невредимую, к утру тридцатого июня.

— Меня? — Присцилла засмеялась, хотя и невесело.

— Именно так он сказал. — Вульф откинулся на спинку кресла и потер губу кончиком пальца. — С той минуты, как Гудвин узнал вас на снимке и проинформировал об этом меня, я попал в трудное положение. Я зарабатываю на жизнь и содержание дорогостоящего штата трудом частного детектива и не могу заниматься донкихотством. Когда мне обещают достойный внимания гонорар за работу, лежащую в пределах моих возможностей, я от нее не отказываюсь. Деньги мне нужны. Короче. Совершенно незнакомый человек предлагает мне десять тысяч за то, чтобы я нашел и доставил ему некое лицо к некоему числу, а по счастливой случайности это лицо находится в одной из комнат моего дома. Существуют ли какие–нибудь причины, мешающие мне обо всем сообщить и получить вознаграждение?

— Понимаю. — Она плотно сжала губы. — Вот откуда ваши сведения. Вам просто повезло, что мистер Гудвин узнал меня, так? — Взгляд ее обратился на меня. — Думаю, вас следует поздравить, мистер Гудвин?

— Об этом говорить еще рано, — проворчал я. — Подождите.

— В том случае, — продолжал Вульф, обращаясь к ней, — если бы я или Гудвин, действуя от моего лица, взяли у вас задаток, не ставя определенных условий, мне бы, наверное, пришлось соблюдать ваши интересы и никоим образом не соглашаться на предложение мистера Холмера. Но ничего подобного не случилось. Я никак с вами не связан. Не существовало никаких законных, профессиональных или этических препятствий, мешающих мне открыть ему место вашего пребывания и потребовать вознаграждение. Однако у меня есть самоуважение. Я не могу так поступить. Да еще Гудвин… Я уже отругал его за самоуправство и велел избавиться от вас, и потому должен быть последовательным, ибо, сославшись на выкуп, я лишусь возможности жить с ним и работать, — Вульф покачал головой. — Итак, выбор вами в качестве убежища моего дома никак нельзя считать счастливым, и не столько для вас, сколько для меня: отправься вы куда–нибудь еще, я бы непременно сговорился с мистером Холмером и, конечно же, получил бы вознаграждение. Если самоуважение не позволяет мне воспользоваться вашим присутствием здесь, которому способствовали случайность и мистер Гудвин, то своекорыстие мешает потерпеть убыток. И весьма ощутимый. Поэтому у меня возникли два предложения на выбор. Первое очень простое. Уславливаясь с Гудвином относительно проживания в моем доме, вы заявили, что готовы уплатить любую сумму. Поскольку вы говорили с ним, как с моим подручным, ваши слова можно отнести и ко мне. И сейчас я называю свой вариант: десять тысяч долларов.

Она изумленно вытаращила на него глаза, брови ее поползли вверх.

— Вы хотите сказать, что я заплачу вам десять тысяч?

— Да. Позволю себе следующее замечание: я подозреваю, что в любом случае деньги будут исходить от вас, прямо или косвенно. Если у мистера Холмера, как управляющего вашей собственностью, широкие полномочия, то гонорар за вашу поимку составится из ваших же средств, так что в действительности…

— Это шантаж!

— Вы не правы.

— Нет, шантаж! По–вашему, если я не заплачу десять тысяч, вы все расскажете Перри Холмеру и получите их от него?

— Ничего подобного я не говорил. — Вульф был терпелив. — Я просто объяснил, что имею два предложения на выбор. Если вам не нравится первое, существует и второе. — Он посмотрел на стенные часы. — Уже десять минут двенадцатого. Гудвин помог вам распаковать вещи, он поможет и запаковать. Вместе с багажом вы вполне успеете уйти отсюда через пять минут, и никто не увидит куда. Мы не станем подглядывать из окна, в какую сторону вы повернете. Мы забудем о вас на десять часов сорок пять минут. По истечении этого времени, в десять утра, я позвоню Холмеру, соглашусь на его условия и начну за вами охотиться. — Вульф махнул рукой. — Мне было неприятно предлагать вам заплатить, но, по–моему, вы заслуживаете подобного предложения. Я рад, — что вы отнеслись к нему с презрением, назвав шантажом, поскольку мне нравится делать вид, будто я честно отрабатываю то, что получаю. Однако мои слова остаются в силе до десяти утра, если вы решите предпочесть их игре в кошки–мышки.

— Я не собираюсь платить вам! — Она вздернула подбородок.

— Хорошо.

— Это смешно!

— Согласен. Хотя подобная альтернатива смешна прежде всего для меня. Уйдя отсюда, вы можете отправиться прямо домой, по телефону сообщить Холмеру о своем появлении, назначить ему встречу и спокойно лечь спать, оставив меня свистеть в кулак. Но я вынужден рисковать подобным образом, другого варианта нет.

— Я не намерена ехать домой и тем более не намерена ничего говорить.

— Как вам будет угодно. — Вульф опять взглянул на часы. — Сейчас четверть двенадцатого. Вам следует поспешить. Арчи, помоги даме отнести вниз багаж.

Я поднялся на ноги. Ситуация сложилась в высшей степени неудовлетворительная, но как бы я ее изменил? Присцилла ждать не собиралась. Она уже встала с кресла со словами: «Благодарю вас, я справлюсь сама», и теперь направлялась к двери.

Понаблюдав за тем, как она пересекает холл и взбирается по лестнице, я повернулся к Вульфу.

— Происходящее напоминает мне одну игру, в Огайо мы ее называли «Разбегайтесь, овцы!». Такие слова выкрикивает «пастух». Игра иной раз получается исключительно увлекательной и забавной, но, по–моему, мне следует сообщить вам прежде, чем гостья уйдет, что я не уверен в том, захочу ли я в нее играть. Возможно, вам придется меня уволить.

Он лишь пробормотал:

— Гони ее прочь.

Я поднялся по лестнице не спеша, ибо думал, что она ни в коем случае не пожелает воспользоваться моей помощью при упаковке вещей. Дверь в южную комнату была открыта. Я спросил из прихожей:

— Можно войти?

— Не беспокойтесь, — послышался ее голос, — я почти готова.

Она деловито сновала взад и вперед. Заполненный на три четверти чемодан стоял на ковре. Эта девушка могла бы стать отличной спутницей жизни. Даже не взглянув на меня, она быстро и аккуратно закончила укладку чемодана и принялась за шляпную картонку.

— Присмотрите за своими деньгами, — посоветовал я, — У вас их много, нельзя, чтобы ими распоряжались чужие люди.

— Отправляете младшую сестренку в далекий путь? — спросила она, не подымая на меня глаз. Такая фраза могла быть и добрым подшучиванием, но все равно звучала не слишком приятно.

— Угу. Вы еще внизу сказали, что меня следует поздравить, а я попросил подождать. Я очень сомневаюсь, что заслужил поздравления.

— Похоже па то, беру свои слова обратно.

Она застегнула молнию на картонке, надела жакет и шляпку и шагнула к столу за сумочкой. Потом потянулась за багажом, но он уже был у меня. Она вышла первая, я следом. В холле, проходя мимо кабинета, она даже не взглянула в его сторону. Зато я взглянул: Вульф с закрытыми глазами сидел за письменным столом, откинувшись на спинку кресла. Когда я открыл входную дверь, она попыталась забрать у меня багаж, но я воспротивился. Она настаивала, но поскольку я весил больше ее, то одержал победу. Спустившись по ступенькам, мы свернули к востоку, немного прошагали по Десятой авеню и перешли па другую сторону.

— Я не стану записывать номер такси, — пообещал я. — А если и запишу, то никому его не назову. Однако я не уверен, что навсегда забуду ваше имя. Как только у меня выдастся свободная минута, я обязательно подумаю над вопросом, который лишь вы сумеете разрешить. На тот случай, если я не увижу вас до тридцатого июня, — счастливого дня рождения!

На том мы и расстались — не сердечно, но и не враждебно. Проследив, как ее такси скрылось за поворотом, я вернулся домой, предвкушая продолжительную беседу с Вульфом, впрочем, без особой радости. Ситуация сложилась интересная, но я, собираясь довести свою роль до конца, не был уверен в том, что она мне нравится. К своему удивлению я обнаружил, что мне позволено лечь спать: когда я пришел, Вульф уже отправился в постель.