спастись от многочисленных врагов. Служащие папской

канцелярии потеряли голову. Они переходили от одного папы к

другому, повинуясь то соображениям выгоды, то приказам

властей родного города. Поджо сначала был у Григория, от него

ушел к Александру, а после его смерти остался у его преемника,

Иоанна XXIII. Иоанн сделал его апостолическим секретарем и

повез с собой на собор в Констанц, где должна была решиться

судьба западной церкви и его собственная участь (1414 г.).

Констанцский собор низложил всех трех пап и выбрал

нового. Это был римский патриций Оддо Колонна, который стал

главой западного христианства под именем Мартина V (1418 г.).

Поджо не был утвержден им в своей должности. Он решил, что

новый понтификат не сулит ему ничего хорошего, и принял

приглашение кардинала Бофора, звавшего его в Англию. В

Англии он пробыл четыре года, и, когда возвратился в Рим (1422

г.), папа вновь дал ему должность секретаря. Поджо остался при

курии надолго: конец понтификата Мартина V, весь понтификат

Евгения IV (1431–1447 гг.) и перебрался канцлером во

Флоренцию в предпоследний год (1453 г.) понтификата своего

друга и покровителя Николая V (1447–1454 гг.). За год до

смерти, в 1458 году, он сложил флорентийскую должность и

удалился к себе в родную Терранову, небольшой городок в

Вальдарно. Умер 30 октября 1459 года, «сытый годами»,

немного не дотянув до восьмидесяти.

II

Деятельность Поджо, таким образом, почти до самого конца

протекала вне Флоренции, но, работая в Констанце, в Англии и в

Риме, Поджо не порывал теснейшей связи с флорентийскими

друзьями. В его огромной переписке письма, адресованные им,

составляют большинство. Никколо Никколи, Леонардо Бруни,

Карло Марсуппини, члены семьи Медичи – его главные

корреспонденты. Наоборот, нефлорентийские гуманисты, за

малыми исключениями – Лоски, Чинчо Романо, Гуарино,

Франческо Барбаро, – от него далеки, и он от них далек.

Некоторым он резко враждебен. С Филельфо и Валлою он

подолгу ссорился, обменивался разнузданными инвективами и

9

эпиграммами. В своем собственном сознании и в представлении

потомства Поджо – флорентийский гуманист. Он так себя и

называет: Poggius Florentinus, хотя родился не во Флоренции, а в

Терранове.

Та группа, к которой Поджо принадлежит, – группа Никколо

Никколи: Бруни, Траверсари, Марсуппини, Манетти и

некоторые другие. Что характеризует эту группу и какое она

занимает место в эволюции гуманистического движения?

Салутати и его ближайший кружок – Роберто деи Росси,

Якопо да Скарпериа – закончили первый период гуманизма,

ранний в тесном смысле этого слова, начавшийся с Петрарки,

Боккаччо и их друзей. Вся эта группа, от Петрарки до Салутати,

вела борьбу с представителями схоластики и других

средневековых дисциплин, но сама была пропитана

средневековыми аскетическими реминисценциями, от которых

наиболее смелые, как Боккаччо, только-только начинали

отходить. Они терзались мучительным раздвоением, боялись

крепко стать обеими ногами на почву новой культуры, к которой

их тянуло. Древность представляла для них интерес не столько

научный, сколько эстетико-патриотический. Аргументы,

которые они для обоснования своего мироощущения

заимствовали у древних, вели в их душе трудную борьбу с

аргументами христианскими, и Августин побеждал Цицерона с

Сенекою, быть может, потому, что их классический багаж был

невелик. Они не знали греческого языка, и в их распоряжении

было мало латинских рукописей.

Группа Никколи поэтому прежде всего ставит себе задачу

расширить базу нового мировоззрения. Она учится по-гречески

и планомерно собирает рукописи. Она ищет и списывает

надписи. Она коллекционирует предметы быта и искусства не

только как украшение, но и как подспорье для научной работы.

Она деятельно переводит греческих классиков. Она начинает

углубленную критическую работу в области филологии,

литературы и истории. И она знает, чего она хочет. Если

Никколи вождь и вдохновитель этой группы, то Поджо ее самый

энергичный и самый даровитый представитель. Уже в самом

начале своей деятельности в полемике со своим учителем

Салутати он очень определенно выяснил наиболее серьезные

расхождения между двумя поколениями гуманистов. Это было в

1405–1406 годах, перед самой смертью старого канцлера.

Предметом полемики был Петрарка. Салутати ставил Петрарку

10

как поэта и ученого выше древних, ибо, говорил он, ему

раскрылось откровение христианской веры и он имел

возможность кроме классиков изучать еще и отцов церкви.

Молодое поколение стояло на совершенно иной почве. Салутати

не был свободен от средневековых пережитков. В нем не умерли

аскетические настроения. Отцы церкви были для него

вместилищем живой правды. А научный его багаж был скуден.

Молодые знали (кто лучше, кто хуже) греческий и были

способны научно сопоставить язык древних с языком

средневековых латинских классиков, так сильно окрасивших

стиль Петрарки. Для них не было никакого вопроса, чья латынь

лучше – Цицерона или Августина. И латынь Петрарки они не

были склонны ставить высоко. Эта аргументация и легла в

основу ответа Поджо. Он подчеркивал, что нельзя доказывать

литературное превосходство аргументами религии и считать,

что христианин выше язычника, каковы бы ни были критически

взвешенные достоинства того и другого. Поэтому если даже

признать, что Петрарка первый писатель своего времени, то его

все-таки нельзя сравнивать как поэта с Виргилием, как оратора –

с Цицероном, как моралиста – с Варроном 3.

Смысл этой полемики тот, что у гуманистов молодого

поколения на место абсолютных критериев Салутати стали

исторические: каждого писателя нужно судить и ценить, помня

о той обстановке, в которой он жил. Новые критерии были более

приспособлены к научной работе. Вопрос сводился в

дальнейшем к тому, сумеют ли накопить гуманисты достаточно

материала, чтобы, прилагая к нему новые методы, двигать науку.

Поджо это прекрасно понимал, и никто из гуманистов не сделал

больше, чем он, для того, чтобы собрать столь необходимый для

дальнейшей научной работы материал. Его экскурсии в поисках

за рукописями, систематические и основанные на тщательной

предварительной разведке издалека, пополнили каталог

известных в то время классиков рядом чрезвычайно важных

произведений, среди которых несколько речей Цицерона,

несколько комедий Плавта, Валерий Флакк, Квинтилиан,

Аммиан Марцеллин, Силий Италик, весь Лукреций, весь

Стаций, Колумела. Не нужно быть знатоком римской

литературы, чтобы понять, насколько богаче и шире стал

3 Не все гуманисты группы Никколи были на стороне Медичи. Джаноццо

Манетти был приверженец Альбицци. За это он и поплатился. Медичейская

партия задавила его налогами и вынудила эмигрировать.

11

материал для научной обработки наследия римской древности.

Но Поджо не ограничивался рукописями. Он собирал надписи и

часть того, что ему удалось списать, вместе с некоторыми,

известными раньше, издал в виде сборника. Это его «Sylloge»,

от которой ведет начало римская эпиграфика. Коллекционировал

Поджо и скульптуры, но на этом поприще другие сделали

больше, особенно Чириако д'Анкона.

У Поджо было ясное представление, чем должна быть

античная культура для современности. Это представление было

совершенно чуждо романтики, какой, например, был весь

переполнен тот же Чириако, нещадно за это высмеиваемый

Поджо. Сентиментальные ламентации Чириако о том, что