И когда вспыхнул мягкий яркий свет, Злата теперь стояла на паркетообразном (но могла поклясться, живом) полу огромного зала, одна стена которого была сплошным огромнейшим экраном, где во всем объеме и красе раскинулась долина Одичавшего Отшельника и плескалось озеро Безумства. На песчаном берегу Злата с удивлением заметила небрежно брошенный свой бежевый брючный костюм и сумочку, из которой на песок вывалился мобильный телефон. Огромные часы в правом нижнем углу экрана показывали, как ни странно, земное киевское время.

Весь зал был почти пуст за исключением каких-то странных машин и механизмов, но не они привлекли Златыно внимание, а то, что было прямо у нее под ногами: ступни ее ног стояли точно в углублениях, точно такого же аппарата, как и их семейный «реликтовый» дар.

Но в это время, посреди зала неожиданно и вновь ниоткуда возникло странное ложе, на котором лежало тело пожилого мужчины, на котором виднелись раны и следы запекшейся крови. На лежавшем не было даже набедренной повязки.

Вдруг мужчина, который девушке вначале показался стопроцентным трупом, стал видоизменяться и оживать.

Злата Стороженко была врачом и, весь процесс превраrцения седовласого старца в прекрасного стройного юношу, сначала просто заворожил ее, а затем и привел в восторг.

Но вот все кончилось. Превращение прекратилось.

До этого белая, кожа юноши покрылась точь-в-точь таким же загаром, как и у Златы, дыхание выровнялось и было видно и не вооруженным глазом, что сейчас юноша просто спит.

- Кто это? - спросила девушка, восхищенно невольно понижая голос.

- Сын Бозэ, - сообщил центральный компьютер Марса.

- Eщe один смешанный брак? - заметив замешательство компьютера, чуть насмешливо спросила Злата.

Но Бозэ сделaл вид, что не заметил иронии, и коротко рассказал девушке, каким образом был зачат сын Бозэ, как мальчик рос, как его отец - марсианен, желая сделать сыну добро, стал во время своих посещений Земли мысленно общаться с сыном и передавать тому знания, желая сделать мальчика найпросвещеннейшим человеком своего времени. Сын рос смышленым и в тридцать три года окончил жизнь распятым на кресте, что обычно и происходило со всеми «инакомыслящими» того времени. По биокомпасу, унаследованным сыном от его ген, Бозэ и узнал, что жизнь сына в опасности. Прилетев на Землю, он погрузил бездыханное тело сына в анабиозную массу в аварийном отсеке челнока, и стартовал на Марс. При герметизации спецотсека, разволновавшийся и постаревший за несколько минут на века командор, допустил задержку и не успел произвести ручную подстройку систем двигателя для перехода через пространство. Всезнаюrций компьютер за него все сделал сам: челнок взорвался и на одну комету в космосе стало больше.

- А почему тогда никто сразу же не стал искать аварийный отсек?

- Было точно известно, что Бозэ погиб и других марсиан на челноке больше не было.

- А полукровок за людей тогда считать было не принято? - и Злате стало вдруг обидно, а Бозэ стыдно.

- Как марсиане оценивают степень развития разумных существ?

- решила девушка проверить неожиданно мелькнувшую у нее

догадку.

- Преодоление всех форм рабства, как прямых так и косвенных является отправной точкой отсчет, то есть Днем рождения цивилизации, ответил торжественно ни чего не подозревающий Бозэ.

- Значит, мы, земляне, как цивилизация еще не состоялась ?

- Да.

И обоим стало неловко: Злате - за вопрос, а Бозэ - за ответ. - А что будет с ним?

- Не знаю.

- Он будет жить на Марсе?

- Жизнь на Марсе не принесет ему радости.

- Ты что не сумел его излечить до конца? - неизвестно отчего

вдруг разволновалась Злата.

- Он вполне здоров, здоровее здоровых и на Земле вполне проживет лет до стопятидесяти. Вот только два тысячелетия проведенных им в анабиозной массе стерли его память начисто. И теперь, мы с тобой, и его спасатели, и его ваятели.

- Значит у него нет ни отца, ни матери, а теперь и родины, ­продолжала гнуть свое Злата.

- Он родился на Земле.

- Но он сын марсианина.

- Но на Марсе ...

- Не надо Бозэ, я все понимаю. На Марсе он будет лишь умственно отсталым историческим уникумом и ничего больше: ни дома, ни семьи. Я все понимаю, и я на тебя не сержусь.

- Может не совсем так, - дипломатично «закашлялся» Бозэ, шокированный такой прямотой, - но, что для восстановления душевного здоровья, ему надо первое время пожить в семье, это уж точно.

«Ну, вот и начинается!» - екнуло у Златы сердечно.

- И кем ты хочешь, чтобы я для него стала? - снова она своей прямотой шокировала Бозэ.

- Можно и сестрой.

Злата в миг представила, как богуславские невесты будут жадно пялиться на ее «братца». «Нет, уж дудки!»

- И что ты там говорил насчет ваятельства?

- Можно в его мозговую и мышечную память заложить знания любой профессии, любых языков, любые творческие порывы, ­с явным облегчением начал перечислять Бозэ свои неограниченные возможности, - Вот я и хотел об этом с тобой посоветоваться.

- Ведь мне с ним жить?! Ты же его за меня сватаешь?! Правда?

И впервые центральный компьютер Марса, детище тысяч великих, не нашел, что ответить на простой вопрос простой земной женщины.

- Ладно, можешь не отвечать, - смилостивилась Злата , правильно поняв неожиданно возникшую паузу.

- Значит так. Никаких творческих порывов, - рассуждая в голос, начала девушка решительно, - хватит мне матери с отцом; сама росла сиротинушкой при живых родителях. И профессию ему дать, как и у меня, врача, пусть будет всегда у меня под рукой. Я мужиков знаю: все они по природе кобели. Вот с языками нужно подумать, английский, чтобы к родителям в Штаты ездить, польский он и сам выучит; мы к соседям в гости и так частенько мотаемся. А на его способности умственные, я имею ввиду, - неожиданно зарделась Злата, - это не отразится? Нет. Ну, тогда еще и японский и баста, хватит: нам в семье полиглоты не нужны. Ну конечно же иврит, украинский и русский - это обязательно. Послушай, Бозэ, мне бы тоже добавочно знать еще несколько языков не помешало бы.

- Сколько угодно, - обрадовался услужить Бозэ.

- Значит так. Некоторые из перечисленных языков я знаю, но как говорится, повторение мать учения, добавь мне лично еще немецкий, французский и итальянский. И давай будем поторапливаться. Сам же говорил, что время поджимает.

Следуя указаниям Бозэ, Злата улеглась на ложе рядом с юношей, на которого целомудренный Бозэ уже успел водворить сначала некое подобие набедренной повязки, заменой затем, в мгновение ока, длиннющими «семейными» трусами и «проявившимися» окончательно короткими шортами слейбой модного кутюрье.

Девушку это позабавило и она, блаженно улыбнувшись каким-то своим мыслям, грациозно потянулась и, повернувшись на бочок, легонько зевнув, мгновенно уснула.

Через десять минут Злата проснулась уже полиглотом. Юноша же все так же продолжал спать.

Пришла пора прощаться.

- А фамилию, а имя, ему какие дадим? - спохватилась Злата в последний момент.

- Фамилию оставим твою, - рассудительно произнес Бозэ, вспомнив о некой национальной традиционности юношеного роду-племени, а вот имя выбирай сама.

- Имя ему подходит лишь одно - Влад, - Злата тоже была не менее рассудительна, - а память к нему точно никогда не вернется? Ведь это инакомысление ... , - забеспокоилась она.

- Нет, нет, - заверил Бозэ, может быть чуть-чуть поспешно.

- Ну, а вся эта волокита, родословная, паспорта, документы всякие, школьные друзья, сокурсники ...

- Ну, обижаешь, мать, - копируя одного из земных киногероев, с напускной бравадой произнес Бозэ, увидев зависшую на ресницах слезу - предвестницу расставания, - Все будет как в лучших домах Лондона и Парижа. И брачное свидетельство выпишем ...

- А может быть, еще и ребеночка подарите, мистер Бозэ, ­смахнув слезинку, подыгрывая ему, грустно улыбнулась Злата.