В ту же секунду Гейб уловил… даже не ветер, а лишь намек на него, но чуткие сосны отозвались, качнув мохнатыми лапами. Серебристые капли влаги посыпались на землю, в снег, прочертив сверкающие дорожки случайно пойманными в полете солнечными лучами.

Слух, притупленный ревом мотора, начал различать звуки. Сперва плохо, затем все отчетливее. Вот совсем рядом фыркнула лошадь, захрустел гравий под копытами, затем послышались шаги — Гейб почувствовал, как сердце его замерло, готовое забиться в неистовом, сумасшедшем ритме — и голос Джесси произнес:

—. Ну, ну, ну. Спокойно, милый, спокойно.

Гейб медленно пошел вперед. Он миновал поворот и увидел…

Ничего не изменилось. Тот же дом, тот же метеозонд на высоком флагштоке — к нему так привыкли, что не обращали никакого внимания — и Джесси точно такая же, как и восемь месяцев назад, в джинсах и толстом свитере, скребла жесткой щеткой гнедого коня, Вельзевула, прозванного так за свой буйный норов.

Она услышала шаги, но не обернулась, а только спросила:

— Хел, это ты?

Гейб остановился в нескольких метрах за спиной девушки. Он смотрел, как щетка скользит по шоколадной с отливом шкуре жеребца, оставляя на ней золотистые бороздки. Пальцы Джесси сжимали ее уверенно и сильно. Вельзевул фыркнул и взглянул на Гсйба темным влажным взглядом. Через мгновение конь узнал человека, когда-то кормившего его морковкой и сахаром с ладони, а узнав, фыркнул еще раз и потянулся к Гейбу мордой, пытаясь уловить знакомый сладкий запах лакомства.

— Ну-ну, стой спокойно, красавчик, — Джесси ладонью похлопала жеребца по мускулистой шее. — Стой спокойно…

Внезапно спина девушки напряглась. Она словно почувствовала неладное. Щетка двигалась все медленнее и медленнее, пока не остановилась совсем.

— Френк?

Она все еще не хотела верить.

— Здравствуй, Джесси, — тихо сказал Гейб.

Девушка вздрогнула и обернулась. Лицо ее застыло.

Наверное, именно такой и изобразил бы древний скульптор богиню бесстрастия, если бы таковая существовала. Такой и хотела казаться Джесси, но руки выдавали ее душевное состояние предательским подрагиванием. Заметив это, девушка скрестила их на груди и просто, словно Гейб никуда и не уезжал, а лишь отлучился на денек-другой, поздоровалась.

— Здравствуй, Гэбриэль.

За последние три года их знакомства Джесси ни разу не называла его полным именем.

Так они и стояли, глядя друг на друга, не зная, что же сказать дальше. Первым нарушил затянувшееся молчание Гейб.

— Занимаешься лошадкой?

Джесси перевела взгляд на руки, проверяя, унялась ли дрожь, затем на пенящуюся белыми барашками реку и спросила:

— Ты где пропадал?

— Работал, — ответил он. — В Денвере.

Гейб обошел Вельзевула, похлопав коня по крупу. Тот ткнулся ему в ладони, выпрашивая лакомство, но ничего не нашел, фыркнул, удивленно поднимая голову, а затем ткнулся человеку в шею и закрыл глаза, глубоко вздохнув. Гейб провел рукой по длинной шелковистой гриве.

— Понимаешь, — сказал он, продолжая разговор, — после этих похорон я вдруг проснулся посреди ночи и… понял, что больше не могу оставаться здесь. Мне надо было уехать.

— Да, — эхом повторила Джесси. — Тебе надо было уехать и ты уехал. Уехал, не подумав об остальных. О Френке, который любит тебя, о Хеле, который потерял любимого человека, обо мне, наконец. Знаешь, наверное, все хотели уехать. По крайней мере, большинство. Но мы остались. Все, кроме тебя. Ты проснулся ночью, тихо встал и вышел, не сказав никому ни слова.

— Джесси…

— Но, куда хуже, ты даже не подумал сообщить нам, что с тобой, где ты.

Гейб вздохнул и, отстранив Вельзевула, отошел к короткой коновязи.

— Джесси, наверное, ты права, я виноват, но тогда, на утесе… многое сломалось.

— Я знаю, — серьезно кивнула девушка.

— Но ты еще многого не знаешь.

— Гейб, ты напоминаешь маленького мальчика, который, туша устроенный взрослыми пожар, разбил любимую мамину вазу, прости за сравнение. Я знаю, погибла Сара. Но почему ты винишь себя в ее смерти?

— Не знаю, — он покачал головой. — Иногда мне кажется, что был какой-то другой выход. Я ищу его и не могу найти. Но меня постоянно мучает ощущение, что он есть, где-то совсем рядом, и, если понять, каков этот выход, то… Наверное, я неправ. И мне не нужно сожаление. Просто все время одна и та же мысль крутится в голове: если бы я не полез на этот трос, все могло бы кончиться иначе. Не знаю.

— Я ведь была там, Гейб. Ты помнишь? — Джесси подошла к нему и остановилась напротив. — Я не буду тебя успокаивать и не собираюсь жалеть, как того мальчика. Жалеют слабых. Но, по крайней мере, в одном я убеждена на сто процентов: ты делал именно то, что должен был делать! И поэтому перестань взваливать всю вину на себя! Ты сделал все, что было в твоих силах. Большего не смог бы никто, — она замолчала, собираясь с мыслями. — Есть такие люди, и их много, даже больше, чем нам кажется, которые не могут без того, чтобы не истязать себя за что-нибудь. За разбитую чашку, вырубленные леса в Бразилии, атомную бомбу, сброшенную на японцев. Их не волнует, есть ли действительно в этом их вина. Им важен процесс, важно, что все видят, как они страдают. Я знаю тебя. Ты не такой человек. По крайней мере, был не таким. И мне не хотелось бы, чтобы ты когда-нибудь таким стал. А поэтому скажи мне, Гейб, ты за восемь месяцев ни разу не задавался вопросом: какого дьявола Хел потащил на этот утес девчонку, которая никогда к горам и близко не подходила?

— Нет. Хел тут ни при чем. Я говорю не об этом. Мне нужно было что-то предпринять, а я просто висел и кричал ей: «Сара, держись!» Это моя вина. Пойми, я не удержал ее. Какой-то выход должен был быть…

— Его не было! — жестко оборвала его Джесси. — Пойми же это сам! Ее смог бы спасти только Господь Бог, а ты — уж извини меня — далеко не Бог. Нельзя казнить себя за то, что не сделал невозможного. От этого лучше не будет.

— А должно быть лучше? — вдруг спросил Гейб и взглянул девушке в глаза.

— Что?

— По-моему, ты не понимаешь…

— Не понимаю? — зло переспросила его девушка. — Вот что я тебе скажу, Гейб. Временами я, и правда, не понимала, чего мне хочется: любить тебя или ненавидеть. Иногда не знала, врезать тебе как следует или поцеловать. Но одно я знала и знаю точно до сих пор: я тебя понимаю.

Гейб неожиданно, подчиняясь идущему из самой глубины сердца импульсу, обнял ее и прижал к груди. Джесси напряглась, но не вырвалась, а осталась стоять, положив голову ему на плечо.

Несколько минут они молчали, а затем девушка тихо спросила:

— Ты приехал, чтобы… остаться?

Он молчал. Джесси отстранилась и заглянула ему в глаза.

— Нет? Ответь, Гейб.

— Я не могу, Джесси. Пойми, действительно не могу. Я вернулся за тобой. Если то… что было между нами не… угасло, если все сказанное в силе… то, может быть, поедешь со мной?

— Вон оно что, — лицо ее окаменело, а голос стал ледяным. — Значит, ты вернулся за мной…

— Джесси…

Гейб попытался что-то сказать, но девушка не слушала его.

— Ты вернулся после года отсутствия и думаешь, что я вот так, запросто, соберусь и уеду с тобой? Но это же наш дом. Мой дом. Нет, Гэбриэль, ничего не получится. Я не уеду отсюда. И уж тем более, не уеду так, как ты. Молча, тихо, не попрощавшись.

— О’кей, — вздохнул Гейб.

Он даже еще не до конца переварил услышанное. Оно лишь начало доходить до его сознания. Но слова были сказаны, решение принято.

Джесси повернулась и пошла к дому.

— Джесси, ты не возражаешь, если я заберу кое-что из своих оставшихся вещей?

Она, не останавливаясь, обернулась и зло усмехнулась.

— Если ты забыл, меня зовут Джессика, Гэбриэль. Конечно, можешь забирать все, что захочешь, а мне пора. Прощай!

Левушка вошла в дом и хлопнула дверью.