проникнуть туда проще, чем во внутренние монастырские покои. В свое время он

сам руководил переносом туда моего погибшего возлюбленного и полагал,

что это самый легкий путь для побега, если вообще не единственный.

Таким образом провела я несколько предшествующих побегу ночей —

всякий раз в сопровождении новой монахини, дабы усыпить подозрения, если

таковые возникнут. Какие стремительные, многочисленные и многообразные

чувства обуревали меня перед назначенным часом! Каждый взгляд, казалось

мне, проникал в глубь его замысла, каждое сердце порывалось ему

противодействовать. Мне не удалось добиться разрешения остаться над гробом в

одиночестве, и я дрожала при мысли, что спасители появятся, прежде чем мою

унылую спутницу отзовут прочь или что мне понадобится силой помешать ей

поднять тревогу. По счастью, ночь выдалась очень холодная, и, заметив, что

монахиня не участвует в моих молитвах, я посоветовала ей удалиться в келью

и вернуться ко мне по окончании заутрени. Испытывая отвращение к своей

миссии и уже закоченев от холода, она угрюмо согласилась и оставила меня

наедине с гробом лорда Лейстера, моего погибшего избранника.

— О, навечно дорогой и горько оплакиваемый, — со вздохом молвила я,

опускаясь на колени и обращая свои слова к безответной крышке гроба. — Не

о себе так заботится твоя Матильда. Восстановить твою честь, вернуться на ту

драгоценную землю, что была когда-то частью тебя и частью которой ты

вскоре станешь, — это все, для чего мне теперь потребна свобода.

Последовало ужасное молчание, нарушаемое, казалось, только биением

моего сердца. Не замечая эмблем смерти, которые смущают умы счастливых,

я страшилась лишь живых. Колокол пробил двенадцать раз, звуки эти

сигналом отдались в моем сердце. Скрежет из отдаленной части подземелья

достиг моего слуха, где-то открылась дверь, послышались шаги, открылась еще

одна дверь. Я оказалась в окружении своих спасителей, и слабая искра

радости пронизала мое застывшее тело, когда я подняла голову от гроба лорда

Лейстера.

— Бежим, прекрасная Матильда! — в нетерпении воскликнул Мортимер,

схватив меня за руку и пытаясь поднять с колен.

— Постойте, великодушный друг, и выслушайте меня, — ответила я с

твердостью. — Вы спасете меня лишь наполовину, если оставите здесь прах моего

супруга. Можно ли разлучить скупца с его сокровищем? Он предпочтет

смерть на груди своих богатств. Здесь скрыто все, чем я владею. Возьмите его

с собой или похороните меня вместе с ним, ибо никогда, клянусь именем

Того, пред чьим взором был заключен наш союз, никогда, живая или мертвая, я

с ним не расстанусь.

Раздосадованный столь неожиданным требованием, он указал мне на

трудность и опасность предприятия с резкостью, какой я от него не ждала, но, так

как время и место не позволяли долгих споров, а я была непреклонна, он в

конце концов приказал матросам нести гроб. Они повиновались приказу

лишь потому, что фигурально использованные мною слова о «сокровище»

поняли буквально. Связанная с лордом Лейстером узами, неподвластными

смерти, я всегда ощущала его присутствие как защиту и сейчас с неусыпным

вниманием следила за своими спутниками, убежденная, что они готовы в

любую минуту избавиться от столь тяжкого бремени.

Меня быстро доставили к берегу Сены, где ждала лодка, и, так как прилив

благоприятствовал нам, мы вскоре добрались до корабля значительных

размеров, и он тотчас снялся с якоря. Взволнованная сотнями воспоминаний, я

едва ли вспомнила о Мортимере до той минуты, когда заметила, что корабль

идет полным ходом, а он все еще на борту. Мне представлялось делом

решенным, что он оставит меня, как только я окажусь в безопасности. Я напомнила

ему об этом обещании.

— Я оставлю вас, прекраснейшая из женщин, — воскликнул он, пылко

сжимая мою руку, — как только вы окажетесь в полной безопасности, если вы все

еще будете столь жестоки, что пожелаете этого. Но как могу я покинуть вас

сейчас? И как могу я остаться в стране, где ради вас преступил самый

священный закон и где меня ждет заслуженное наказание?

Мне следовало бы счесть его ответ убедительным, но его буйная, хотя и

скрываемая, радость, его неукротимый пыл наполнили мое сердце ужасом и

лишили мою свободу душевного покоя.

В каюте, куда он меня проводил, я увидела женщину, приставленную ко

мне для услуг. Она настоятельно рекомендовала мне отдых, которого я так

долго была лишена. Несчастья, от которых мне удалось спастись, и те, что

еще угрожали мне, лежали на душе тяжким бременем, и, желая отвлечься от

пугающих предчувствий, я вступила со служанкой в беседу на обыденные,

житейские темы. К крайнему своему удивлению, я узнала, что она повитуха и

что у нее готово все необходимое для ожидаемого младенца. Мне следовало

бы обратиться мыслями к этой нежнейшей из обязанностей, но роковое

сомнение, зародившееся в моем сердце, заставило отступить все благородные

чувства. Увы, скоро оно перешло в уверенность. Неподвластная смерти

любовь, которая побудила меня настоять, чтобы гроб с телом лорда Лейстера

был помещен в отведенную мне каюту, поначалу, казалось, вызывала у

Мортимера ужас, обычный для слабохарактерных людей или людей с нечистой

совестью при виде такого страшного напоминания; но за несколько дней он

свыкся с ним. Страсть, которой он более не скрывал, заставляла его

беспрестанно искать моего общества. Ни мертвец, еще не преданный земле, ни

траур, облекающий не только мое тело, но и измученное сердце, ни печальные

обстоятельства моего вдовства — ничто более не служило ему преградой. Я

видела ясно, что он считает меня своей собственностью и лишь ждет, когда

здоровье вернется ко мне, чтобы заявить о своих беззаконных притязаниях.

Какие бездны страха разверзались перед моею робкой душой! Я видела себя

всецело во власти этого человека, лишенной надежды на людское участие, не

ждущей помощи ни от кого, кроме Всевышнего.

— О Всемогущий, — вздыхала я, поднимая к небесам взор, затуманенный

слезами, — Ты, чье вездесущее дыхание правит этим волнующимся

простором, даруй мне в нем спасение или могилу!

Перед моей каютой располагался узкий балкончик, куда я иногда

выходила подышать свежим воздухом. Как-то вечером мое раздумье, подобное

только что описанному, было прервано звуками женского пения. По

изысканности исполнения и мелодичности голоса я поняла, что это не могла быть моя

невежественная служанка, о присутствии же на корабле другой женщины было

неизвестно. Охваченная удивлением и любопытством, я вся обратилась в

слух. Я узнала мой любимый гимн, гимн столь проникновенный,

торжественный и возвышенный, что покоренная душа устремилась следом за ним к небу.

Голос запел о смерти, и некий тон его, низкий, траурно-скорбный, коснулся

моего трепещущего сердца, и оно замерло. Громкое восклицание — имя Роз —

вырвалось из моей груди. Послышался звук падающего тела, пение

оборвалось. Безумным вихрем я устремилась на палубу и громко потребовала у

ошеломленного Мортимера вернуть мне утраченную подругу. Захваченный

врасплох, он не решился долее обманывать меня и открыл дверь каюты,

расположенной прямо над моей. Ах, какая буря чувств охватила меня, когда я

кинулась поднимать горячо любимую, горько оплаканную подругу мою по судьбе!

Медленно она возвращалась из беспамятства, вызванного неожиданностью.

Множество общих воспоминаний окрашивало радостью наше обретение друг

друга, но не менее было воспоминаний, убивающих всякую радость. Наконец

наши объятия и слезы утихли. Как только мы остались одни, я расспросила