— А вы... Вы тут служите?

— Да, я всегда должна быть при вас, и если чего нужно...

— У вас украинское имя. И выговор тоже украинский. Я был в Донбассе, и вы...

— Да, я из Донбасса. Из Горловки,— наверное, слышали?

— Как же! Шахтёрский город к югу от Донецка. Там много шахт, терриконы... Я знаю. Если от него ехать дальше на юг, так попадёшь в Жданов. Он на берегу Азовского моря. Но вы... Каким образом вы очутились здесь?

— Меня продали в Турцию, в гарем молодого шаха. Отец остался без работы, а у нас семья, четверо детей. Ну, и пришлось ехать. Папе дали десять тысяч долларов. Я не знала мужчин, и за то, что я их не знала, дали так много денег. Меня привезли в гарем, а шах утонул, и нас стали продавать в другие страны. Я попала на остров. Теперь вот буду с вами.

— А теперь... вы уже знаете мужчин?

— Нет, не знаю. Я потому и попала к вам. Вы очень важный. Сказали, поважнее шаха. Я как вас увидела, так и обрадовалась. Вы молодой, красивый. Но главное — русский. Может, вы тоже украинец?

— Нет, я русский. Как это у вас говорят: кацап, москаль. А? Вы огорчились? Кацап, москаль — зачем же я вам такой нужен? А к тому же, вы молодая, несовершеннолетняя. Вам надо учиться, а потом выходить замуж.

— Я не молодая. У меня паспорт. Я могу голосовать.

— Вы очень красивая. Для шаха, наверное, таких выбирали — красивых.

— Да, нас выбирали. Все девочки, которые к вам приставлены — очень хорошие. Нам сказали, что вы большой человек, каких нет и в свете. А вы... такой же, как все.

— Ну, вот — я такой же, как все. Значит, вам сказали неправду. Да и как это может быть: большой человек, а такой молодой. Мне недавно исполнилось двадцать пять лет. Вы не знаете мужчин, а я не знаю женщин. Детский сад какой-то! А говорите — большой.

— Да, большой. Вы чего-то там нашли. И такое, что очень нужно Америке. Так вроде бы сказал Арсений Петрович, самый важный учёный, какие тут только есть. Он работает в корпусе «Б». Скоро вас к нему позовут и вы его увидите. Он тоже из Москвы.

— Я его знаю. Мы с ним вместе работали. Он мой учитель.

— Он очень строгий. Нам говорит: не ложитесь в постель с мужиками, а то вас поразит телегония. Обещал рассказать про телегонию, прочесть лекцию. Говорит, вы русские, вам надо выходить замуж за русских и рожать русских детей. Русский народ вымирает. Вы должны родить по десять-двенадцать детишек. И непременно от русских. Чудной какой-то!

— И вовсе не чудной. Он говорит правду. Вы все, русские девчонки, должны выходить замуж и каждый год рожать по ребёнку. Теперь такое время: нас, русских, уничтожают, а женщины должны спасти русскую нацию. Ты это понимаешь?

— Нет, не понимаю. Я не русская. Я украинка.

— Украинцы тоже русские. Это наши враги всегда хотели нас разъединить, чтобы мы ослабли. Вот вы и поверили, что вы не русские, а какие-то другие. И называете нас москалями. Ты сколько классов кончила?

— Я не училась. Читать умею, а пишу плохо. С восьми лет нянчила чужих детей, зарабатывала деньги. Сейчас на Украине много неграмотных, потому что жить трудно. Говорят, при советах было хорошо, а теперь плохо. Я неграмотная.

— Ну, вот — неграмотная. Значит, надо ещё и учиться. Ну, ладно, я за вас возьмусь. Вы у меня ещё станете профессорами. А сейчас я хочу принять душ. Покажи мне ванную.

Ганна показала Борису ванную комнату. И вышла. Борис включил душ и стал мыться. Ганна принесла бельё, халат и полотенце. Борис, нарядившись в роскошный, расшитый золотой вязью халат, направился к кровати. Ганне, следовавшей за ним, сказал:

— Ты что же это... без стука вошла ко мне в ванную? Ты девушка, а так смело входишь к мужчине.

— Так велит Ной. Он говорит, чтобы я вас мыла и делала вам массаж. Снимайте халат.

Борис пристально смотрел на неё. Она продолжала:

— Нет, я никому не делала массаж. Ной Исаакович назначил меня к вам.

— Ну, хорошо. Ты иди к себе, а я буду спать. Мне сейчас очень хочется спать. Только впредь ты ко мне без стука не входи, я этого не люблю. И никакого массажа мне делать не надо.

И Ганна ушла.

Адмирал позвонил Борису в седьмом часу и пригласил на ужин. Внизу Простакова ждала машина — сверкающий никелем и позолотой длинный и просторный лимузин. Ехали по грунтовой дороге, вьющейся между холмами, поднимались в гору. И как-то неожиданно открылся светло-жёлтый трехэтажный особняк с четырьмя белыми колоннами, за которыми угадывались высокие двери фасада. Гостей встретил молодой человек славянского типа, поклонился Простакову, заговорил на плохом русском языке:

— Адмирал ждёт вас в столовой первого этажа. Папаша Ян говорил: «К нам сейчас приедет братушка Борис». Папаша Ян любит русин и говорит, что мы сделаны из одного теста. А меня зовите Петру. Петру Горич из Хорватии. Я серб и управляю имением адмирала.

Тут незаметно появился,— словно с неба упал,— Иван Иваныч. На ухо Борису сказал:

— Да, да. Папаша Ян — это адмирал, его зовут Яном, а фамилия Станишич. Он серб и любит русских людей.

Петру провёл гостей на второй этаж в просторную комнату с пальмой у окна, со столом посредине. И тут же по лестнице с третьего этажа спустился адмирал. Он широко улыбался, обнажая ряды крупных белых зубов, приветливо кивал могучей головой, приглашая к столу, на котором стояли бутылки вина, рюмки, фужеры. Обращаясь к Борису, сказал:

— Приходите ко мне, как домой, и зовите меня папаша Ян. А?.. Вам нравится моё имя? Мне ваше имя тоже нравится. Был у вас царь Борис Годунов. Неплохой мужик, кое-что хорошего оставил в истории, а моё имя тоже хорошее. Ян! Слышишь? Ян, Иван — почти одно и то же. У нас, сербов, есть имя Ёван, но меня назвали Яном — тоже хорошо. Однако, как там у вас говорят: «Соловья баснями не кормят»,— а?.. Так говорят в России?.. Я всего лишь раз побывал у вас, да и то с заходом в порт Архангельск. А между тем, там мои предки, там прародина славян. Я ведь тоже славянин. Как вам это нравится?.. Американский адмирал и — славянин. А если начнётся война, кого мне защищать? В том-то, брат, и штука. Я потому не пошёл далеко по службе, что родился сербом. У нас вокруг президента вьётся много евреев, а они не любят славян. Почему? — не знаю, но не любят. Предпочитают им всяких мексиканцев и даже эфиопов. Этих они не боятся, а нас боятся. Почему? — не знаю, но боятся. И везде, где можно, тормозили мою карьеру. Мне это надоело. Я ушёл. Да, это так. Тормозят, потому что я родился сербом. Америку заполонили чёрные, жёлтые и серо-буро-малиновые; чёрт знает, что за народ, из каких щелей они к нам наползли. Их теперь стали бояться. Особенно перед ними гнутся те парни, что стремятся залезть в кресло президента. У них же голоса! Представьте себе, что каждый этот мазурик имеет такой же голос, как и я, как и мой брат, который вот уже второй раз избран губернатором штата. Я три года челночил по морям и океанам, а когда сошёл на берег, не узнал своего города. По тротуарам толпами слоняются обезьяны с длинными ручищами и ошалело таращат на меня глаза. Мой родной город превратился в Косово, и каждый из наших рискует получить пинка под зад. У вас пока этого нет? Хорошо, но у вас есть демократы, а это значит, будет Косово. У нас теперь парни из Белого дома суют на важные посты африканцев. Вы видели, кто у нас помогает президенту в делах безопасности? Да, да. Молодая, симпатичная, похожая на парня негритянка. Я такую не прочь бы взять к себе в служанки, но поставить её над всеми генералами!.. У нас поставили. И я потому вышел в отставку.

Адмирал задумался, повертел в пальцах бокал с красным вином и продолжал:

— Может, это и к лучшему. Служить на флоте нет смысла. И тянуть лямку чиновника, как мой брат, я не желаю. Америку уж не спасти. Она дала крен и скоро пойдёт ко дну. Россия тоже потеряла ход, но там есть русские люди и их пока много. Правда, они лакают водку и, как бараны, смотрят в телеящик, но скоро опомнятся и возьмутся за ум. На них может обвалиться туча китайцев, но те китайцы, что у власти, они не дураки и понимают, что с русскими их повязала судьба и они должны жить в мире. Индусы тоже к вам придут. Таков ход истории. Я тоже приеду жить в Россию, но теперь буду отдыхать, спать по пятнадцати часов в сутки. Есть, пить, и снова спать. Хорошо это, быть свободным от службы! Ну, да ладно. Буду пить вино. Вам не предлагаю, вы трезвенник, а я выпью ещё бокал.