Когда он вышел в гостиную, раненого уже унесли к фельдшеру. Пол был закапан свежей кровью.

Сербы принялись расспрашивать этих двоих, что пришли с задания. Чернышев прислушивался к разговору и постепенно понял, что эти бойцы ходили в разведку. На обратном пути один напоролся на мину. Оторвало ступню и отрезало осколком ухо.

Вадим покачал головой и вышел на улицу. Там он набрал пригоршню снега и обтер им лицо.

«Лучше смерть, чем калекой на всю жизнь остаться, — подумал он. — Если уж суждено, то пусть лучше сразу, наповал».

Стряхнув остатки снега с рук, Вадим пошел в комнату. Емельянов даже не поднял на него глаз. Он молча нарезал сало, принялся за хлеб. Потом стал снова резать желтоватое старое сало на еще более мелкие кусочки. Есть не хотелось совершенно.

Чернышеву довелось за свою жизнь повидать достаточно много крови. Служа в ОМОНе, любил помахать дубинкой, а если разрешалось, то и пострелять, не особо заботясь о последствиях.

Но это была первая кровь, увиденная на этой земле. И совершенно незнакомые сербы уже автоматически считались своими, поскольку предстояло воевать на их стороне.

Наемники еще не знали того, что здесь почти нет никакого военного братства между сербами и русскими. Первые при каждом удобном случае посылали под пули вместо себя бесправных и жаждущих заработать россиян.

Здесь каждый был сам за себя.

Часам к двенадцати под усиленным конвоем приехала грузовая машина с продуктами, боеприпасами и амуницией.

Начался дележ и подгонка одежды. Всем русским выдали форму Югославской народной армии — китель, брюки, плащ на подстежке из искусственного меха, белье и массу других вещей.

Казаки весело шутили, обсуждая качество югославской формы и сравнивая ее с отечественной.

Всем больше всего нравились удобные резиновые сапоги на шнурках, на теплой подкладке. Кроме всего прочего выдали вязаные пуловеры и шлем-маски.

Егор был в восхищении.

— Вот ты сравни их с нашими кирзачами, — тряс он сапогами перед носом другого казака. — Наши же никакого сравнения с этими не выдерживают. Вот и люби после этого родное Отечество.

Новички с завистью смотрели на высокие кожаные ботинки, в которые были обуты многие сербские четники. Говорили, что предыдущим группам наемников тоже выдавали такие, но теперь ботинки кончились.

Получив амуницию, некоторые отправились погулять по окрестностям, на сколько можно было отходить, не рискуя. И тут оказалось, что по поводу очень хорошей одежды радовались слишком рано. Несмотря на яркое солнце, температура не поднималась выше нуля, а в резиновых сапогах по снегу, которого к тому же было по пояс, много не находишь. Тем более, что ни портянок, ни шерстяных носков никто не выдал.

— У нас тоже есть Сибирь, — шутили вечером сербы, глядя на наемников, пытавшихся согреться и просушить одежду у «буржуйки» в гостиной.

Тем же вечером всем вновь прибывшим наемникам раздали по нестрелянному, в смазке, автомату Калашникова, правда, старой системы — АКМ.

Чернышев со знанием дела принялся разбирать оружие, одновременно счищая масло с деталей.

— Югославские, лицензионные, — недовольно сказал он Емельянову. — Грубо, словно топором сработано. Их скорее всего клинить будет постоянно. Вот где сволочи. Сначала с одеждой нае…. Теперь вместо оружия говно подсунули. Может, они думают, что автомат — это что-то вроде булавы?

Емельянов лишь отмахнулся.

— Не зуди. Может, у хорватов что-нибудь получше есть.

— Так они тебе его и отдали!

— А я их спрашивать не собираюсь. Я сюда приехал не переговоры вести.

Закончив с автоматом, Емельянов выглянул в коридор. Из гостиной доносился гул голосов, а иногда и смех.

— Там наши сидят. Пошли к ним.

— Пошли, — Чернышев тоже закончил собирать автомат и вытер ладони ветошью. — Только ты там спарринг не устраивай. Тебя и так уже все боятся. Только и рассказывают, как ты Кабанчика утром уложил.

Дима хмыкнул.

— Кабанчик? Это кликуха такая?

— Да. Подходящая, по-моему. Я как услышал, так специально ходил посмотреть, кто там такой оказался достойным столь пристального внимания с твоей стороны.

— Ну и как впечатление?

— Если честно, то я даже с дубинкой на такого бы не полез. Просто киборг какой-то.

Друзья аккуратно поставили автоматы у стены и пошли в гостиную. Перед Емельяновым почтительно расступились, предлагая сесть.

— Ты где так махаться научился? — спросил наемник Игорь по кличке Бирюк.

Невысокого роста, он был отличным снайпером, а его порядочность здесь вошла в поговорку. Но при этом он был редкостным тугодумом. Бывали случаи, как потом убедились вновь прибывшие, когда на заданный вопрос он отвечал через два-три дня.

— В Советском Союзе, — не задумываясь, ответил Емельянов.

— И долго учился? — минут через двадцать, переварив информацию, вновь спросил Игорь.

Дима тем временем затронул интересующую всех тему.

— Когда нас в деле попробуют, никто не в курсе?

— Кто-то из сербов говорил, — сказал Андрей Горожанко, приехавший из Харькова, — что с утра у командиров совещание по нашему поводу. Здесь в нескольких километрах вроде как линия фронта, так что долго не засидимся.

Говорили долго и о многом. В основном делились информацией, полученной от местных, благо близость русского и сербскохорватского языков позволяла обучиться последнему довольно быстро. К тому же многие в Югославии еще при социализме изучали русский в школе.

Говорили, что линия фронта размыта и точно определить ее никто не берется. Что между сербскими и хорватско-боснийскими позициями пролегает нейтральная территория, на которой в основном и происходят все стычки. Что оборона, как с одной, так и с другой стороны, имеет множество прорех и можно в любой момент ожидать нападения. Но сейчас военные действия идут не очень активно.

Кто-то пересказывал истории про то, как босняки, воюющие на хорватской стороне, отрезали головы и гениталии захваченным в плен сербам и русским, а потом специально относили изувеченные трупы поближе к сербской территории и ставили под ними мины.

Кто-то выходил, кто-то приходил. Менялись и темы, которые варьировались от кровавых рассказов про зверства мусульман до самых пошлых анекдотов, которые особенно был мастер рассказывать Горожанко.

Он почти всегда пребывал в хорошем настроении, поддерживая заряд бодрости в товарищах. Правда, иногда он к ним относился немного свысока.

Время текло незаметно, и уже за полночь постепенно все разбрелись по своим комнатам.

Около пяти часов утра в комнату без стука вошел человек в военной пятнистой форме. Это был капитан Стойкович.

Он сказал, что возникла необходимость в проведении разведвылазки, и теперь он набирает пятерых добровольцев повыносливей, так как снег очень глубокой, а идти придется много.

— Мне сказали, что здесь есть очень крепкие ребята. Я не приказываю. Мне нужны добровольцы.

Не вставая с постелей, Вадим и Дмитрий переглянулись и одновременно утвердительно кивнули.

Ивица довольно кивнул з ответ и, уже выходя, сказал:

— Через полчаса я буду ждать.

Как только за ним закрылась дверь, Чернышев и Емельянов вскочили с постелей. Они вздохнули с облегчением от того, что не придется больше сидеть тут, на турбазе, и ждать у моря погоды. Но в то же время куда-то в подсознание, неконтролируемый, закрадывался страх.

А вдруг кому-то из них сегодня не суждено, вернуться из разведки? Никто не застрахован от мины или пули снайпера.

Одевались в полном молчании, каждый думал о своем. Лишь когда почти все было готово, Чернышев сказал:

— А на сколько мы идем, он не сказал? Надеюсь, что ненадолго?

Емельянов не ответил. Он на всякий случай проверил еще раз автомат, который за вчерашний вечер успел собрать и разобрать не меньше пяти раз. К пяти положенным рожкам он добыл еще три и сейчас быстро набивал их патронами, благо этого добра было в достаточном количестве.