На ослепительных известняках Херсонеса, там, где обломки мраморных колонн высятся словно не догоревшие свечи на застолье гигантов, ночной ливень смыл с раскопанной платформы наслоения желтой глины, и перед взором пораженных археологов предстал белый монолит с кругловатыми алыми вкраплениями - будто огромный пласт овечьего сыра с вдавленными в него каким-то шутником зернами граната.

Начальник группы археологов, наголо стриженный худой мужчина в круглых металлических очках, достав из заднего кармана широких холщовых штанов острый металлический щуп, осторожно потрогал им диковинные ярко-красные образования. Потом, наклонившись к самой поверхности известняковой плиты и позой своей изображая крайнее удивление, он ткнул обратным толстым концом щупа в заполненное красным веществом углубление, из которого выскочила и покатилась по наклонной поверхности белой плиты алая капля, дробясь на неровностях на мелкие шарики, которые и упали куда-то под подошвы сандалий. Археолог еще ближе поднес свои вооруженные очками глаза к горящим красными отражениями солнца лункам.

- Это ртуть! - наконец громко вымолвил он, и молча следящие за его манипуляциями сотрудники тоже вооружившись, кто щупом, кто спичкой, стали ковыряться в заполненных странной алой жидкостью углублениях.

Потом принесли из палаток стеклянные склянки и с трудом собрали в них подвижные, весело избегающие пленения красные шарики. Поддели в стороне слой глины, и кто-то как бы невзначай стукнул по белому уголку - скрытые в толще известняка каверны тоже оказались заполнены красной ртутью.

Всеобщему удивлению не было предела. После того, как на обнажившихся поверхностях не осталось красных капелек, начальник экспедиции приказал всем отнести бутылочки с ртутью в палатки и приступить к обычной плановой работе.

Утром следующего дня первым пришел на раскопки он сам, но на очищенных им от наслоений свежих блоках известняка не увидел ни единой красной крупинки. Не появилась она, эта необычная ртуть, и в последующие дни. Теперь ничто не мешало археологам заниматься своими непосредственными делами.

Только ближе к концу полевых работ археологи были опять взбудоражены: все до одной плотно заткнутые пробками стеклянные бутылочки, в которые они так тщательно собирали красные шарики, оказались пустыми. Это огорчило, но не особенно удивило, ибо известно, что ртуть летуча, а тут еще жаркое крымское лето, да и корковые пробки, которыми были заткнуты склянки, не надежны. И заботы о том, что по возвращении ртуть эту надо будет сдать куда-то, а куда – неизвестно, оказались излишними.

Конечно, в дневнике экспедиции факт обнаружения красного вещества был отмечен, однако ученый совет Экспедиционного отдела не счел необходимым немедленно оповещать об этом какую-нибудь иную службу. Довольный этим решением начальник херсонесской команды, все такой же худой, но отрастивший ежик рыжих волос, уже не слушал следующих докладчиков, а смотрел в окно на серые тучи над серой Невой, вспоминая лазурное море, бирюзовое небо и огромный кусок овечьего сыра с вдавленными в него зернами граната, полыхающими алым пламенем в лучах горячего южного солнца…

Срочное сообщение об обнаружении ранее неизвестной тяжелой жидкой субстанции красного цвета пришло в Москву из другого региона огромной страны. 

Кусты арчи, которыми были обсажены все подходы к скромному двухэтажному зданию управления госбезопасности, в это августовское утро были окружены невидимым облаком терпкого и освежающего можжевелового запаха. Вскоре жаркий день раскочегарится, пока еще голубое небо потеряет последние оттенки лазури и станет желтовато-белесым. В знойном воздухе хвойно-смолистые ароматы арчи потеряют свою свежесть, иссохнут, в них появится привкус горящей солярки, и проходящий по вымощенной плиткой дорожке гость или службист будет спешить покинуть двор, который по одну сторону граничит со свободной территорией, а по другую продолжается неизвестно до каких пределов, потому что все скрыто за такими же двухэтажными постройками, огражденными колючей проволокой. В прежние времена, без малого двадцать лет назад, когда Камилл впервые был у этого места, «колючка» окружала весь этот квартал, и люди предпочитали не ходить по тротуару, проходящему вдоль ограды, обнесенной кроме видимых шипов еще и невидимым барьером страха. Тогда, как хорошо помнил Камилл, за колючей проволокой, не сразу заметной среди плотно растущих вечнозеленых кустов, на расстоянии нескольких метров друг от друга стояли молчаливые стражники с карабинами на плечах. Мальчик беспокойно прогуливался по безлюдному тротуару в ожидании отца, порой останавливался возле стражников, чьи головы в зеленых фуражках с лаковыми козырьками, виднелись над редеющими к верхушкам кустами, и тогда раздавалось негромкое: «Проходите! Здесь стоять не разрешено!». Отца в тот раз пропустили через калитку из железных прутьев, после того, как он предъявил повестку стоявшему в будке часовому. Он поцеловал сына и напомнил, как действовать, если его до вечера не выпустят. И ушел. Но спустя два часа вышел. Вышел, чтобы через несколько недель быть завезенным в этот же двор на машине, но уже через ворота, находящиеся где-то на другой улице…

Сегодня заведующий лабораторией московского академического института Камилл Афуз-заде вместе с заместителем начальника урановой экспедиции Войцеховской, немолодой и, по всей видимости, не очень здоровой женщиной, прошли на территорию, предъявив свои паспорта в окошечко сложенной из красного кирпича проходной, сменившей бывшую железную калитку. Прошествовав по аллейке, тоже обсаженной арчой, они вошли в дверь, за которой их встретил голубоглазый старший лейтенант, который, откозыряв посетителям, повел их по длинному коридору. Камилл не мог не думать в эти секунды о том, что когда-то отец его тоже шел по этому коридору, не зная, что его ждет за одной из дверей. Камилл же знал, о чем будет разговор в кабинете, где их уже поджидали гебисты. Именно по представлению хозяина того кабинета, в который их привел старлей, поступил через здание на Лубянке запрос в Академию Наук, который был переправлен с пометкой «срочно» в институт, где работал Камилл.

Энергичный седой мужчина лет пятидесяти с погонами полковника встал из-за стола навстречу вошедшим. Он пожал руки гостям и пригласил их сесть. Другой находящийся в комнате мужчина, спортивного вида брюнет лет сорока в рубашке с короткими рукавами, поднявшись из стоявшего в стороне кресла, только поклонился с вежливой улыбкой.

- Итак, товарищи, - сразу приступил к делу хозяин кабинета, - вы уже знаете, что заставило нас прибегнуть к помощи специалистов Академии Наук.

Произнеся эти слова, он остановил свой взгляд на Камилле. Тот счел целесообразным улыбнуться и согласно кивнуть говорившему. Перенеся свой взгляд на женщину, и не задержав его на ней, седовласый продолжал:

- По сути дела, мне нечего добавить к тому, что написано в документе, который был вам направлен. Напротив, я хотел бы сейчас узнать от вас, имеете ли вы уже какие-либо соображения по поводу прочитанного? Признаюсь, наши внутренние специалисты совершенно обескуражены тем, с чем пришлось столкнуться. Я бы даже сказал, что чем более осведомлен специалист в физических и химических науках, тем более он растерян перед открывшимися фактами.

Женщина пожала плечами, обратив взгляд на своего спутника. Впрочем, они уже обсуждали все те куцые сведения, которые были изложены в «совершенно секретном» документе, вышедшем неделю назад из этого кабинета, и согласились в том, что здесь они встретились с ранее неизвестным, необычным явлением. «Или же, говорил Камилл, эти ученые в погонах что-то сильно напутали».