Джим передернул плечом и насупился.

— Ежели вы раздаете все, что удалось раздобыть, то какой вообще тогда прок грабить? — спросил он без обиняков.

На губах милорда заиграла капризная улыбка.

— Такова цель моей жизни, Джим, весьма благородная цель. И еще меня забавляет эта роль Робин Гуда — брать у богатых и отдавать бедным, — добавил он, чтоб хоть немного утешить Солтера. — Ладно. Возвращаясь к моим жертвам… Видел бы ты, как выпал из кареты тот маленький человечек, когда я распахнул дверцу, лопнул бы со смеху.

— Выпал, сэр? Но к чему это было ему делать?

— Он все пытался объяснить причину. Похоже, ему приказали держать дверцу, чтоб не пускать меня, а потому, когда я рывком распахнул ее, он и вывалился на дорогу. Ну, разумеется, я тут же извинился перед ним и мы немного поболтали. Очень славный оказался человечек… И так смешно растянулся на дороге!

— Хотел бы я видеть это, ваша милость. И вообще, хотел бы быть там, с вами, — он скосил глаза на хозяина. — Дорого бы дал, чтоб увидеть, как вы останавливаете карету, сэр!

Держа в руке заячью лапку, Джек встретился в зеркале с его восхищенным взглядом и рассмеялся.

— Не сомневаюсь… И знаешь, я выработал такой специфический голос — грубый, будто бы человек немного пьян, — и возможно, чуть более громкий, чем надо. Словом, и во сне не приснится. Уверен, что у всех он до сих пор в ушах звенит, — добавил он нервно и прилепил в уголке рта мушку.

— Вон оно, значит, как…

Снизу донесся шум движения: цокот копыт и грохот колес по булыжной мостовой, крики извозчиков. Джим подошел к окну и, перевалившись через подоконник, глянул вниз.

— Карета подъехала, сэр.

— Это я понял, — ответил милорд, занятый напудриванием.

— Да, сэр… О Господи, сэр! — плечи его затряслись от смеха.

— Что такое?

— Ну и картинка, доложу я вам, сэр! Два джентльмена, один большой, толстый, а другой маленький. Худенький, что твой паучок, а тот, другой…

— Похож на гиппопотама, верно? Особенно физиономией?

— Да, сэр, пожалуй. И впрямь похож. И одет во все пурпурное.

— Само собой. Пурпурный камзол, а жилет оранжевый.

Джим с удвоенным вниманием уставился на приезжих.

— Так и есть, сэр! Однако откуда вы знаете? — и не успел он закончить эту фразу, как в глазах его блеснула догадка.

— Я склонен думать, что имел честь встречаться с этими джентльменами, — снисходительно заметил милорд. — Мою пряжку, Джим. А карета у них громадная и колеса выкрашены в желтый цвет?

— Да, ваша милость. Сразу видно, эти джентльмены много о себе воображают.

— Вполне вероятно. А на том, что поменьше, одежда, должно быть, вся… э-э… в грязи?

— Не видно, сэр. Его загораживает тот большой, толстый.

— Мистер Шмель… Джим!

— Сэр? — Джим торопливо отошел от окна, уловив в голосе хозяина резкие нотки.

Он увидел, что господин его привстал с кресла и держит в руке жилет с горохово-зеленым рисунком по желчно-желтому полю. Держит, брезгливо зажав между большим и указательным пальцами. Под его суровым взглядом Джим потупился и выглядел теперь как школьник, уличенный в мелкой провинности.

— И ты хочешь, чтоб я надел вот эту… пакость?

Джим, не сводя с жилета мрачного взгляда, кивнул.

— Да, сэр.

— Но разве я не говорил, что нужен кремовый тон?

— Да, сэр. Я думал… думал, это и есть кремовый.

— Но, друг мой, это, это… я даже не могу сказать, что это такое! Да еще этот рисунок — в горох! — он содрогнулся. — Убери эту мерзость!

Поспешно бросившись к хозяину, Джим выхватил у него из рук оскорбившее вкус милорда одеяние.

— И принеси мне вышитый шелковый. Да, вон тот. Он особенно приятен глазу.

— Да, сэр, — смущенно согласился Джим.

— На этот раз прощаю, — добавил милорд и подмигнул слуге. — А что тем временем проделывают двое наших приятелей?

Солтер подошел к окну.

— Входят в дом, сэр… Нет, этот похожий на паучка джентльмен остался. Похоже, он куда-то торопится, ваша милость.

— Ага!.. — пробормотал его хозяин. — Можешь помочь мне надеть этот камзол… Благодарю.

С определенными усилиями милорду все же удалось влезть в камзол из тонкого шелка, который, оказавшись на нем, так и прилип к спине — так великолепно он на нем сидел. Он выпустил из рукавов кружевные манжеты и, слегка хмурясь, надел на палец кольцо с изумрудом.

— По всей вероятности, мне придется задержаться здесь на несколько дней, — заметил он после паузы. — Чтобы… э-э… отвести подозрения, — и он искоса, сквозь ресницы, взглянул на слугу.

Не в правилах Джима было вмешиваться в дела хозяина, мало того — он уже утратил привычку удивляться чему бы то ни было. Ему было вполне достаточно получать от него приказы и усердно и быстро исполнять их, а также боготворить Карстерса, проявляя при этом поистине собачью преданность. Он был всегда готов следовать за ним и счастлив служить ему, покуда хватало сил.

Карстерс нашел его во Франции, в совершенно плачевном состоянии. Прежний хозяин был вынужден отказаться от его услуг, поскольку вдруг обнаружил, что в кармане у него ни сантима. Карстерс нанял Джима в слуги и с тех самых пор тот служил ему верой и правдой, каждым своим жестом и поступком стараясь доказать свою преданность лорду Джону. Несмотря на приступы дубовой тупости, был он далеко не дурак и не раз выручал Карстерса из разных переделок, коими столь богата бесславная и рисковая судьба разбойника. Возможно даже, он понимал своего хозяина куда лучше других, а потому и сейчас догадался, что у того на уме. И он ответил на этот взгляд многозначительным подмигиванием.

— Те самые джентльмены, которых вы сегодня остановили, сэр? — спросил он и выразительно ткнул пальцем в сторону окна.

— Гм… Мистер Шмель со своим сотоварищем. Похоже, что так. А знаешь, мне почему-то не слишком симпатичен этот мистер Шмель. Утомительный господин. Впрочем, вполне возможно, он придерживается того же мнения и обо мне. А потому я намерен продолжить с ним знакомство.

Джим неодобрительно проворчал что-то и хозяин бросил на него укоризненный взгляд.

— Тебе не нравится сей господин? Прошу, не стоит судить по внешности. Возможно, он прекрасен своими помыслами. Впрочем, не думаю… Нет-нет, этого просто быть не может, — он хихикнул. — А знаешь, Джим, я собираюсь сегодня немного поразвлечься.

— Не сомневаюсь, ваша честь. Да обвести вокруг пальца этого толстяка — раз плюнуть!

— Быть может. Однако я не собираюсь иметь дело с толстым джентльменом. Как и вообще со всеми чиновниками этого очаровательного городка вместе взятыми, к числу которых, если я не ошибаюсь, принадлежит наш толстяк. Ты не заметил, тот паучок вернулся?

Солтер высунулся из окна.

— Да, сэр. И с ним еще трое.

— Именно. Будь любезен, дай-ка мне табакерку. И трость! Благодарю… Чувствую, настал момент выступить в полном блеске. И умоляю тебя, не забудь: я только что прибыл из Франции и остановился здесь на пути в Лондон. И напусти на себя самый глупый вид, какой только сможешь. Да, вот этот в самый раз!

Джим довольно ухмыльнулся — для того, чтобы принять идиотское выражение лица, никаких особых усилий ему не потребовалось и он весьма радовался этому обстоятельству. Торжественно распахнув дверь, он наблюдал, как «сэр Энтони» жеманно семенит по коридору к лестнице.

Сидевший в кофейне городской купец по имени мистер Фадби пересказывал историю своих злоключений — со множеством многозначительных пауз и лирических отступлений — мэру, клерку городской управы и церковному сторожу Льюиса. Всю эту троицу привел сюда мистер Чилтер, клерк, по приказу хозяина. Чем больше была аудитория, тем больше удовольствия получал мистер Фадби от своих рассказов. Вот и сейчас он явно наслаждался, вопреки тому прискорбному обстоятельству, что драгоценная шкатулка с наличными была утрачена раз и навсегда.

Однако этого нельзя было сказать о мэре, мистере Хеджесе. Этот сутуловатый низенький господин страдал от несварения желудка, к тому же его вовсе не интересовала вся эта история и он не знал, чем может помочь мистеру Фадби. Мало того, его оторвали от обеда. А он был голоден. И наконец — что самое главное — ему никогда не нравился сам мистер Фадби. Однако же разбойное нападение на дороге само по себе являлось происшествием весьма серьезным и неприятным, а потому он слушал повествование с притворным интересом и вниманием, напустив на себя самый глубокомысленный вид и в нужные моменты издавая звуки, призванные изображать сочувствие.