— Тот писатель, который вас литературно обработал?

— Мета? A-а, ну да. Может, вы и правы.

— Дадите почитать?

— Нет.

Мы торжественно вкатились на улицу Девятнадцатого ноября. Красная «фелиция» зажглась в витрине, где неделю назад отражалась луна. Шины зашуршали по асфальту, потом разбрызгали лужу — это когда я замер возле зеленого подъезда.

Барышня Серебряная заерзала, собираясь выходить.

— Спасибо. Вы были очень любезны.

Она протянула мне руку.

Я не снял руки с руля.

— Мне от вас кое-что нужно.

— Что?

— Это большая просьба, но я присоединю к ней любое обещание — лишь бы вы согласились.

— Правда?

— Правда. — Я набрал в грудь воздуха. — Послушайте, барышня Серебряная. Я знаю, какого вы обо мне мнения. Я и правда вел себя по-хамски, признаю, и то, как я поступил с Верой, вам тоже, наверное, кажется хамством.

Она не возразила. Лобовое стекло отражало ее серьезное лицо.

— Но это не так. Не так! Это все из-за любви к вам.

Она насупилась, но это не испортило ее красоту. Отражение в стекле доводило меня до исступления.

— Я же просила вас этого не делать.

— Любви не прикажешь.

— Прикажешь. Как раз любви. Если это настоящая любовь.

— Если это настоящая любовь, действие по приказу исключается. Поверьте мне. В этом я разбираюсь.

— А по-моему, я разбираюсь лучше.

Мне показалось, что черные зрачки блеснули как-то особенно.

Но почему?

В наши с ней отношения неустанно вмешивалось что-то детективное.

— Я не должен был приходить тогда к Вере, заранее зная, что обману ее, это было свинство, — покорно согласился я. — Но это у меня… привычка, что ли. Я всегда так делал. И никогда ни о ком не думал так, как о вас.

Барышня Серебряная заморгала мокрыми ресницами и мизинцем вытерла уголок глаза.

— Что вы, собственно, от меня хотите?

— Чтобы вы ненадолго пригласили меня к себе.

— Не приглашу.

— Соседка дома?

— Нет. — Пауза. — Поэтому и не приглашу.

— Но я действительно прошу только чашку кофе. Даю вам честное слово. Мне грустно, понимаете?

Она поглядела на меня в стекле.

— Грустно? Вам?

Сами слова ничего не значили по сравнению с ее интонацией. Я едва удержался, чтобы не вздрогнуть.

— Я не такое уж чудовище. Мне тоже бывает грустно.

Барышня Серебряная опять уставилась на невидимую точку прямо перед собой.

— А вы не притворяетесь?

Господи, не притворяюсь кем? Нечудовищем? Нет, она о другом. О том, что мне грустно.

— Мне грустно так, что я готов умереть, — ответил я.

— Умереть. — Презрение в ее голосе сменилось горечью. — И что изменится, если я приглашу вас к себе?

— Мне с вами хорошо, — объяснил я. — Даже если вы непрерывно повторяете, что ненавидите меня. Это лучше, чем быть одному.

Мне пришло в голову, что я говорю примерно как Вера. Но может, хоть это подействует на барышню Серебряную.

Барышня Серебряная взялась за ручку дверцы.

— Я не собираюсь вас мучить, — произнесла она тихо. — Я вообще никого не собираюсь мучить, хотя по мне этого, может, и не скажешь. Но сейчас это не имеет значения.

Большие капли дождя били по крыше машины.

— Послушайте… — я запнулся. — Мне трудно это говорить… очень похоже на сцену из романа. Но благодаря вам я решил начать новую жизнь.

— И какой она будет?

— Вы же знаете.

— Я не знаю, знаю ли я.

По переднему стеклу все еще ездили «дворники», и после каждого их медленного взмаха нашим взглядам открывался вид на улицу Девятнадцатого ноября, свеженькую и ярко-серую, как на рекламной фотографии. Я выключил «дворники». Наступила тишина, и дождь моментально залил улицу Девятнадцатого ноября сплошными потоками воды.

— Мне очень грустно. Может, я и обманщик, но я грустный обманщик. Я обещаю вам: только кофе. Полчаса — и я уйду.

Она молчала. Проезжающая машина с включенными фарами бросила на нас лучи света, они преломились в стекавших по лобовому стеклу струях воды, и на какое-то мгновение я ослеп. Потом дождь стал ослабевать, он шелестел по крыше, точно наигрывая странную колыбельную.

— Так вы пригласите меня к себе?

Вопрос заметно сгустил напряжение, и в воздухе опять запахло детективом. Еще несколько секунд молчания, а потом она произнесла — правда, без всякого воодушевления, но все-таки произнесла:

— Что ж, пойдемте.

И открыла дверцу.

Вот ты и попалась, кувшиночка моя!

И я через другую дверцу выбрался под дождь.

Это была однокомнатная квартира на самом последнем этаже. Кухня для половинки кухарки и комнатка с фотографиями зверей на стенах. Один диван, один небольшой шкаф. Круглый стол с двумя плетеными креслами; в центре стола — небольшой черный кот с желто-зелеными глазами. И ни единого намека на соседку.

Кот тихо подкрался ко мне и так, как умеют только коты, коснулся носом штанины.

— Мяуууу!

— Привет, Феликс, — сказала барышня Серебряная. А потом обратилась ко мне: — Садитесь. Я пойду варить кофе.

Она достала из шкафа красный халатик и исчезла в кухне.

Я сел в кресло. Кот вскочил мне на колени и пристально посмотрел в глаза. Я сделал то же самое. Он выдержал мой взгляд совершенно спокойно. Я его — тоже. А вот с людьми у меня такое давно не получается.

Я более внимательно осмотрел комнату. Большого богатства тут не наблюдалось. Диван и шкаф, кажется, были куплены в комиссионке. Плетеные креслица, правда, были новыми, но какая же это роскошь — плетенные из прутьев креслица? Ничуть не большая, чем бежевый радиоприемничек на тумбе для белья за диваном.

Все свои доходы барышня Серебряная тратит на платья. И этим она похожа на других девушек. Этим — да.

Я еще раз изучил всю комнату. Малоприятная обстановка. На удивление малоприятная для такой приятной девушки. Радовали глаз разве что снимки зверюшек на стенах.

Барышня Серебряная вернулась с кофе, налитым в две невзрачные чашки, и села во второе кресло. На стол она поставила сахарницу. Кот перепрыгнул с моих колен на ее, потянулся носом к кофе, понюхал горячий пар и, не коснувшись черной поверхности, опасливо отпрянул.

— Можно задать вам нескромный вопрос?

— Пожалуйста. Я же не обязана вам отвечать.

— Не обязаны. Но мне бы хотелось услышать ответ.

Она вылила ложечку кофе на стеклянную поверхность столика, и кот начал усердно лизать лужицу. Я спросил:

— Вы спите со своей соседкой на одном диване?

Черный кот посмотрел на меня и облизнулся. Барышня Серебряная посмотрела на черного кота и улыбнулась.

— Да. Правда, Феликс?

— Мяууу!

Я показал на него. Она кивнула.

— Правильно. С ним я и делю комнату. Я говорила вам не всю правду. Феликс — существо мужского пола.

Но я совершенно не расстроился.

— Фи, — сказал я. — Я, конечно, люблю животных, но, по-моему, коты больше подходят вдовушкам, не согласны? Надо же, как ловко вы водили меня за нос!

Она усмехнулась.

— Потому-то я все еще и барышня, что умею водить мужчин за нос.

Ландыш ты мой! Я возликовал в душе. Мы опять очутились в начале начал, на вытоптанной траве водной станции.

— То, что вы барышня, делает вам честь, — сказал я ей с признательностью в голосе.

— Но вы же все-таки не старая дева, чтобы держать в доме кота!

— Кот мне нужен для того, чтобы никогда не забывать кое-какие истины.

— Это какие же?

Она ответила не сразу. Она подняла Феликса, прижала к щеке, а потом показала его мне, держа перед собой на вытянутых руках. Он очень походил на маленького гомункулуса.

— Видите, какое это красивое животное? Элегантный, весь лоснится, следит за собой. Но он страшный лодырь. Страшный эгоист. Он не любит хозяина, а любит только хорошую еду и уют.

— Любопытно.

— Как вы, — добавила она. — И вам подобные.

— Я не лодырь. Только скажите — и я помою вам пол!

— Вот-вот. Кот тоже из кожи вон лезет, чтобы угодить кошке. Очень точное сравнение.