Я прямо таки увидел, как на подвернувшемся пленэре Петрович опрокидывает Катю на зеленеющую флору, а сам все глубже погружается в лужайку локтями и коленями. Надо будет пересмотреть ее платья со спины; впрочем, не факт, что именно со спины.

– …Там были еще желтые пятна, их же мы отчистили!

Х х х

Мой новый статус – тупого проверяющего – имел серьезный плюс: теперь я был предоставлен сам себе и мог использовать рабочее время в личных целях. Но все же в новых рамках следовало иногда демонстрировать служебное рвение. С целью рвения мы заехали в Колывань.

Проголодавшийся стажер был направлен в сельскую столовую. Сам я последнее время не испытывал потребности в еде и понемногу худел.

Начальник районного уголовного розыска Костман предложил чаю с печеньем, а если надо, то и с коньяком. Я отказался и от первого, и от второго, и от третьего. Мы просмотрели его плей-лист: с десятого года за райотделом висели два нераскрытых трупа, с одиннадцатого – один. И с прошлого года – тоже один.

Я полистал дела. Порекомендовал активизировать, углубить, не забывать об ответственности и что-то еще. Костман выражал полное согласие с вышестоящими инспекторами, а в заключение спросил:

– Че происходит-то? Че тебя задвинули? Кому не угодил?

С Костманом мы были знакомы давно. Мне всегда было странно: как возможно, чтобы сугубо еврейский человек по матери настолько вмерз в сибирскую глубинку, что в вопросительных местоимениях чекает и не жалеет коньяка для гостей? Наблюдая за этим мужчиной с густыми черными волосами, я пару раз призадумывался: все же чья природа сильней, наша – сибирская, или их нестираемая древняя человеческая? Оно, конечно, Сибирь в Святых писаниях не упоминается, сроду у нас и пророков никаких не встречалось, если не считать Гришки Распутина.

– Все временно, – отмахнулся я. – Все вернется. Все всегда возвращается… О! А это еще что за?..

Листая последнее дело о всплывшем из Оби трупе за 2012 год, я обнаружил, что в нем активное участие принимала хорошо мне известная с разных сторон своей сущности Марина Касторкина, тогда уже капитан. В двенадцатом, насколько я понял, Колывань уже входила в зону ответственности Касторкиной, как старшего оперуполномоченного областного управления. Но чем мог привлечь к себе внимание столь знатной особы обыкновенный таджикский труп? Насколько я успел про нее понять, эта девушка не собиралась делать ничего, где лично для нее не просматривались дивиденды. А ведь дважды приезжала, чтобы контролировать расследование.

Таджик приплыл по Оби и всего-то всплыл в здешних местах. Где-то, возможно далеко, его уже мертвого от побоев бросили в воду. Неимоверными усилиями воли и таланта Костман даже установил личность – то оказался нелегал из Канибадама Эшонкул Сайныкреддинов. На этом тайна смерти Эшонкула и замерла. Как он добывал пропитание? Кто его избил до смерти, а затем погрузил в воды? Я несколько раз попробовал вслух произнести имя.

За одно только раскрытое имя Костман должен был получить поощрение.

Тем не менее, я еще раз строго напомнил капитану о необходимости активизации и усиления.

Когда я уходил, он провожал меня мудрыми библейскими глазами.

Х х х

– Теперь куда? – оторвался от гаджета Витицин.

Приближался пансионат «Парус».

– Сейчас направо, прямо и налево, – сыграл я вместо навигатора.

– Куда именно?

Внутри головы легкой рябью пробежало неоформившееся подозрение. До сих пор стажер тупо и послушно исполнял автомобильные манеры, не вдаваясь в смысл. Мне почудилось в нем какое-то напряжение. Или почудилось?

За стойкой в главном холле пансионата круглела уже знакомая тупая башка – давешний ночной администратор. Он меня сразу узнал и первым делом хотел было нырнуть глубоко вниз, под столы с оргтехникой, но его удержала корпоративная гордость и тот факт, что в холле находились люди.

Сегодня я был вежливый, как пломбир: мне нужно осмотреть комнату, где такого-то числа такого-то часа зависала известная ему пара.

В данный момент комнату занимали две женщины из Омска, но наши люди всегда готовы оказать помощь полиции. Меня впустили.

Комната на пятом этаже уже давно утратила запах тайной любви, но мне все равно хотелось увидеть, где все происходило.

Осмотрел ванную, остановился у окна: за редкими соснами открывался вид на ворота базы отдыха. «Обская заимка». Из-за плотного кирпичного забора топорщились крыши деревянных строений. Картина была угрюмой, на небо наползали темно-синие подушки небесной электроэнергии.

Я выразил необходимость встретиться с горничной, что дежурила в тот день. Администратор всячески показывал, как я мешаю нормальному течению архиважного процесса клининга в пансионате, однако деваться было некуда.

Горничная оказалась зарубежной иностранкой с приемлемым знанием русского языка. Из Таджикистана. Я спросил, какие предметы мусора и вообще она выносила из комнаты такого-то числа.

Я честный человек, хоть и стыдно. Но – как перед Петром! Я ожидал, что прозвучит реквизит вроде пустых бутылок из-под итальянского вина или презервативов, и всячески придвигал горничную к этой теме. Однако та говорила по-русски все хуже и хуже, хотя что ей в тех презервативах? И бросала неуверенные взгляды на начальника.

Я перенес свою подозрительность на администратора: что за хрень! Какие факты здесь скрывают? Вы что - совсем тупые? Еще не знаете, что от моего пытливого ума не ускользнет любая деталь?

Любой орех раскалывается, и администратор делает неожиданное признание: да, возник некий предмет, забытый в номере, горничная передала его по инстанциям:

– Хороший бинокль, немецкий. Я взял… Чтобы вернуть по первому требованию! А пока спрятал в сейфе.

По всему видно, хотел оставить себе.

Нахрена Петровичу немецкая оптика во время свидания? Чтобы лучше разглядеть интимные подробности моей жены?

Я предъявил первое требование, на которое так уповал администратор, и после пары пререканий получил бинокль в собственность. Зачем мне это было нужно, я не смог бы объяснить. Чтобы в нужный момент представить жене и принудить к очередной порции признаний?

Помня о служебном рвении, я на всякий случай задал таджичке вопрос о некоем Эшонкуле Сайныкреддинове из Канибадама, не слыхала про такого? Тень промелькнула по лицу горничной и окончательно стерла из головы знание русского языка. Женщина горячо забормотала, но у меня с таджикским было еще хуже.

Я сделал для себя зарубку на носу - при случае известить Костмана о зацепке.

 Продолжение

На берег, где был сброшен труп Петровича, мы спустились той же дорожкой, по которой раньше проезжала моя машина. За последние дни я оказался здесь уже третий раз. Но мне все время казалось, что все равно я чего-то не предусмотрел.

Местечко было пустынное и неухоженное, будто по нему прошла драга: повсюду валялись коряги и камни. Из покореженной земли к свету пробивались толпы желтых одуванчики.

Желтый цвет на одежде Петровича мог остаться как раз от одуванчиков.

Приняв за точку отсчета костровище, я пешком направился по другой автомобильной дорожке, даже еще меньше наезженной, чем моя, и метров через двести наткнулся на неглубокий овражек, где и сейчас, после десяти дней без дождя колею перегораживала лужа. На засохшем сегменте грязи отпечатался след протектора, который я сфотографировал гм… на телефон.

От грязи меня оторвали доносившиеся издалека звуки голосов.

Х х х

На берегу возле нашего «Мерса» остановилась синяя «Ауди». Три здоровяка теснили Витицина к воде. Стажер вяло и безрезультатно отбрыкивался, а в ответ получал полноценные удары кулаками и ногами.